Запах вчерашней рыбы въелся в воздух, несмотря на открытые окна. Лада сидела за кухонным столом, подперев подбородок рукой, и безмолвно наблюдала, как Тихон кидает вещи в чемодан. Его движения были нервными, будто он спешил на поезд, а не на самолёт. Сложив пару рубашек, он вдруг резко выпрямился, закрыл крышку чемодана и произнёс:
— У мамы давление, сама понимаешь… Так что я один лечу. Ты побудь с ней, ты же ей почти как дочь.
Его голос звучал ровно, даже отстранённо, но за спокойствием чувствовалась знакомая напористость — та, от которой у Лады сжимался живот. Её губы поджались, она выпрямилась, ощущая, как тяжесть расползается под рёбрами.
— А я тут при чём? — спросила она, стараясь не повышать голос. — Я тоже устала. Я тоже копила деньги на этот отпуск. Почему ты отдыхаешь, а я должна сидеть с твоей матерью?
Тихон не обернулся, продолжая копаться в боковом кармане чемодана.
— У тебя же гибкий график. Ты дома. И вообще, ты ведь всегда говорила, что она тебе не чужая. Или ты передумала?
— Это не имеет значения. Ты просто решил, что я буду с ней, даже не спросив меня.
Он пожал плечами:
— Ну, я улетаю всего на неделю. Потом вернусь — сменю тебя.
Тихон ушёл в прихожую, оставив за собой едкий шлейф одеколона. Лада слышала, как он возится с обувью, как хлопает входная дверь. И всё. Тишина. Оглушающая, липкая тишина.
Лада медленно встала, прошлась по комнате. На холодильнике висела распечатка билетов на море — туда, где они должны были быть вдвоём. Вместо этого она осталась одна, с обязанностью, которую ей навязали. Без уважения. Без права выбора.
Звонок сестре
После ухода Тихона квартира будто вымерла. Даже часы тикали тише. Лада прошлась по комнатам, заглянула в спальню, где всё ещё лежала его открытая пижама. Будто он не уехал, а просто растворился.
Она взяла телефон и, не раздумывая, набрала Тоню. Сестра ответила быстро, как будто ждала звонка.
— Ну? — только и сказала Тоня.
Лада не сдержалась. Голос дрогнул, но слова текли без остановки: про чемодан, про “давление” Стеллы, про то, что Тихон просто поставил её перед фактом. Она не ждала сочувствия — хотела, чтобы кто-то просто услышал.
— Он просто свалил, понимаешь? Даже не спросил — смогу ли я, хочу ли я. Просто уехал. Словно я часть мебели — удобной, бессловесной, ожидающей.
— Он свинья, — без тени сомнения сказала Тоня. — Ты не его служанка и не медсестра его матери. И вообще, почему ты всё время ему уступаешь?
Лада не знала, что ответить. Наверное, потому что так было проще. Потому что она боялась конфликта. Потому что любила. Или думала, что любит. Или надеялась, что он всё ещё любит её.
— Может, потому что… я всё надеялась, что всё наладится, — сказала она.
— А он что-нибудь делает, чтобы наладилось? — парировала Тоня. — Или только ты стараешься?
Лада молчала. Она вспомнила, как покупала ему солнцезащитный крем, складывала в чемодан его любимые шорты, продумывала маршруты экскурсий, которые они могли бы посетить вместе. А теперь она останется на кухне, а он — на пляже.
— Ты знаешь, что делать, — тихо сказала Тоня.
Лада кивнула, хотя Тоня не могла её видеть. В груди родилось странное ощущение — не ярость, не грусть, но будто что-то внутри начало трескаться. Старая оболочка. Та, в которой она жила слишком долго.
У свекрови
На следующий день Лада собралась и поехала через весь город к Стелле Константиновне — свекрови. Хрущёвка стояла, как всегда, облупленная и мрачная, с облезлым козырьком и запахом старых полов в подъезде. Лифта не было, и пока Лада поднималась на пятый этаж, в голове мелькало одно:
“Зачем я это делаю?”
Дверь открылась не сразу. Когда, наконец, щёлкнул замок, перед Ладой предстала сухощавая женщина с идеально уложенными седыми волосами и взглядом, в котором смешались неприязнь и усталость.
— Где Тихон? — спросила она вместо приветствия.
— Вылетел, — коротко ответила Лада. — Я приехала к вам, приглядеть.
Стелла Константиновна фыркнула:
— Не надо за мной приглядывать. Я не немощная. Ты вообще зачем сюда приехала? Я сама справляюсь.
— Ваш сын попросил. Сказал, у вас давление.
— Давление! — отмахнулась Стелла Константиновна и пошла в комнату, бросив через плечо: — Раз приехала, проходи.
Квартира пахла старым ковром и аптекой. На стене — портрет Тихона в рамке, лет на десять моложе, с широкой улыбкой и рукой на плече матери. Лада на этом фото не было. Как, впрочем, и на других.
— Вот здесь сидеть не надо — кресло моё, — буркнула Стелла Константиновна, усаживаясь как королева. — И смотри, супы мне солить не надо. У тебя всё всегда пересолено.
Лада сжала губы, но промолчала. Она знала: спорить бесполезно. Да и смысла не было. Она не приехала налаживать отношения — она приехала, потому что иначе Тихон устроил бы скандал. Или, что хуже, обвинил бы в бездушии, если с матерью что-то случится.
— Я останусь, — сказала Лада ровно. — Хотите вы этого или нет.
Стелла Константиновна на секунду задержала на ней взгляд, оценивающий, тяжёлый. Потом отвернулась к телевизору, как будто Лада уже стала частью обстановки.
Разговор за ужином
Прошло несколько дней. Лада просыпалась рано, ехала к Стелле Константиновне, мыла полы, варила супы, слушала жалобы: давление, шум в ушах, ноги ломит, чай не тот. Каждый вечер она уезжала домой и засыпала в одиночестве. Сообщений от Тихона не было. Ни “привет”, ни “как ты там?”.
Однажды за ужином, когда Лада только поставила тарелку с гречкой на стол, Стелла Константиновна вдруг произнесла:
— А ты знаешь, почему он один полетел?
Лада оторопела.
— Потому что вы заболели. Так он сказал.
Стелла усмехнулась и посмотрела ей прямо в глаза:
— Он хотел побыть в тишине. Без криков. Без упрёков. Без тебя.
Ложка застыла в руке Лады. В груди будто что-то оборвалось. Она смотрела на свекровь, стараясь дышать ровно.
— Это он так сказал вам?
— Он ничего не говорил. Но я его знаю. Он устаёт от давления. А ты — давишь. Не замечаешь?
Слова были как иглы. Меткие. Ядовитые. Лада чувствовала, как внутри поднимается горечь.
“Хотел отдохнуть от неё? От той, кто таскал его на обследования, кто терпел его игнор, кто закрывал глаза на холод в постели?”
— Спасибо за честность, — ответила она тихо.
После ужина Лада мыла посуду, а из глаз текли слёзы. Беззвучно, почти незаметно.
“Сколько раз она плакала так, чтобы никто не услышал?”
Позже, лёжа дома, она открыла мессенджер. Последнее сообщение от Тихона было ещё три дня назад:
Нормально всё. За мамой присматривай.
Всё. Никакого “я скучаю”. Никакого “ты как?”.
Зато в его соцсети. Истории: пляж, коктейль, закат. И — женская рука с алым маникюром. Без лица.
Сердце застучало. Она увеличила фото. На заднем плане, кажется, женские ноги. Он не один. Он соврал. Он уехал не отдыхать — он уехал от неё.
Разоблачение
К субботе Лада чувствовала себя выжатой до последней капли. Стелла Константиновна продолжала командовать, делать замечания и изображать “героическую страдалицу”, которой, по сути, была не нужна никакая помощь. Тихон, казалось, исчез: ни звонка, ни интереса, ни тепла.
— Съезди в аптеку, у меня закончился “Капотен”, — сказала Стелла Константиновна под вечер.
Лада надела куртку и вышла, на ходу проверяя телефон. Пусто. В аптеке стояла очередь. Её взгляд бессмысленно блуждал по полкам — витамин D, магний, антистресс. Она вспомнила, как Тихон однажды сказал:
Ты постоянно уставшая, как будто жизнь на тебе одна… Может, витамины попей?
Она тогда усмехнулась и проигнорировала. А теперь эти слова кололи, как щепки под ногтями.
“Может, он правда видел в ней только вечно ноющую домохозяйку, которая готовит невкусно, говорит слишком много, и вечно что-то требует?”
Вернувшись, Лада застала Стеллу Константиновну, разговаривающей по телефону. Та говорила тихо, но внятно:
— Да, он скоро вернётся. Нет, она ничего не поняла. Просто сидит тут, как дурочка…
Лада замерла в прихожей, сжимая пакет с таблетками. Сердце грохнуло в ушах. Она вошла в комнату. Стелла Константиновна быстро положила трубку.
— Кто это был?
— Соседка. Обсуждали таблетки, — отмахнулась та, как будто ничего не произошло.
Лада больше не ответила. Только поставила таблетки на стол и ушла в кухню. Там, присев к столу, она впервые за неделю поняла: всё. Она больше не хочет быть в этой игре. Она не обязана терпеть ни мужа-лжеца, ни его мать. Она не обязана “держать семью” в одиночку, пока её обесценивают.
Новая точка
Тихон вернулся в воскресенье. Загорелый, расслабленный, в футболке с принтом какого-то пляжа. Лада всё-таки поехала его встречать. Не потому, что скучала. А потому, что должна была поставить точку.
— Привет, — сказал он, закидывая чемодан в багажник. — Всё нормально?
— У тебя? — уточнила она.
Он не заметил иронии.
— Устал. Море — хорошо, но перелёт добил.
В машине Лада молчала. Доехали почти до дома, когда она не выдержала:
— Скажи честно. Ты зачем один улетел?
Тихон тяжело выдохнул, не отрывая взгляда от дороги:
— Потому что я устал, Лада. Постоянные претензии, разговоры ни о чём… Мне хотелось тишины. Хоть на неделю.
— А я? Я не устала?
Он пожал плечами:
— Ну… ты же осталась. Разве я тебя держал?
— Ты всё устроил, как тебе удобно. Маму сбросил на меня. Сам улетел. И ещё… — Она достала телефон и открыла фото. — Кто это?
Он посмотрел мельком, и лицо его дернулось.
— Коллега. Мы пересеклись случайно.
— Случайно? В отеле на другом конце страны?
Тихон не ответил. Только отвернулся. Эта тишина сказала Ладе больше любого признания.
Позже, в квартире Марины, она сидела на кухне с чашкой чая. Чемодан, две сумки и коробка с книгами — всё, что осталось от семи лет брака. Тихон не пытался её остановить. Только сказал:
— Ты сама всё усложняешь.
Марина слушала молча, как всегда. Без осуждения, без жалости.
— Я всё думала: надо спасать семью, терпеть, сглаживать углы, — сказала Лада. — Но, может, всё это время надо было спасать себя?
Марина кивнула и налила чай.
— Именно. А теперь у тебя есть шанс. Себя вытащить и снова жить.
