– Сегодня проучим городских как в деревенской настоящей русской баньке париться надо! – с вызовом посмотрел на зятя Павел Иваныч, которого уже почти укачало на никудышной деревенской проселочной дороге.
– Ты сегодня, дружок, выйдешь из парилки, словно пьяный, а 50 грамм моей настоечки тебя уложат. Вот Оксанка и увидит, какой ты – мужик. Глядишь, одумается и разведется с таким клопом! – подумал про себя Павел Иванович.
– Ты меня умолять будешь, выпустить тебя из парилки, когда я тебя веничком по твоим тощим бокам отхаживать буду! Вот и посмотрим, кто из нас горшок! – Павлу Иванычу не терпелось вернуть Ромке должок.
************************
– Ладно, хоть и не понравился мне этот Павел Иваныч, а придется сделать визит вежливости. Ну а что, поздороваюсь, поулыбаюсь для вежливости, и “оревуар”, как говорится! – подумал про себя Роман.
Ромке категорически не хотелось посещать родителей молодой супруги, так как их первая встреча, откровенно говоря, не задалась, но Оксана настаивала на поездке.
Рома взял билеты на поезд и уже собирал вещи: медовый месяц молодоженов должен был пройти у Оксанкиных родителей. Хотя про “месяц” – это мягко сказано. Ромка надеялся на пару дней как-нибудь перекантоваться на территории тестя, а потом благополучно (или как получится) свинтить обратно к себе домой.
Поезд отправился с молодоженами в 9 вечера, а прибыла “сладкая парочка” на маленький полустанок родительского поселка в 6 утра.
– Давай, Ромка, шевели батонами, вон отец нас ждет на машине. Тут еще полчаса до дома на машине пилить надо! – скомандовала Оксанка.
-Ну, здорова, доча, как добралась?! – будто не замечая Ромку, обнял дочку Павел Иванович, – как добрались, не шибко растрясло?
– Нормально, Павел Иваныч, – Ромка уже было хотел сесть на переднее сиденье, но тесть перегородил ему дорогу.
– Ты, давай-ка, полазь на задний диван! – сурово проговорил Павел Иванович своему зятю, а мы с дочкой спереди покалякаем.
-Ну да, я как директор – на задний диван! Тоже верно, Павел Иваныч! – решил подколоть над такой бесцеремонностью тестя Рома.
– Скорее цветочек аленький для моей “Аленушки”, без которого она всё чахнет. Если бы не Оксанка, хрен бы ты в мою машину сел…, – пробубнил про себя Павел Иванович.
– Пап… Ладно тебе, всё дуешься на Ромку?! Он же извинился за Пашка-горшка. Ну и какой ты в самом деле, пап, горшок? И сам ты у меня – представительный, а обижаешься как первоклассник! – начала успокаивать уже разраженного Павла Иваныча дочка.
– Да, Павел Иваныч, да я не хотел Вас прям сходу обидеть. У нас же как в школе, кто начинает первый обзываться, так в ответ пульнешь, а у нас в классе 30 человек было, а еще три параллельных класса, там столько имен – каждому рифму подберешь. А уж Паша и Антон – это самые простые в подборе рифмы, долго думать не надо. Так что я не со зла, Павел Иваныч! – подтвердил с заднего дивана Ромка.
– Ладно, проехали…, – опять пробурчал, насупившись, себе под нос Павел Иванович.
– Что? Проехали! – заулыбался Ромка.
– Да, говорю, поворот на “Передовое” проехали, значит еще минут 10 осталось до дома. Петровна тебя всё ждет не дождется, охломона, пироги для тебя с мясом печет, да котлеты, – недовольно выругался Павел Иваныч на свою жену, мол: “Невелика птица для таких церемоний”.
– Ну что, дочка, что так долго к нам собирались, я же вас сразу после свадьбы в гости звал, а уже 2 месяца как прошло? К родителям ездить надо, не забывать, стариков! – покосился в зеркало заднего вида на Ромку Павел Иваныч.
– Да ладно, Вам, Павел Иваныч, какие вы еще старики? Вам еще любая речка по колено! – попытался подбодрить Ромка тестя.
– Ну да, с такой молодежью нам еще надо держаться! – Павел Иваныч еле заметно подмигнул Оксанке, кивая головой на заднего пассажира, – глядишь, может внуки путные пойдут? Вы, кстати, с внуками давайте не затягивайте!
– Ладно, сегодня банька будет, немного поучим городских как в деревенской настоящей русской баньке париться надо! – с вызовом посмотрел на зятя Павел Иваныч, которого уже почти укачало на никудышной деревенской проселочной дороге.
– Пап, может хватит уже своих этих… приколов… Я же помню, как ты Антона тогда запарил, после этого мы и расстались! – с опаской посмотрела на задний диван, где кимарил Ромка, Оксана.
– А нечего, чтобы каждый таракан к моей любимой дочке подкатывал, пусть и окольцованный таракан. Тут естественный отбор важен, доча, понятно?! – шепнул Оксанке Павел Иванович.
– Уж я его веничком-то отхожу по-царски, чтобы его по лавке жарком-то распарило как следует! А потом я ему свойской настоечкой поприветствую так, что мало не покажется. Павла Иваныча еще никто ни в бане пересидеть не смог, ни в настойке перепить! – хохотал Павел скорчившей недовольную гримасу Оксанке.
– Что Павел Иваныч, я что-то пропустил? Вы говорите, что сидели из-за пьянки. С кем не бывает, Павел Иваныч. Вон артисты какие сидят, а что уж нам смертным, так что я не осуждаю. Как говорится, от сумы и от тюрьмы – не зарекайся, хотя лучше бы первое, конечно! – уже окончательно проснулся Ромка на заднем сиденье.
– Чего ты мелешь, какая муха тебя во сне укусила?! Сегодня по расписанию у нас баня, пойду растапливать! – уже подъехал к воротам деревенского дома Павел Иванович.
Ромка был сугубо городским парнем, и, честно говоря, побаивался здоровенного и сурового в гневе Павла Иваныча, еще осознавая, что тесть ему попался – злопамятный, и в парилке его явно не пощадит.
– Слушай, Оксан, и что мне делать?! Он же меня в этой вашей бане в пепел сотрет. Вот ведь сдуру сболтнул, а теперь всю жизнь терпи. Я же, Оксан, хотел как по хорошему, а он? – уже запаниковал Ромка.
– А ты иди ему помоги, скажи сам печку растопишь, только дрова выбирай в дровнике не сухие, а немного сыроватые – там слева крыша у сарая дырявая – и на дрова немного попадает влаги когда оттепель. С сырых дров сильно баню не растопишь! Давай! – проинструктировала Ромку Оксана, а сама с опаской смотрела на бегавшего по двору отца, который с остервенением носил сухие дубовые дрова в баню.
– Дубовые взял, с дубовых жар самый сильный, значит не шутил отец, и правда хочет моего Ромку на прочность проверить, – подумала про себе Оксана.
А Рома уже тем временем переборол себя и уже бежал в дровник за дровами.
– Ты чего сюда прибежал? Помочь что-ли решил? Нет, такое ответственное дело, как топку бани я никому не доверяю, особенно чужому человеку. И правда, ты слепой что-ли или ума у тебя нету? Ты зачем сырые дрова в парную волочешь? – выругался на Ромку Павел Иваныч.
– Так, чтобы высохли, рядом с печкой полежат, высохнут, а то в дырявом сарае гниль пойдет! – сумел вывернуться Ромка.
– Ладно, бросай эту затею, иди лучше шашлык жарь, всё равно в баню только часа через три идти, а я еще дубовых дровишек притащу, для знатных гостей ничего не жалко! – с ухмылкой посмотрел на Ромку Павел Иваныч.
– Ты сегодня, дружок, выйдешь из парилки, словно пьяный, а 50 грамм моей настоечки тебя уложат. Вот Оксанка и увидит, какой ты – мужик. Глядишь, одумается и разведется с таким клопом! – подумал про себя Павел Иванович.
– Ты меня умолять будешь, выпустить тебя из парилки, когда я тебя веничком по твоим тощим бокам отхаживать буду! Вот и посмотрим, кто из нас горшок! – Павлу Иванычу не терпелось вернуть Ромке должок.
– Ну, Павел Иваныч, я ведь хоть и худосочный, но терпеливый. Без боя, Ромка не сдается! Мне главное первые минуты просидеть в твоей душегубке, а дальше я знаю что делать! – подумал про себя Ромка.
************
Ромка, хоть и не любил баню, и выглядел как худосочный очкарик, который только и мог, как сидеть за компьютером, но на самом деле парень был не так уж и прост.
Даже Оксанка не знала про его прошлое, на которое и делал Роман ставку в незримой дуэли между им и тестем.
– Ну, заходи, коли не шутишь. Посидим, неспеша, попаримся, эх-хе-хе, – взглядом матерого волка Павел Иванович посмотрел на своего молодого зятя.
– Не бойся, это я слегонца подкинул дровишек, это так – режим “для женщин”! Надеюсь сдюжишь?! – Павел Иваныч откровенно лукавил. На старом банном градуснике уже было около 90 градусов, а хвойная перегородка между самим срубом и мойкой знатно смолила от высоких температур.
Ромка аж невольно поежился, заходя в такое непривычно жаркое пространство.
– Ну чего, сдюжишь? Давай, ложись я сейчас тебя веничком обдам, да с парком? А? – уже приготовился поддавать Павел Иванович, надеясь, что с первых же минут Ромка пулей вылетит из парилки.
– Павел Иванович, а погреться?! Чтобы поры открылись? Да, немного вы с температурой не доработали, но погреться хватит. Так что давайте минут с десяток посидим, косточки погреем? – предложил Ромка.
-Ну давай, смотри не замерзни! – посмеивался над зятем Иваныч.
– Ишь ты, да ты и пяток минут тут не продержишься, братец-кролик от моих дубовых дровишек. Ты у меня и без веника тут сваришься! – думал про себя и хитро посматривал своими маленькими злыми глазками на Ромку Павел Иваныч.
Да, банька у Иваныча была не самая – “лакшери”. Печь здорово бурлила встроенным самодельным теплообменником, по которому буквально грохотала вода, которая с гидроударами и боем прорывалась в выносной бак, который аж подбрасывало от потоков перегретой кипящей воды. Печь занимала считай четверть парилки, а голый металл так раскалился, что обжигал кожу Романа, будто его посадили в микроволновку.
– Вы как тут сидите, на нижней скамейке, Павел Иваныч, тут же от печи фонит инфракрасным излучением? Пойдёмте лучше на верхний полок: там хоть температура повыше, но зато как-то поприятнее, – неожиданно после 10 минут молчания выдавил из себя Ромка.
– Ничего себе, братец кролик! А я думал – уже дело к концу? – уже подумал про себя Павел Иваныч и мысленно общался со своим зятем.
– Не дождешься, Иваныч, ты моего поражения! Главное добежать, я не могу подвести тренера, команду, страну, себя! – говорил, одурманенный излишней жарой по прошествии какого-то продолжительного времени Ромка.
Это было лет 10 назад. Ромка тогда был на пике своей физической формы. Забег на дальнюю дистанцию решили проводить рано утром – старт был назначен на 5 утра. Стратегическая задача – ориентироваться на поляка и взять золото, обогнав его.
Старт был дан, но жаркое Афинское солнышко уже не было таким безобидным, а с каждой минутой и каждым километром грело всё более сильно, как та раскаленная докрасна металлическая печь в адской бане Павла Иваныча.
А впереди километры изнурительной дистанции под палящим летним солнцем. Задача – отстать от конкурентов и… просто дойти до финиша. Не сбиться, не перейти на шаг, тело двигалось на автомате – на автомате многих лет изнурительных тренировок.
Легкие с жадностью вбирали в себя раскаленный воздух, поднимавшийся от раскалённого афинского асфальта, а в голове лишь была мысль: “Если сейчас упаду, сам себе никогда не прощу, и никто мне не простит! Понять, поймут, но в душе не простят. Надо, Рома, за себя, за тренера, за страну!”
Сегодня, спустя более 10 лет после тех событий бывшего спортивного героя Ромку редко кто узнает в лицо, а тогда про него писали все СМИ – чествовали своего олимпийского чемпиона, чествовали олимпийского призера.
Роман сидел на верхнем полке и вспоминал свои последние километры до финиша. Сзади уже все давно отстали, матерый поляк был уже далеко впереди. Соревноваться приходилось лишь с самим собой, со своей волей. Голова кружилась от невыносимой жары и палящего солнца. Казалось, в тени были все 40, а уж на солнце… Романа шатало в разные стороны, даже сопровождавший его мотоцикл с оператором часто уклонялся от бегуна, чтобы не столкнуться с ним, так как того шатало по всей беговой дорожке.
Всюду слышались аплодисменты и подбадривания даже от иностранцев, простых болельщиков, организаторов. Роман уже плохо видел, пот застилал глаза. Он лишь, словно старая слепая лошадь, поворачивал голову в сторону аплодисментов и продолжал свой героический путь.
Павел Иваныч, сидевший на полке ниже, лишь в этот момент разглядел лицо своего зятя сквозь мерцания тусклой деревенской лампочки в парилке. Лицо Романа было уже не таким веселым а, наоборот, собранным и сосредоточенным. Его глаза смотрели сквозь стены парилки куда-то далеко, будто он куда-то бежал, его дыхание было спокойным и размеренным, казалось, что жар парной, не на шутку растопленной Иванычем, был нипочем молодому человеку.
– Рома, всё нормально? Ты как? Чего молчишь? – уже без всякого подкола спросил у Ромки Иваныч.
– Нормально, Павел Иваныч… Вспомнилась тут тоже одна парная в 2004 году, знатная была парилочка, только еще бежать в ней приходилось! – усмехнулся Ромка, придя в себя.
– Это как это, в парилке бегать можно?! Не понимаю! – уже сам задыхался от жара своей же парной Иваныч.
– А так, Иваныч, а мы лишь с тобой тут расселись… Ну? Где у тебя веники, ты меня парить хотел, так что давай, жги! – распорядился Ромка, будто этого неопределенного времени, которое они с тестем просидели в парилке, для него и не существовало.
– Давай лучше ты меня попарь для разогрева! – лишь еле ворочал языком от нестерпимого жара Павел Иваныч, но ему не хотелось признавать, что его силы на исходе, и мужчина решил потерпеть, понимая, что парильщику всегда тяжелее, чем лежащему на нижнем полке.
– Ну давай, коли не шутишь! – Ромка вытащил уже заваренный веник и начал методично, забирая горячий перегретый пар с самого потолка, упрямо обдавать парком уже немолодые бока Иваныча.
-Ну, Павел Иваныч, нормально парю, может еще поддать?! – подсмеивался над тестем Ромка.
– Нет, Ромашка, нормально! – Павел Иваныч стиснул зубы и из последних сил терпел высоченные кондиции температуры в сочетании с перегретым паром и методичными хлесткими движениями горячего ошпаренного веника.
– Как Вы меня назвали? Опять за старое? Какой я Вам “Ромашка”, я не аптечный препарат! – Ромка взял второй веник в руки и уже начал парение с двух рук, словно дирижер перед огромным оркестром, неспешно и методично дирижировал какую-то быструю и веселую мелодию, периодически вознося веники к самому потолку парилки, чтобы потом весь этот перегретый жар опустить на спину незатейливого тестя.
– Хватит, Ромаш… Хватит! Выпускай меня, братец, нет сил моих! Да хоть Роман Романычем тебя звать буду, только открой эту чертову дверь парилки! – взмолился Павел Иваныч.
Ромке хватило лишь слова о конце поединка. Парень сам, немного пошатываясь, открыл массивную деревянную дверь в предбанник, форточку в парилке и окатил Иваныча из тазика холодной водой.
Вода была не холодной, она успела даже в смежном помещении нагреться, но всё же показалась Павлу Иванычу глотком свежего воздуха в жаркой пустыне.
Иваныч сполз на пол с лежака для парения, и на четвереньках, позабыв тапки, словно старая черепаха, вывалился из парного помещения. Он ковылял на четырех конечностях ровно до тех пор, пока не уперся головой в стену смежного с предбанником помещения и, почувствовав прохладу, рухнул на прохладный деревянный пол от изнеможения.
Павлу Иванычу казалось, что его тело раскалено до тех пор, что он может им растопить целый “Камаз” со льдом или растопить льды далекой Антарктиды.
– Слыш, Иваныч, ты не лежи, после такого марафона надо подвигаться, нагрузка на сердце большая, давай, поднимайся, чуть еще походи! – окликнул испугавшийся Ромка от состояния своего тестя, выливая еще ведро за ведром прохладной воды на голову в целом здорового и выносливого тестя.
– Как же я, Роман, похожу тебе, если я на четвереньках еле выстаиваю? – матюкнулся Павел Иваныч.
– Вот на четвереньках и походи, но не лежи, хуже будет! – без какой-либо подколки проговорил тестю Ромка.
Ромка вспомнил как финишировал…
Вот уже последние сотни, десятки, метры. Каждый метр до отсечки Ромка считал, стараясь не потерять сознание. Это было бы самым обидным – не добежать какие-то метры из всей дистанции в 50 км. Вот уже финиш. В ушах раздается грохот от каждого своего шага, будто твоё тело весит несколько тонн, а где-то вдалеке слышатся аплодисменты и возгласы удивленных людей на трибунах.
Ромка из последних сил обернулся назад, зафиксировал в голове, что всё пересек черту и еще на пробежал по инерции пару метров, что на этом всё… победа! Мучительный забег остался там. За Ромкой никого не было. Все ближайшие конкуренты были еще далеко. Больше Ромка ничего не помнил, потому что потерял сознание. Организм включил режим защиты, чтобы сохранить жизненно важные функции.
– Предупреждать же надо, Роман Романыч, что ты парильщик со стажем! – лишь приходя в себя еле лепетал заплетавшимся языком Павел Иваныч.
До ответного парения, а также до фирменной свойской высокоградусной настойки в этот день так и не дошло.
– Извини брат, не Ромашка ты, ромашка бы от такого парения уже давно бы перешла из цветков в разряд гербариев, – сделал вывод, немного отойдя от банных процедур, Павел Иваныч.
С того момента Павел Иваныч, как и обещал, называл Ромку исключительно Роман (или Роман Романыч), и больше не пытался понизить статус молодого человека.
