Сначала родители были против этого брака.
Их дочь, веселушка и певунья, должна была выучиться и потом выйти за нормального парня, чин чинарем. За нормального… ровесника… своего… казаха.
Но Гаухар…
Гаухар любила родителей. Отца просто обожала. Но это было выше её сил.
Когда взрослый мужчина, провожая из клуба, вдруг остановился, заглянул в лицо и поцеловал, таким долгим, спокойным и нежным поцелуем, которым может поцеловать только зрелый, сделавший свой выбор, человек, Гаухар поняла, что пропала.
Она уже не могла думать о суетливых мальчишках, крутящихся вокруг. Она точно знала, что Виктор – её судьба. Скрывать это было бесполезно и вскоре об этом узнали дома. Отец похолодел. Поручил матери поговорить.
Та распекала дочь: «О чем ты только думаешь? Отца пожалей…».
А Гаухар молчала. Не о чем она не думала. Разве об этом надо думать? Это надо чувствовать… А отец… он поймёт. Он всегда ей говорил – решай сама, выбирай сама. Вот и сейчас она будет решать сама.
Через неделю после выпускного Гаухар исчезла. Оставила записку:
«Уезжаю с Виктором. Выхожу замуж. Не ищите. Вернусь, когда простите».
Отец взревел. Бросился в матери Виктора. Та встретила разъярённого папашу спокойно. Развела руками.
Да и что она могла сделать. Сыну уже 38. Взрослый мужик. Она ему не указ. Да и где беглецы, она, мол, не знает.
В милиции тоже не среагировали. Беглянка совершеннолетняя и, судя по записке, ушла по доброй воле. А стало быть никакого криминала нет.
Родитель полютовал и успокоился.
***
Несколько месяцев Гаухар с мужем прожили у его тетки где-то под Иркутском. Других родственников у Виктора не было.
Ее родное село на целинной земле было зажиточным. Богатый совхоз имел скот и пастбища, свою молочную ферму. Здесь сформировалось уникальное сообщество, которое могло сложится только на казахстанской земле. Немцы и казахи десятилетиями прожив рядом, щедро одарили друг друга богатствами своих культур, породив поколения трудолюбивых, организованных, сердечных и гостеприимных людей.
Светлые разноцветные дома, цветы в клумбах.
На праздник – все в клубе…
И родители Гаухар – люди состоятельные, уважаемые. Отец при должности.
Другой жизни Гаухар не видела.
Поэтому, когда Витя предложил ей пожить в деревне у тетки в Сибири, фантазия рисовала ей сказочные леса из фильмов Александра Роу. И веселых берендеев в расшитых сорочках, водящих хороводы у ладных ухоженных теремов.
Но уже выйдя из поезда на станции Гаухар поняла, что со сказкой что-то не так. Они просидели на платформе 8 часов. Никто не соглашался подвезти их до теткиной деревни. И только почти под ночь подкатил раздолбанный москвиченок. Подвыпивший водила заломил такую цену, что Виктор аж присвистнул. Но деваться было не куда.
Гаухар задремала в дороге. Когда москвич резко перестал тарахтеть, она проснулась. Оглянулась. Вокруг была кромешная тьма и можно было подумать, что драндулет просто заглох где-то по дороге. Но фары выхватывали из мглы деревянное крыльцо. Виктор колотил в дверь и зычно звал тетку. Наконец в глубине дома мелькнул огонёк и на крыльцо вышла женщина, держа на вытянутой руке керосиновую лампу. Такие валялись в сарае у отца. Проржавевшие. Когда-то ими пользовались, теперь же бережливый отец держал их «на всякий случай».
Женщина посветила Виктору в лицо и буркнула: «Чего ночью то? Днём ждала. Заходи». Потом повернулась и прошла обратно в дом.
Гаухар почувствовала холодную дрожь.
Виктор кинулся за багажом и спутницей.
Гаухар шла за женихом крепко вцепившись в его рукав.
В доме пахло старыми вещами и тикали ходики.
Женщина кивнула на комнатку за занавеской и прошла спать.
***
Виктор уснул сразу же.
А Гаухар прижавшись к мужчине беззвучно плакала.
Ее пугал этот темный дом. И эта мрачная женщина… А самое главное – их здесь не ждали и не любили.
Гаухар выросла в большой семье. Их самих было четверо. Рядом на этой же улице жили многочисленные тетки да дядьки со своими семействами, поэтому двоюродной и троюродной родни было несметно. Дети с утра др поздней ночи бегали из дома в дом. В каждом их могли накормить и уложить, если засидишься до поздна. А уж по праздникам …
Неужели теперь она будет жить с этой ведьмой в ветхом домишке без электричества? В деревне, куда даже таксисты ездить не хотят…?
Девушка уснула не скоро.
***
Когда проснулась было далеко за «послеобеда». Очень хотелось есть.
Гаухар вышла из комнаты.
Освещаемая летним солнцем изба не была уже такой мрачной, каковой показалась вчера.
В доме было чисто. Но вещи были на грани ветхости. Было видно, что мебель большей частью самодельная. Печь. Вход в погреб…. И нет ни телевизора, ни холодильника.
Было такое ощущение, что это перемещение в прошлое. Может в сороковые …
Скрипнула дверь и зашла хозяйка:
– Проснулась? Помоги на стол собрать, обедать будем.
Гаухар потрогала печь – холодная.
Голос хозяйки позвал из маленькой комнатки. Оказалось – кухонька. Увидев плиту с газовым баллоном Гаухар облегченно выдохнула: «Уфффф, хотя бы шестидесятые…»
За столом Виктор представил невесту.
– Не запомню. Буду Галей звать. Пойдёт?
Гаухар кивнула.
– А я Тетя Лена.
Вот и весь разговор.
Из всех «весёлых берендеев» в деревне жило человек 15, почти одни старики.
В сарае у соседки Виктор нашёл разбитый мотоцикл. Починил. Вскоре устроился на лесопилку, в соседнем селе. Уезжал на работу рано, приезжал поздно.
Тетя Лена, видно отвыкшая от людей, с Гаухар почти не разговаривала. Так, скажет пару слов, и то по делу: «воды принеси, пол подмети» и всё.
В первые же выходные молодые выехали на реку.
Здесь было красиво. Такое Гаухар видела только на открытках. Зеленые холмы, как волны гигантского моря, тянулись докуда доставал взгляд. Это темно-зеленое море, было живое, шелестело сливаясь с ветром. И Гаухар вспомнила другое «море», ковыльное и … заплакала.
Виктор обнял её за плечи:
– Ну что ты? Ты же у меня неунывайка. Чего а?
– Домой хочу. Вить, долго мы будем тут? Как тут можно жить? И тетка твоя. Ходит как ведьма. Бурчит. Не улыбнётся.
– Да не обращай ты внимание на неё. Сама же хотела, что бы родителей усмирить.
– Может они уже усмирились. Как мы узнаем? В этом медвежьем углу даже телефона нет.
– У нас в конторе есть. Я Славке- другану позвоню. Он все и разузнаёт. А на Ленку не обижайся. У неё жизнь не сладкая была…
***
« Отец Лены и моего отца преподавал в институте в Ленинграде. Накануне ВОВ его арестовали. По какому делу не знаю. Да и не важно. В сороковые быть ученным и немцем уже достаточно, что бы у коммунистической власти были к тебе претензии. Его выслали на Дальний Восток.
Вскоре забрали и семью. Жена со старшим сыном, моим отцом, тоже попали в лагерь. В Казахстан. А младшую, Леночку, сначала в детдом при зоне. А потом дальше.
Три или четыре заведения поменяла девочка. Во время войны проработала в Братске в швейном цеху – шила гимнастерки.
В пятидесятых батя нашёл сестренку. Лена же на момент ареста уже была подростком и семью свою помнила. И после замужества фамилию не поменяла.
Списались. Один раз она даже приехала в Казахстан. Я тогда маленьким ещё был. Лена приехала с мужем и маленьким сыном. Крепкий такой мужик, на казаха похож. Были у него в предках и русские покорители Сибири и её коренные жители. Короче, витиеватый пасьянс ген. Он был рослый, смуглый и сероглазый. И весельчак. Всем понравился. Анекдоты рассказывал. Пел. На отца был похож и мальчишка, Сашка. Только светловолосый и голубоглазый, но такой же смуглый и улыбчивый. Тетка была рада, что брат нашёлся. Она не скрывала своего счастья. Сидя вечером за большим столом, она прижималась к мужу и не сводила глаз с сына и брата.
Уезжая тискала меня и мамку, звала в гости в Иркутск…
А через год муж и сын Лены утонули. Что-то там с лодкой, на которой они рыбачили. Даже тел не нашли. Только лодку…
И Ленка погасла… навсегда. Отец звал её к нам, а она уехала в деревню к матери мужа. Прожила с ней до её кончины и осталась в глухой деревне. Было у Ленки на всю её долгую жизнь лет шесть счастья. Вот такая история. А ты – не улыбнётся…»
И Виктор обнял девушку.
Они сидели на холме и смотрели на реку и «зеленое море».
А Гаухар думала о том как страшно потерять родных. В её семье при ней никто ещё не умирал. Бабушка-дедушки были живы-здоровы. Никто особо не болел. Она попыталась представить, что если вдруг пропадут папа и мама, или Витя… и холод, лютый, нестерпимый, запрыгал иголочками по коже…В понедельник она обязательно напросится с Витей на лесопилку и позвонит родителям. Нет, конечно, она не собирается менять условия ультиматума. Но она скажет им, что у неё все хорошо, что бы не беспокоились. Особенно Мама…
На следующий день Гаухар затеяла уборку. Они с Виктором вынесли во двор и перетрясли все матрасы и подушки. Вымыли окна и вычистили печь.
Гаухар нажарила баурсаков. Лена попробовала и … улыбнулась:
– Вкусно. Помню Сашеньке очень баурсаки понравились тогда. Я пробовала потом делать. Не получилось. Видно тесто руку знает. У меня и блины не выходят. Покойная Лизавета Степановна сама делала, не допускала. Я только оладушки.
– А давайте я Вам бешбармак сделаю. Витя конины купит…
С лица тети Лены сползла улыбка:
– Не надо конины…
***
На самом деле жизнь в глухой сибирской деревеньке была тяжёлой. Витя зарабатывал не много. Да и купить было не чего. В ближайшем магазине – мука, макароны и растительное масло. Из промтоваров – спички, мыло и керосин. Вот и весь ассортимент.
В семье у Гаухар любили поесть. И мама и тетки сами были, как говориться, «в теле», и готовили хорошо. Любила кулинарить и Гаухар. Все у неё выходило сытно и вкусно.
Поэтому она томилась от однообразия пиши.
Ели каши, да макароны. Хорошо огородик был. Гаухар с детства приученная к сельскому труду, накопала грядки, посадила капусту и морковь. Жарить пирожки тетка Лена считала расточительством:
– Чего масло переводить? Зимой будем печь топить, тогда и пеки в печи.
Тогда Гаухар наловчилась делать всякие рагу и запеканки.
К осени они с Витей насолили и накрутили всякой всячины полный погреб.
Лена потеплела к снохе. Зауважала за хозяйственность и легкий нрав.
***
Зима началась в середине октября. А к началу ноября уже властвовала во всю.
Как- то Гаухар пошла с теткой в баню. Вроде все как всегда. Да только что- то тяжко ей было на этот раз. Воздуха не хватало.
Тетка вытащила девушку во двор. Дала продышаться и в тёплый дом.
Там отпаивая чаем, спросила:
– Ты случаем не забеременела?
Гаухар оторопела.
Ей и в голову не приходило, что это может произойти. Ей было 18 и думать о ребёнке ей казалось нелепо.
– Наверно нет.
– Наверно? Так слушай, девочка, бери ка ты своего мужа и езжай домой. Всё – игры закончились. Не дай бог что случится, а тут до ближайшей больницы километров пятьдесят будет. Езжайте к родителям на поклон, чай не чужие – простят.
Потом она подошла к растерявшейся девушке и уже более теплее:
– Детьми рисковать нельзя. Собирайся.
Гаухар оказалась на 2 месяцев. Витя рассчитался с работы и купил билеты. Позвонил Славке, что бы тот шепнул матери Гаухар и о ребёнке и об их возвращении.
Везти беременную на мотоцикле на станцию Лена запретила. Договорились с бригадиром с лесопилки, что бы довёз на своей служебной Ниве. Виктор отдал ему мотоцикл.
Провожая молодых Лена крепко обняла Гаухар:
– Ну что, Галюня. Спасибо тебе. Дала мне свекровью побыть. Будто Сашенька мой мне черноглазую привёл. Хорошую, добрую. Может доведётся – приезжайте на лето. Внучка привезите. Дайте бабулей побыть.
Гаухар ткнулась губами в сухую щеку:
– Обязательно…
Машина давно скрылась из виду, а старая женщина стояла и смотрела на дорогу…
***
Автобус с областного центра ездил в село раз в день. В обед. Так что времени было предостаточно, что бы съездить на рынок и приодеться. Не хотелось появляться перед родней в старье. Гаухар купила новые шапку, шарф и перчатки. Вите взяли пуховик. Б/у но очень приличный.
От остановки до дома Витиной мамы минут десять ходьбы. Но шли не торопясь.
Гаухар впервые уезжала так далеко и на долго из дома и сейчас, вдыхая легкий степной воздух, она впервые поняла смысл тех песен, которые сама старательно пела в клубе и школе на мероприятиях. Про Родину. Про тоску по ней.
Она соскучилась. Именно сейчас она поняла как сильно она соскучилась.
Там в Сибири было много воздуха, много пространства, много снега. Но это было другое.
И снег и воздух и небо оказывается бывают разными.
Витя тоже с наслаждением сопел, втягивая запах села. Эту пряную смесь свежего хлеба, печного дымка и тёплых коровников.
Витину мать, Лидию Карловну, они предупредить о приезде забыли. От неожиданности она даже вскрикнула, потом засуетилась, стала доставать на стол запасы.
Вести быстро разносятся по деревне- вечером прибежала мама Гаухар.
Она кинулась к похудевшей дочери, то радостно прижитая, то отстраняясь и тревожно оглядывая.
Уже после, расспросив что да как, вздохнула:
– Отцу я ничего не сказала. Не решилась.
– Сердится ещё?
– Да не знаю. Успокоился после твоего звонка. Но супится. Мы про тебя при нем и не вспоминаем. Ты же любимицей его была. И такое выкинула. Он хотел что бы ты выучилась…
– Мамуля, я выучусь.
– Выучится она.
Мама ушла. А Гаухар почувствовала, что все теперь будет хорошо.
На следующее утро прибежали сестрёнки, потом пришёл брат. Выросшие вместе, они радовались возвращению сестры. Брат долго о чём-то «курил» с Виктором.
Через два дня Виктор с другом и матерью пошёл к родным Гаухар.
Через неделю в доме Виктора ждали гостей – всю многочисленную родню Гаухар.
Ещё через неделю, Гаухар и Виктор подали заявление.
В конце мая родился Тимурчик.
***
Свекровь годилась Гаухар в бабушки. Витька был её единственным и видно поздним ребёнком.
Когда родился внук бабушке было уже далеко за семьдесят.
Она радовалась, возилась с малышом, купала. А затем укладывала и долго сидела и смотрела на спящего внука.
А потом вдруг стала сдавать. Как то резко. Будто какой-то механизм внутри выполнил свою программу и стала отключать элементы.
В какие-то дни она как и прежде была бодра, хваталась за всякую домашнюю работу, а в какие-то сникала, становилась грустно-задумчивой. Как-то в один из таких «тихих» дней, она, глядя на пытающегося ходить малыша, сказала:
– Вот уже Кемальчик пошёл, скоро бегать будет, дождалась.
Гаухар тревожно посмотрела на свекровь:
– Это Тимур, мама.
Старушка хихикнула:
– Кемаль, я сразу узнала. Глазёнки чёрненькие как у отца.
Гаухар еле дождалась с работы мужа.
На вопрос «что бы это значило?» Витя пожал плечами. Ни о каком Кемале он никогда ни от матери ни от отца не слышал. Может мать просто заговаривается.
Попытка свозить бабулю в районную больницу не увенчалась успехом. Свекровь воспротивилась:
– Нечего меня по больницам таскать. От моей болезни таблеток нет. Это старость. Дайте остаток дней дожить дома с вами и внуком.
И дети отступили.
Бабуля стала подсыхать и через полгода была уже ровно в половину от прежнего веса.
Гаухар, выросшая с дедушками-бабушками к свекрови относилась тепло. Она чувствовала, что та любит Тимурчика. Да и вообще, если не обращать внимания на странности, она была женщиной доброй.
Да и хлопот она особо не доставляла. Сама со всем справлялась. Вот только мыться сама уже не могла.
Витя установил дома титан как только родился малыш, поэтому сейчас в баню бабуля ходить перестала. И Гаухар стала сама купать свекровь дома. Моя голову Гаухар почувствовала что-то под пальцами. Пригляделась, а это старые шрамы, по всей голове. Днём, как и многие селянки, женщина все время ходила в платке. И никто никогда этих шрамов не видел. Даже Витя удивился, когда Гаухар рассказала ему об этом.
Однажды Гаухар, как всегда укутав свекровь в одеяло после помывки, стала поить её чаем . Поставила чашку на стол и хотела было уйти, но старушка вытащила из-под одеяла свою тонюсенькую ручку и схватила Гаухар за запястье:
– Посиди со мной.
Тимурчик уже спал. Виктор пошёл другу помочь какой-то шкаф собирать. Все дневные дела были переделаны и Гаухар, присев рядом, тоже налила себе чайку.
Свекровь отхлебнула кипяточку и откинулась. Молчала. Молчала и Гаухар. Она давно не удивлялась чудачествам старушки. Думала о своём.
Они сидели так какое-то время. Казалось, что старая женщина уснула. Гаухар хотела встать из-за стола как услышала:
– Мне тогда лет 23 уже было. Мы жили в Баку.
Голос был свекрови, но какой-то другой, не совсем похожий на тот слабый глуховатый голос, которым та говорила в последнее время. Он как будто помолодел. Будто вместе с воспоминаниями вернулась сила. И Гаухар попыталась представить как выглядела Лидия Л***дер, тогда, когда ей было 23. На старых семейных фото мама мужа была уже не молода. С маленьким Витей на коленях, со снимков строго взирала светлая женщина лет сорока. Прямая спина. Поджатые губы.
Гаухар пристально вгляделась в, каталось, уже знакомое лицо. Только сейчас она заметила голубизну в уголках бесцветных глаз. И тут же возник образ высокой статной голубоглазой девушки со светлыми вьющимися волосами.
Как бы подтверждая это, свекровь продолжала:
«На Кавказе все чернявые. Такие светловолосые как я редкость. Вот и приметил меня Гияс. Поженились. А через два года родился сын -Кемаль. А тут война. Гияс сразу на фронт ушёл. И младший брат его тоже. А я с их матерью осталась. Зиба её звали. Она строгая женщина была. Крепкая такая. Лицо как у скульптуры. Черты крупные правильные. И зрачки чёрные-чёрные. И у мужа и у сына моих – её зрачки были.
Порядки у азербайджанцев строгие. Женщине много, что соблюдать нужно. Вот она и учила меня. Даже ругала. Но справедливая была. Видно было, что искренне хотела, что бы была я её сыну хорошей женой. Хотя были и такие родственники, которые против были, что бы Гияс на немке женился. Но она сына поддержала.
Вот однажды я во дворе белье стирала. А у калитки военный – меня окликнул, имя-фамилию спросил и в блокнот записал. Я тогда и подумать не могла зачем это ему…
А на следующий день пришли люди в форме и велели мне идти за ними. Я как была, так за ними и пошла, с Кемальчиком на руках. Он ещё не ходил тогда. Зиба с кухни выскочила и за нами. Меня военные ведут, а она поодаль , не отстаёт.
Подходим мы к площади, а там ещё таких как наша три-четыре группы – военные каких-то людей сопровождают. Вглядываюсь, а все конвоируемые – немцы. Многих узнаю – жили по-соседству. Некоторые с сумками, как будто ехать куда-то собрались. С детьми. Слышу обрывки фраз «на паромы грузить», «два дня на зачистку»…
Потом нас объединили и уже группой погнали в сторону порта.
Оглянулась – бежит Зиба. Только лицо у моей гордой свекрови растерянное. Глаза тревожные. Губы шепчут. Молитву наверное. Смотрю вперёд. А там потоки людские. И все к порту.
И страшная догадка кольнула сердце.
Повернулась я к Зиба и вижу, как моя догадка и ей в сердце вонзилась. Смотрю на неё. А она вдруг выпрямилась и кивнула мне.
Обняла я своего мальчика. Поцеловала и … кинула в раскрытые руки Зибы.
Идущий поток смял меня, я споткнулась и упала. Смотрю на земле один носочек лежит. Видно соскользнул с ножки сыночка. Я подобрала. Кто-то помог мне встать. Военные начали кричать, подгонять. Оглянулась – нет Зибы. Видно понесла свою бесценную ношу подальше.
Больше я Кемаля никогда не видела. Жив ли? Жива ли старая Зиба?»
Старушка вздохнула.
Гаухар встрепенулась:
– А Вы их искали?
– Я потом в лагеря попала. На пароме драка была. Конвоиров избили. Вот нескольких человек для устрашения и осудили. Меня в том числе. Даже письма писать нельзя было. Двенадцать лет. В Караганде в женской колонии сидела. Все мои шрамы оттуда. У нас в зоне один охранник был. Лютый. Так он любил женщин прикладом винтовки по голове бить. Сам высокий такой. Так сверху как ткнёт. Кто послабее падали. Были такие, что и не поднимались потом. Если не сильно ударит, смеялся – повезло, мол, я сегодня добрый. А я носочек Кемаля за пазухой носила. Вечером на полку залезу, достану его, понюхаю – он малышом моим пахнет, и легче мне. Представляю как он пошёл, как зубки начали резаться… и так все двенадцать лет. Как будто он рядом рос. Поэтому, наверно и выжила. Когда вышла на вольное поселение написала на старый адрес. Ответили, что такие не проживают. А потом там я Витиного отца встретила.
– Полюбили?
– Полюбили ) – свекровь усмехнулась, – Он тоже только освободился. Сын врага народа. Мать у него тоже в лагерях сгинула, сестренка потерялась, и возвращаться в Ленинград ему было не к кому. Вот и стали жить. А потом на Целину поехали. Там работу всем давали. Даже таким как мы. Витя уже здесь родился.
Свекровь замолчала. Теперь Гаухар, молодой матери, стало понятно это странное безумство несчастной женщины. Самовольно лишившись ребёнка ради его спасения, она закрыла сердце на замок. Что бы выжить. Что бы пройти этот путь. И выжила и прошла. И только сейчас, когда чернявая сноха принесла ей черноглазого младенца, утомлённое сердце не выдержало и заплакало, и застонало, затмевая разум не прожитым материнством. Затосковало по другим смородиновым глазкам. Гаухар разрыдалась уткнувшись свекрови в колени:
– Как Вы смогли все это выдержать? Я бы не смогла.
Старушка погладила девушку по спине:
– Смогла бы. Человек никогда не знает на что способен. Сила его безбрежна. Сколько раз я думала, что не выдержу. А выдерживала. И вот сейчас с тобой чай пью.
Гаухар выпрямилась:
– А давайте найдём Кемаля?
Свекровь вопросительно посмотрела на сноху.
Гаухар рассмеялась. Ей вдруг стало так легко. Как мало надо молодости для смеха и для слезы.
***
Свекровь как будто молодела. «Тихие» дни практически не стучались. Ей снова надо было дожить, дождаться…
Гаухар залезла в интернет.
Кемаль А*** ев , ноябрь 1940 года рождения, Баку.
Всемирная сеть выдала список – порядка 50 человек.
Старушка смотрела на фотографии:
– Странно, я не помню Гияса. Совсем. Память стёрла черты человека, которого я любила и которому родила сына. Наверно Кемаль похож на отца, но я его не помню. А вот лицо свекрови помню отчетливо. Ни годы, ни тюрьмы не смогли заставить меня забыть ту, в чьи руки я кинула своего малыша. Прости, Доченька. Не помощница я тебе.
Тогда Гаухар выбрала первых десять и написала им. Про маму-немку, про бабушку Зибу.
Все оказались из полных семей, чистокровные азербайджанцы, бабушки такой не имели.
Один из Кемалей оказался подполковником КГБ в отставке. Он позвонил Гаухар по скайпу, расспросил. Взялся помогать.
Они искали почти год. Безуспешно.
Свекровь снова стала заговариваться. Теперь она неизменно называла Тимура Кемалем. Говорила, что море рядом.
Гаухар было нестерпимо жаль, что не получилось осветить напоследок эту, такую нелегкую, жизнь.
Ещё через полгода свекровь слегла.
Она лежала тихо. Никому не докучала. Иногда даже Гаухар пугалась и подбегала послушать дыхание.
Старушка дышала бесшумно, по-детски. Казалось она дышит в четверть, или в одну восьмую. Как бы экономя воздух для тех, чей жизненный путь ещё далёк от завершения.
А ещё через месяц…
На скайпе появилось сообщение от Кемаля – подполковника: «Кажется нашёл. Надо переговорить».
Гаухар еле дождалась. В установленное время набрала. Долгое время Кемаль-подполковник не отвечал.
Потом запыханное:
– Да, Гаухар, здравствуйте.
И дальше…
Оказывается, Гияс погиб в 43-м. В 44-ом комиссовался по ранению его братишка Вагиф. Старая Зиба дождалась сына и благополучно дожила до 1975 года. Только внука она переименовала и отдала младшему сыну, когда тот женился. Поэтому Наиль А***ев, бывший Кемаль А***ев, – старший сын Вагифа А *** ева и о своих настоящих родителях ничего не знает. Самого Вагифа уже нет в живых. А вот жена его жива. Она то и подтвердила Наилю слова Кемаля- подполковника.
***
Утро было солнечным. Сентябрь уже дышал свежестью, но днём ещё подпекало.
Солнечные зайчики прыгали по комнате, иногда останавливаясь на лице старой женщины. Она неслышно спала.
Гаухар нагнулась к свекрови:
– Мама, просыпайтесь.
Старушка открыла глаза и улыбнулась.
Гаухар отстранилась, давая место человеку сзади:
– Мама, у нас гость.
Проснувшаяся медленно перевела взгляд на человека. Тот сделал шаг вперед.
Старушка внимательно вгляделась в лицо гостя и охнула, закрыв рот ладонью. Другую руку потянула к человеку. Тот встал рядом на колено.
Лицо старой женщины озарилось. Голубинка в уголках глаз засветилась и разлилась по зрачку. Она погладила мужчину по лицу:
– Мой Кемаль, мой мальчик.
Она вскинула глаза на Гаухар:
– Я вспомнила каким был Гияс.
И улыбнулась.
В это день Лидия Карловна поднялась с кровати. Гаухар помогла ей умыться и прибрать волосы.
Вечером все сидели за богатым столом. Все – Гаухар, её муж, старая немка и два гостя с Кавказа, Кемаль- подполковник и Наиль. Много шутили. Пили хорошее вино. Свекровь была в настроении. Даже пела.
Сидели до полуночи.
Потом Наиль с Лидией Карловной вышли в сад и долго разговаривали. Сын рассказывал матери про свою большую семью. У него семеро детей и уже есть внуки. Обещал их всех привезти в Казахстан. Старая женщина расспрашивала про каждого, рассматривала фотографии. Беззвучно смеялась…
На утро Лидия Карловна не проснулась.
***
На заре девятого дня Гаухар схлопотала на кухне.
В деревне так. И горе и радость – общие. Не надо ни кого приглашать, не надо звать помочь. Сами придут.
Вот и сейчас две соседки и сестренки суетились рядом.
Мужчины поехали на кладбище.
Так получилось, что приехал Наиль, что бы увидеть впервые свою родную мать и сразу с ней простился. Остался с ним на девять дней и Кемаль-подполковник. Помогал хоронить, оформить как надо бумаги.
Завтра им улетать.
Хлопнула дверь и с порога раздался знакомый голос:
– Галя …
Гаухар выглянула – тетя Лена.
Узнав о смерти снохи, сибирячка вытащила, припасённые на «черный день» сбережения, и купила билет на поезд. Приехала поддержать единственных оставшихся родных людей.
На поминках было много народу. Люди вспоминали Лидию Карловну. Было много тёплых слов.
Тетя Лена взялась присмотреть за Тимурчиком. Пошла с ним во двор. Мальчишке было уже почти три годика. Он пытался говорить, коверкал слова и не выговаривал пол алфавита. И Лена не могла скрыть улыбки, умиляясь.
Гаухар вышла во двор и села на лавочку рядом с Леной:
– Теть Лена, оставайтесь у нас.
Лена удивленно подняла брови.
А Гаухар продолжала:
– А что? Что Вам в глуши делать? А так будете мне помогать, за Тимурчиком приглядывать. Я это … да и поступать потом буду – отцу обещала, что выучусь. Без Вас не управлюсь.
Лена обняла сноху.
– Ну вот, теть Лен, и договорились. Жить надо возле родных. Хватит уже друг друга терять.
Когда все улеглись , муж позвал Гаухар на улицу.
Они шли по родному селу. Витя прижимал жену:
– Дурак я, толком с мамой не разговаривал. Даже и не знал о ней ничего. И не думал какая она у меня сильная. А ты вон как. Сына её нашла. Теперь у меня старший брат есть. И Ленку позвала. Она к Тимке привязалась. Оттаивает. Тетка у меня тоже боец. И ты у меня, умница. Вона как. Жил я и думал про себя – ну Витька и Витька, простой человек. А оказалось…
– И что оказалось? , – Гаухар насмешило такое «глубокомыслие» супруга.
– Да никакой я не простой. Вон у меня какие женщины. И мать и тетка и ты.
И Виктор крепко прижал к себе любимую. Гаухар тихонько оттолкнула его:
– Осторожней, медведь. Не придави.
– Чего?
– Да не чего, а кого? Кажется у Витьки скоро ещё одна «женщина» будет. Чувствую – девочка.
