– Лер, ну ты чего как ребёнок? Ну поссорились, ну бывает… Мамка вспылила, ты вспылила… Давай нормально обсудим. Вернись. Нам поговорить надо.
– Нам — это тебе с мамкой или всё-таки со мной? – сухо уточнила Валерия.
– Ну не начинай… – с явной усталостью в голосе. – Слушай, ну ты же понимаешь, мы семья. Мы должны вместе решать такие вопросы. Не одному ж тебе эти деньги на голову упали.
Валерия молчала. Рука сама потянулась к кнопке “сбросить”, но любопытство победило.
– Простите… кому упали?
– Ну… Лер, не обижайся, но, по сути, это же семейные деньги. Ты же в нашей семье. Значит, и деньги — на благо семьи.
– Ага. Супер. Тогда вопрос: когда я на вашу семью работала, жарила, мыла, убирала, ездила к вашей маме менять лампочки — это тоже общим считалось? Или там всё было “твоя обязанность”?
Пауза. Такая долгая, что слышно было, как он чешет затылок.
– Лер, ну ты же понимаешь… это другое.
– Конечно, другое. Тут не борщ, тут миллионы.
На следующий день в дверь Кристины позвонили.
На пороге — Надежда Петровна. Без приглашения. С сумкой и лицом, выражающим святое право на чужое.
– О, а ты всё-таки здесь, – сказала она, оглядывая Кристину, как таракана под лупой. – Милая моя, давай не будем делать вид, что ты можешь куда-то убежать от семьи. Мы ведь взрослые люди. Давай спокойно обсудим финансовые вопросы.
Кристина вжалась в дверной косяк и прошипела:
– Валер, у вас тут семейная встреча века. Я — зритель. Только без мордобоя, ладно? Ковер новый.
Валерия скрестила руки на груди:
– Какие вопросы, Надежда Петровна?
Свекровь уселась прямо на диван, без приглашения, и выложила карты на стол:
– Так. Ты у нас теперь богатая женщина. Молодец. Повезло. Но. Деньги должны работать. Я консультировалась… – она чихнула, – с экономистами. Ну, с подругой Людмилой Семёновной, у неё сын в банке.
– Кем? – уточнила Кристина с интересом.
– На охране. Но он в курсе всех дел! Так вот… Надо эти деньги вложить. Я предлагаю – купить квартиру Игорю. Мальчику тяжело. Машину — тоже надо. А ещё – вложиться в бизнес. Вот Сашка, племянник мой, хочет открыть шиномонтаж. Отличное дело.
– Вы гениальны, – хмыкнула Кристина. – Можно сразу составить завещание на шиномонтаж?
– Девушка, я не с вами разговариваю, – огрызнулась свекровь и повернулась к Валерии. – Ты должна понять… это не твои личные деньги. Это для семьи. Ты в нашей семье. А значит, на всех.
Валерия медленно встала, подошла к окну, посмотрела вниз. Двор как двор. Мужик тащит арбуз, бабка орёт на внучку. Всё, как всегда. Только жизнь её в этот момент перевернулась.
Она развернулась:
– Надежда Петровна. Вы пять лет объясняли мне, что я — никто. Что я – не жена, а ошибка вашего сына. Что я – невестка с поломанной прошивкой. А теперь вы тут рассказываете, как лучше распорядиться моими деньгами?
Свекровь резко вскочила.
– Потому что теперь ты — наша надежда!
– Поздно. Ваш корабль с надеждой уплыл. Без вас.
В этот же вечер Кристина принесла две бутылки “Советского” и сказала:
– За новую жизнь. Без свекрови. Без мужа. Без шиномонтажа.
– Охотно выпью, – кивнула Валерия.
Телефон опять завибрировал. Сначала звонок от Игоря — проигнорировала. Потом СМС от него:
“Ты реально собираешься всё это оставить себе? После всего, что для тебя сделала моя мама?”
Секунду спустя — ещё одно сообщение. От незнакомого номера:
“Ваша задолженность по кредиту 274 000 рублей требует срочного погашения. Контакт для связи — юрист Антонов А.В.”
Валерия села. Кредит? Какой ещё кредит? Она никогда не брала кредиты.
Позвонила.
– Да, добрый вечер. Вы Валерия Сергеевна?
– Да. А что за кредит?
– Оформлен на ваше имя полтора года назад. Потребительский. Деньги сняты сразу. Вы поручили оплату Игорю Николаевичу.
У Валерии перед глазами поплыли пятна.
– Простите… Я ничего не подписывала.
– Понимаю. Но у нас есть договор с вашей подписью. И видеоидентификация.
– Какая идентификация?
– Вас снимали на камеру, когда вы якобы подписывали документы. Могу выслать запись.
Запись она посмотрела через пять минут. На ней — она. Сидит в кухне у свекрови. Перед ней листы. Надежда Петровна подсовывает бумаги и что-то объясняет. “Вот тут просто распишись для оформления страховки, доченька, пустяки”. И она, дура, расписывается.
Голос в трубке добавил:
– В случае неоплаты… ну, вы понимаете, дальше суд.
Кристина смотрела на Валерию с таким лицом, как будто та сообщила, что ей пересадили мозг креветки.
– Валер, это вообще что?
– Это… – Валерия схватилась за голову. – Это… жопа. Извините за французский.
Через два дня — новый удар. Нотариус сообщил, что Надежда Петровна подала заявление на оспаривание завещания. Мол, тётя Зоя была не в себе, её ввели в заблуждение, а настоящими наследниками являются… барабанная дробь… Игорь и его мама, как «ближайшие родственники по духу».
Валерия сидела, глядя в стену, и понимала — её просто хотят раздавить. Размазать. Обнулить.
И вот тогда она сделала то, чего сама от себя не ожидала.
Подняла трубку. Позвонила. И холодно, без истерик сказала Игорю:
– Мы с тобой разводимся. Документы я подам завтра.
И добавила:
– И знаешь что? Денег вам не будет. Ни копейки. Ни на шиномонтаж, ни на новый пульт.
Сбросила звонок.
И впервые за много лет в груди стало легко. Даже страшно легко.
***
День, когда Валерия подала заявление на развод, был каким-то неправдоподобно солнечным. Небо голубое, как новая пластиковая папка из канцтоваров, в которой она несла документы. Мужики на лавочке у ЗАГСа курили и обсуждали, сколько стоит замена порогов на «шестёрку». Какая, к чёрту, замена порогов, когда у неё сейчас в жизни глобальный демонтаж всей конструкции?
Тётка в окошке кивнула:
– Ага… Развод… С детками или без?
– Без, – вздохнула Валерия.
– Ну… хоть что-то хорошее, — пробормотала тётка, штампуя заявление.
И начался эффект домино.
Игорь звонил, писал, потом начал названивать Кристине. Писал, что Валерия рушит семью, что мама в гипертоническом кризе, что они её любят, что всё это можно решить миром.
А потом пришёл сюрприз. Повестка в суд. Надежда Петровна требовала признать Валерию недееспособной. Основание — “психоэмоциональная нестабильность, аффективные вспышки, маниакальные эпизоды”. Простыми словами — кукушка поехала.
– Они серьёзно?! – Кристина чуть не подавилась кофе. – У тебя маниакальный эпизод?! Где?! Почему я его пропустила?!
– Видимо, когда я отказалась им денег дать, – хмыкнула Валерия.
Суд был цирком с дрессированными идиотами. Надежда Петровна пришла в траурном платке. Игорь — с видом вдовца при живой жене.
Надежда Петровна всхлипывала:
– Она… она агрессивна! Она кидалась на меня с ножом! Орала, что я всех отравлю! Она истерит! Она нестабильна! А тётя Зоя… покойница… была под давлением! Мы… мы просто хотим ей помочь! Пусть деньги будут под управлением семьи. На благо. Чтобы она не натворила бед…
Судья сдержанно морщился.
Адвокат Валерии — молодой, с лысиной и дерзкими глазами, сухо бросил:
– Уважаемый суд, приложены справки. Клиентка здорова, ножами не размахивает. Проверку психиатра прошла, заключение прилагается. Также прилагается выписка о том, кто и как снимал деньги с кредита на её имя — вот карта, вот видео из банкомата. Смотрим внимательно: снимает господин Игорь Николаевич, любезно забывший, что на банкоматах стоят камеры.
– Это… не я, — захрипел Игорь.
– Ага, – адвокат кивнул, – это Шерлок Холмс в костюме из «Спортмастера», точь-в-точь как ваш.
После суда Игорь пытался остановить Валерию на улице. Пыхтел, метался, хватался за локоть:
– Лер, ну… ну давай не будем вот это вот. Ну с кем не бывает ошибок? Ну мамка погорячилась… Ты тоже… ну, нервная ты. Но мы же семья! Давай просто… забудем. И будем жить нормально. По-человечески.
Валерия посмотрела на него. Долго. Словно первый раз в жизни.
Вот он. Муж. Пять лет. Человек, ради которого таскала тяжёлые сумки, стирала, гладила, готовила, носила лекарства его маме. А он? А он — встань, Лера, сдай анализы, Лера, завинти лампочку, Лера, мы семья… Только пока не пахнет деньгами. А когда запахло — сразу “на благо семьи”.
– Ты знаешь, – сказала Валерия спокойно. – Я вдруг поняла одну вещь. У меня никогда не было семьи. У меня был проект. Назывался “Попробуй заслужить любовь”.
– Лер, ты чего…
– Всё. Проект закрыт. Считай, не окупился.
И пошла. Просто пошла. Не оглядываясь.
Игорь стоял, как мокрая салфетка. Без цели. Без денег. И без жены.
Прошло два месяца.
Развод официально вступил в силу. Попытка оспорить завещание захлебнулась — нотариус и судья подтвердили: всё законно. Кредит списали на Игоря — по решению суда. На Валерию — ноль. Чисто. Свободно.
Знаете, что смешно? Надежда Петровна потом пыталась подружиться. Да-да. Звонила, писала милые сообщения в духе:
“Ну ты чего, дочка, не обижайся, всё в жизни бывает…”
И финальное:
“Ты мне нужна. А то Игорь теперь вообще безрукий. Без тебя хоть бы картошку научился чистить…”
Валерия посмотрела на это сообщение. Долго. Потом заблокировала. Везде. И Надежду Петровну. И Игоря. И их племянника Сашку, и его шиномонтаж. И всех, кто когда-то назывался её “семьёй”.
Теперь у неё однокомнатная квартира. Своя. С кривым полом, но своя. Котёнок, найденный у подъезда. Работа — новая школа, где никто не вспоминает её фамилию по мужу. И деньги. Которые лежат в банке. На её личном вкладе. Не на “семейном”. Не на “мамином”. Не на “шинном”.
И впервые за много лет Валерия просыпалась утром с мыслью, что она — свободный человек.
И знаете… Это ощущение стоило дороже пятнадцати миллионов.
Конец.