Каждый вечер Анна ставила на стол горячий борщ, аккуратно раскладывала ложки и ждала. Раньше Сергей приходил ровно в семь: сбрасывал пиджак на спинку стула, целовал ее в макушку и рассказывал о проектах, коллегах, смешных случаях в метро. Теперь часы били восемь, девять, десять, а его ключ поворачивался в замке только под утро. Он молча ел, даже не замечая, как дрожат ее руки, когда она подносит ему хлеб.
— Спасибо, — бормотал он, утыкаясь в телефон, и исчезал в кабинете.
Анна смотрела, как остывает суп в его тарелке. Раньше он называл ее «мой маленький шеф-повар», а теперь даже не спросил, как она провела день.
В пятницу она не стала готовить. Просто поставила на стол пустую тарелку и села напротив. Когда Сергей, уставший и рассеянный, потянулся к кастрюле, его пальцы наткнулись на холодный фарфор.
— Где еда? — спросил он, наконец подняв на нее глаза.
— Ты же приходишь сюда только ради нее, — голос Анны дрогнул, но она продолжила. — Я не твой повар, Сережа. Я твоя жена.
Он замер, будто впервые заметив морщинки у ее глаз, ее старый халат, который она носила еще со времен их свадьбы. В тишине кухни, без аромата тушеной картошки и привычного стука ложек, стало видно, как далеко они уплыли друг от друга.
***
Анна узнала в среду. Случайно. Подруга из ЖЭКа, у которой язык без костей, проболталась про милую блондинку из нового ТЦ: “Твой Сергей ей шубу купил, на моих глазах карту протягивал!. В ушах звенело, но руки сами налили чай гостье, будто ничего не случилось.
Он продолжал приходить поздно. Приносил запах дорогого парфюма, который ей никогда не дарил. В кошельке вместо пятитысячных купюр теперь шелестели чеки из ювелирного — Любимой, жирным шрифтом.
В пятницу сломалась стиральная машинка. Когда Анна попросила денег на ремонт, он сунул в ладонь стодолларовую купюру 1993 года — ту самую, из свадебной коллекции. – -Больше нет, -буркнул, пряча глаза.
Она платила за свет, газ, лекарства матери. Готовила всё так же тщательно, только теперь считала каждую картофелину. А он, не замечая подмены свинины на куриные потроха, уплетал за обе щеки.
Развязка пришла с весенним ливнем. Сергей забыл в куртке чек на кольцо с бриллиантом. Анна гладила рукава, вдыхая запах чужого цветочного аромата, когда бумажка выскользнула из кармана. “Анастасия Петрова” — имя незнакомки сверкало, как ядовитая роса.
***
Он пришёл под утро, пахнущий краской и чужими духами. В кармане куртки Анна нашла чек на элитные обои — «для уютного гнёздышка Анастасии». Там же, между квитанциями, болтался ключ от новой квартиры в районе, где они когда-то мечтали купить квартиру.
Она три часа пекла вишнёвый пирог. Тот самый, с миндальной крошкой, который он уплетал на их первой годовщине. Только вместо сахара насыпала горсть соли из синей жестяной банки — той, что стояла на полке как декор с тех пор, как Сергей назвал её «безвкусным хламом».
— Где ужин? — рявкнул он, роясь в холодильнике, где давно не было ничего, кроме банки солёных огурцов и пакета с дошираком.
Анна молча поставила на стол пирог. Вишни алели, как открытые раны.
— Ты кормишь её фаршем под мрамор, а мне оставляешь крохи? — её смех звенел разбитым стеклом. — Ремонт делаешь, да? А знаешь, почему в нашей ванной треснула плитка? Потому что я три года копила на замену, а ты «забывал» зарплату в новом шкафчике для её бикини!
Сергей потянулся к ножу, но она резко прижала его ладонь к скатерти.
— Не тронь. Это мой пирог. Мой дом. Моя жизнь, которую ты сжёг, как сигарету в подъезде. — Из кармана фартука она вытащила ключ, оставивший царапину на ладони. — Завтра меняешь замки. Или я выброшу твои дорогие галстуки в мусоропровод, где они и должны быть.
Он засмеялся. Тот противный смешок сквозь нос, который раньше казался ей милым.
— Ты без меня с голоду сдохнешь.
***
Он ввалился в квартиру в десять вечера, весь в белой известковой пыли — будто призрак их умершего брака. В руке болтался пакет из элитного строительного магазина, где Анна раз в месяц покупала лампочки по акции.
— Горячее на плите, — бросила она, не отрываясь от квитанций за коммуналку. Рука дрожала, обводя красным маркером сумму, которую он должен был дать ещё в прошлый понедельник.
Сергей грохнул кастрюлю с борщом на стол. Бульон расплескался по распечаткам из банка — тем самым, где мелькали переводы на счёт «Студии Анастасия».
— Ты что, курицу опять купила? — ковырял вилкой в тарелке. — Я же говорил, только филе бедра, без кожи.
Анна встала так резко, что стул упал с глухим стуком.
— Филе бедра? — её голос звенел, как разбитый хрусталь. — Твоей Насте, видимо, хватает на стейки из тунца? На мраморные столешницы? На золотую сантехнику, да?! — Она швырнула на стол фотографии: его любовница в ВКонтакте, хвастающаяся «подарком от щедрого друга» на фоне только что выложенной мозаичной стены.
Сергей побледнел, но налил себе ещё борща. Ложка звякнула о дно пустой кастрюли.
— Тыришь мои макароны, пока она купается в твоих деньгах? — Анна схватила со стола ключ с брелоком в виде бриллианта — подарок «от коллег» на прошлый Новый год. — Знаешь, что я сегодня ела? Хлеб с кетчупом! Потому что последние пятьсот рублей отдала за твой дорогой кофе, который ты пьёшь здесь, перед тем как бежать мыть ей спину в новой хромированной душевой!
Он вскочил, опрокидывая тарелку. Борщ растекался по полу красной лужей.
— Хватит истерить! Если бы ты не копейничала на каждом шагу…
— Копейничала? — Анна рывком открыла холодильник, где лежали два яйца и пачка сливочного масла с истекшим сроком. — Я месяц назад удалила зуб, и не вставила новый, потому что копила на твой новый костюм! Ты ел мою любовь с голодными глазами, а потом бежал кормить её из серебряных ложек!
С грохотом выдвинула ящик с приборами. Среди ножей блеснул чужой ключ от чужой квартиры.
— Забирай свою гнилую совесть, — бросила ему под ноги.
Когда хлопнула дверь, Анна методично собрала осколки тарелки. Потом села и доела его холодную порцию, хотя от каждого глотка сводило желудок.
***
Замки щёлкнули новыми язычками, блестящими и острыми, как её недавно отточенная решимость. Анна выбросила старые ключи в мусоропровод вместе с пакетом его лаврового мыла — того самого, от которого три года пахло в ванной предательством.
Он пришёл в субботу, в час, когда раньше они валялись в постели с блинчиками. Дёргал ручку, стучал каблуком дорогих туфель (купленных, конечно, в тот день, когда у неё кончились деньги на антидепрессанты).
— Открой! Это моя квартира! — голос за дверью напоминал треск лопнувшей проводки.
Анна доедала гречневую кашу с магазинным компотом. Специально жевала громко, чтобы скрип ножек стула заглушал его вопли.
— Ты сумасшедшая! — он бил кулаком в косяк. — Я позвоню в полицию!
Она подошла к двери, держа в руке синий конверт с гербовой печатью. Через глазок было видно, как его левая манжета заляпана розовой краской — точно такой же, как на стенах ВКонтакте у Насти.
— Полиция уже в курсе, — просунула под дверь судебное уведомление. — Твои 50% от квартиры хватит на дверь в подъезд. Той, где живёт твоя «муза».
Молчание. Потом глухой удар кулаком по стене.
— Ты пожалеешь!
Когда шаги затихли, Анна распаковала коробку с новыми тарелками — дешёвыми, с яркими маками. Поставила в микроволновку запеканку из остатков вчерашней гречки. Ела прямо из формы, не боясь оставить следы вилки.
На следующий день сменила номер. Вечером, распутывая клубок старых ниток из бабушкиной шкатулки, нашла свадебную фотографию. Улыбающиеся лица под слоем пыли напоминали чужих людей.
Развела на балконе костёр из рамочки. Жгла, пока золой не стали: его обещания, её наивность, их общие долги.
***
Аннина комната пахла побелкой и чужими историями. На стене бывшей хозяйки остались следы от гвоздей — будто шрамы от старых скандалов. Она оклеила их плакатом с Альпами, купив его на последние деньги вместо микроволновки. Сергей бы фыркнул: «Дешёвка». Но теперь её утро начиналось с кофе в пластиковом стаканчике, а не с ожогов от его молчаливых упрёков.
Он тем временем выкладывал в сторис мраморные полы квартиры Насти. Анна листала их, жуя доширак у разбитой розетки, от которой било током. Каждый кадр — шикарная люстра, встроенная техника, его рука в кадре с перфоратором — становился гвоздём в крышку их общего прошлого.
В день, когда в коммуналке прорвало трубу, Анна встретила соседа-студента. Коля помог перекрыть воду, заляпав её потрёпанную футболку ржавыми пятнами. За чаем из треснувшей кружки он рассказывал про выставку уличных художников, а она вдруг вспомнила, как когда-то мечтала рисовать.
Сергей в это время выгружал коробки с итальянской плиткой. Настя требовала добавить золотую фольгу в интерьер, а он, вспотевший, искал в гугле, как удалить известковый налёт с хромированных смесителей.
Осенью Анна повесила на дверь табличку «Художница». Краски покупала на сдачу от заказов — рисовала портреты по фото для одиноких старушек из соседних подъездов. Когда в её комнате появился этюдник, подаренный Колей, запах масляных красок перебил запах сырости.
Однажды на районе отключили свет. Сергей, застрявший в лифте с Настей и её йоркширским терьером, три часа слушал истерики о испорченном маникюре. Анна в это время ела тушёнку при свечах, смеясь с соседями над байками про домоуправа.