Анна стояла у столешницы, старательно намазывая масло на тост. Каждое движение было выверенным, почти ритуальным, чтобы дрожь в руках не выдавала внутреннего напряжения.
Со стороны могло показаться, что это картина идеального утра: красивая женщина на светлой кухне, запах свежесваренного кофе и тишина.
Вот как раз-таки та самая тишина была неестественной. Раньше в это время уже раздавался топот маленьких ног по паркету, смех и требовательный возглас:
– Мама, смотри!
Теперь же квартира была погружена в пустоту. Матвея временно забрали три дня назад.
Так решили они с Максимом. “Надо отдохнуть друг от друга, подумать”, – сказал тогда муж, глядя куда-то мимо нее.
Дверь в гостиную протяжно скрипнула, и внутрь вошел уже одетый для работы Максим. Его галстук был идеально завязан, как и всегда.
– Кофе есть? – спросил он, присев напротив.
– В чашке, – коротко ответила Анна, поставив перед ним тарелку.
Они ели молча. Звук ножа о фарфор казался оглушительным. Анна почувствовала, как нарастает ком в горле.
Она знала, что это затишье перед бурей. Максим сделал глоток кофе и, поставив чашку с легким стуком, наконец, поднял на нее взгляд.
– Я звонил в опеку, начал он без предисловий. Уточнил детали. Процедура возврата… сложная, но возможная. Нужно написать заявление, пройти комиссию, доказать, что мы не справляемся.
Слово “возврат” повисло в воздухе, как удар хлыстом. Анна вздрогнула, словно ее физически ударили.
– Возврат? – переспросила она, и голос ее дрогнул. – Мы что, вещь купили с браком, Максим? Мы забрали ребенка из детдома. Его зовут Матвей. Ему четыре года.
– Я знаю, как его зовут! – резко парировал Максим. – Но я не представлял, что будет так. Я думал, он будет… нормальным, благодарным…
– Нормальным? – Анна встала, опершись ладонями о столешницу. Ее пальцы побелели от напряжения. – Что для тебя нормальный? Четыре года в казенном доме, без единой игрушки, которая принадлежала бы только ему, без мамы, которая придет на плач… Ты думал, он будет как картинка из журнала? Улыбаться и говорить “спасибо” за то, что мы его приютили?
– Он не принимает меня, Анна! – Максим тоже встал, его лицо исказилось гримасой гнева и обиды. – Я пытался! Я покупал ему машинки, пытался играть. Он смотрит на меня пустыми глазами, а ночью орет во сне! Я не высыпаюсь! Я не могу работать! Я прихожу домой и чувствую себя чужаком в собственном доме!
– Ему нужно время! Всего три месяца прошло! Три месяца, Максим! Ты хотел, чтобы он за это время стер всю свою прежнюю жизнь, как файл с компьютера? Ты же сам настаивал! Ты говорил: “Давай сделаем доброе дело, подарим семью ребенку”. Я боялась, я сомневалась, а ты… ты уговаривал! Говорил, что мы справимся, что это наполнит нашу жизнь смыслом.
– Я ошибался! – крикнул он. – Признать свою ошибку не стыдно! Стыдно упорствовать в ней. Мы не справляемся. Вернее, я не справляюсь. Я больше не могу.
Мужчина подошел к окну и отвернулся от нее. Плечи его были напряжены.
– И что? Мы просто отвезем его обратно, как щенка, который нагадил в тапки? – голос Анны сорвался на шепот. – Скажем: “Извините, товар не подошел”?
– Не драматизируй. У него будет другой шанс. Может, найдутся люди, которые… которые лучше будут подготовлены. Бездетная пара, у которой больше терпения.
– Подготовлены? – Анна горько рассмеялась. – Мы проходили все эти тренинги, собеседования! Мы были подготовлены! Ребенку нужна не подготовка, Максим, а любовь и постоянство! А мы даем ему постоянство? Нет! Всего три месяца прошло!
Она подошла к нему вплотную, готовая схватить за рукав и заставить повернуться.
– Матвей только начал улыбаться, Максим. Вчера… нет, позавчера, он сам подошел и обнял меня. Не потому что я попросила, а просто так. Он впервые назвал меня “мама”. Ты слышишь? Мама. А теперь я должна отвезти его обратно и сказать: “Знаешь, мы передумали. Папа не может спать из-за твоих кошмаров”?
Максим резко обернулся. Его лицо было жестким.
– Хватит, Анна! Я принял решение. Я не буду жить в этом аду постоянного стресса. У меня сдают нервы.
– А у него что, нервы стальные? – выкрикнула она. – Его бросили один раз. Сейчас мы сделаем это снова. Мы станем для него теми, кто предал во второй раз. Он этого никогда не забудет. Не простит.
– Ему четыре! Он забудет! – прорычал Максим.
– Неправда! – в голосе Анны зазвенели слезы. – Он не забудет и будет носить это внутри всю жизнь, как занозу. И я… я тоже не смогу забыть. Я не смогу жить с мыслью, что мы сломали жизнь ребенку, потому что ты не высыпаешься!
Наступила тяжелая пауза. Максим медленно выдохнул, и его взгляд стал отстраненным, почти чужим.
– Хорошо. Тогда выбор за тобой.
– Какой выбор? – прошептала Анна, уже заранее зная ответ.
– Либо мы возвращаем ребенка, и наша жизнь возвращается в нормальное русло. Либо… – он сделал паузу, чтобы слова прозвучали с максимальной весомостью, – либо мы разводимся. Я подам на развод.
– Ты… шутишь? Ты шутишь, Максим? Ты ставишь мне ультиматум? Ребенок или ты? – Анна отшатнулась.
– Я ставлю перед тобой факты. Я не могу так жить. Ты выбираешь его — ты теряешь меня. Выбираешь меня — мы возвращаем его и пытаемся начать все заново без стресса, без криков, без этих вечных слез.
Он говорил так, словно предлагал ей выбрать цвет обоев в гостиной. Рационально, холодно, без всяких эмоций.
Анна посмотрела на мужа и не узнавала его. Это был не тот человек, за которого она выходила замуж семь лет назад, не тот человек, который с горящими глазами говорил о том, как они изменят чью-то судьбу.
Этот человек был испуганным, эгоцентричным мальчиком, который, не получив мгновенной отдачи от своей инвестиции, хотел все вернуть назад.
– Ты, действительно, думаешь, что после этого мы сможем начать все заново? – устало спросила она. – Ты думаешь, я смогу смотреть на тебя и не вспоминать о предательстве? Потому что он мой сын, Максим. Уже мой. Я не рожала его, но он мой.
– Он тебе чужой! – взорвался мужчина. – Чужой по крови, чужой по генам! Мы ничего о нем не знаем! О его родителях, о его прошлом! Он чужак в нашем доме!
– А ты кто сейчас? – тихо спросила Анна. – Ты тоже стал чужаком. Тот мужчина, которого я любила, не смог бы произнести такие слова.
Она отвернулась и посмотрела в окно. На детской площадке во дворе резвились дети.
Анна закрыла глаза и представила себе их будущее. Вариант первый: Матвей возвращен.
Они с Максимом живут в этой неестественно чистой, тихой квартире. Они будут стараться не смотреть друг другу в глаза, потому что в этих глазах будет вечный вопрос: “А что сейчас с Матвеем?”.
Каждый ее день будет отравлен чувством вины и стыда. Их брак умрет долгой и мучительной смертью, растоптанный предательством.
Вариант второй: развод. Она одна с четырехлетним мальчиком, чья душа уже дважды ранена.
Борьба с бюрократией, финансовые трудности, осуждение окружающих. “Сама виновата, надо было своего рожать”, “Взяла подкидыша, а теперь муж ушел”.
Но зато… зато она будет спать по ночам, вставая на его крики, успокаивая его после кошмаров.
Зато она будет видеть, как он постепенно расцветет, как научится доверять снова, как пойдет в первый класс и как станет взрослым.
Анна обернулась к Максиму. Он ждал ее ответа, скрестив руки на груди. И в этот момент женщина все поняла.
– Хорошо, – тихо сказала она.
На лице Максима мелькнуло облегчение.
– Значит, ты звонишь в опеку и договариваешься? – уточнил он, и в его голосе прозвучали нотки прежнего, знакомого тона.
– Нет, – покачала головой Анна. Ее голос окреп, она выпрямилась во весь рост, глядя ему прямо в глаза. – Я не буду звонить в опеку. Я поеду и заберу своего сына.
– Что… что это значит? – Максим непонимающе посмотрел на жену. – Может, пояснишь?
– Это значит, что я выбираю его. Я не могу и не хочу жить с человеком, который способен на такое. С человеком, для которого ребенок — это обуза, которую можно вернуть, если она мешает спать. Ты не готов быть отцом и, похоже, перестал быть и мужем.
Анна сняла с пальца обручальное кольцо — простое, платиновое обручальное кольцо, символ обещаний, которые оказались пустыми.
Женщина положила его на столешницу. Оно легко стукнуло от соприкосновения с гранитом.
– Я заберу свои вещи позже, – она прошла мимо него, не глядя, и взяла с вешалки в прихожей легкую куртку и сумочку.
Максим стоял на кухне, ошеломленный, глядя на кольцо, лежавшее на столешнице.
Он что-то пробормотал, но Анна уже не слышала его. Она вышла в подъезд, и тяжелая дверь захлопнулась за ней, будто поставив точку.
Спускаясь по лестнице, Анна достала телефон. Ее пальцы задрожали, но не от страха, а от адреналина, от осознания огромности шага, который она только что сделала.
– Марина, здравствуйте, это Анна Соколова, – голос ее, на удивление, был ровным и твердым. – Я еду за Матвеем. Мы возвращаемся домой.
В трубке повисло короткое молчание. Женщина на том конце провода, казалось, была растерянна.
– Анна, а вы… все обсудили с мужем? Он уже не против? – осторожно спросила она.
– Да, – ответила Анна, глядя перед собой на залитую солнцем улицу. – Мы все обсудили. Я приняла решение, я забираю Матвея назад. – С мужем я развожусь, поэтому его согласие не нужно.
– Вот как? – удивленно произнесла женщина. – Приезжайте завтра, мы обо всем поговорим.
Целых два месяца у Анны ушло на то, чтобы ей, разведенке, назад отдали Матвея.
