Анна Дмитриевна не сразу открыла глаза, пребывая в сладкой полудреме, где смешивались предвкушение праздника и легкая усталость от подготовки к нему.
Сегодня был ее день рождения – шестьдесят лет – целая эпоха, юбилей, который она намеревалась отметить с размахом: все родственники, друзья детства, коллеги по бывшей работе.
Шикарный стол был заказан в ресторане, платье – новое, темно-синее, в пол. Все должно было быть идеально.
Она потянулась к тумбочке за очками, и в этот момент на экране ее телефона замигал вызов.
— Евгений, — прочитала она и улыбнулась сама себе. — Сын, конечно, спешит одним из первых меня поздравить. Такой внимательный!
— Мама, с днем рождения!» — голос Евгения прозвучал взволнованно, даже немного сдавленно.
— Спасибо, сынок! – Анна Дмитриевна привстала на кровати. – Ты где? Уже едешь? Помнишь, мы в одиннадцать должны быть в ресторане, чтобы все проверить.
На другом конце провода повисла короткая, но красноречивая пауза.
— Мама… У нас… У нас началось. Таня. Мы в роддоме. Уже часа три…
Мир Анны Дмитриевны, только что такой прочный и праздничный, дрогнул и пошел трещинами.
— Что?.. Как?.. Но у нее же еще две недели!
— Врач говорит, что все в норме, так бывает. Просто малыш решил, что ему пора, — Евгений старался говорить бодро, но сквозь эту бодрость пробивалось напряжение.
— Позови Таню, я с ней поговорю, — потребовала Анна Дмитриевна, почувствовав, как по спине разливается холодок.
— Мама, она уже в предродовой, ей не до телефона. Я буду держать в курсе. Не волнуйся, — и он повесил трубку.
Анна Дмитриевна медленно опустила телефон на колени. Солнечный луч теперь казался ей назойливым и злым.
Роды невестки? Сегодня? В ее день рождения? В ее юбилей? Эта мысль отстукивала в голове, как мячик, с каждым ударом становясь все тяжелее.
Сначала накатила паника: а как же ресторан? Гости? Торт с шестью десятками свечей?
Потом панику сменило горькое, щемящее чувство обиды. Неужели нельзя было как-то “подождать”?
Хотя как, спрашивается, можно контролировать такие вещи? Но разум в такие моменты – плохой союзник.
Сердце кричало громче: невестка отнимает у нее праздник, ее день! Теперь этот день навсегда будет принадлежать не ей, а этому… этому ребенку.
Она подошла к окну, глядя на просыпающийся город.
— Вот так всегда, — прошептала она сама себе. — Ни одного настоящего праздника. Всегда что-то не так…
Она вспомнила, как пять лет назад на ее пятидесятипятилетие у Евгения сломался автомобиль, и он не смог приехать.
А теперь вот это. Это было похоже на какую-то злую шутку судьбы…
Звонок раздался почти шесть часов спустя. Анна Дмитриевна не ела, не пила, отменила ресторан, разослала гостям скупые сообщения о “семейных обстоятельствах” и сидела в своем самом нарядном платье в темной гостиной, почувствовав себя самой старой и несчастной женщиной на свете.
— Мама, все хорошо! — голос Евгения зазвенел от счастья и усталости. — У тебя внучка. Мы назвали ее Полиной. Полина Евгеньевна!
— Полина… — имя показалось Анне Дмитриевне каким-то легкомысленным. — А почему не Анна? — спросила она с издевкой в голосе.
— Ну, мам… Мы с Таней давно решили, что если будет девочка, то Полина. Это ей очень нравится, — Евгений смущенно рассмеялся.
— Поздравляю, — сухо сказала Анна Дмитриевна и положила трубку.
Она не поехала в роддом в тот день, сказала, что плохо себя чувствует. На самом деле, ее душила черная обида.
Весь вечер юбилярша одна просидела, глядя на нетронутый торт: шестьдесят свечек так и не зажглись.
*****
Первые недели пролетели в сумасшедшем ритме для Евгения и Татьяны. Бессонные ночи, колики, первые улыбки маленькой Полины.
Они были поглощены своим новым, трепетным и сложным миром. Анна Дмитриевна за это время пришла всего несколько раз, но ее визиты были похожи на официальные инспекции.
Она держала Полину на руках скованно, словно боялась запачкать свое темно-синее платье, делала замечания о том, что в квартире холодно, или что Татьяна слишком легко одета для кормящей матери.
Невестка, измотанная недосыпом и гормональными бурями, молча сносила критику, закусив губу. Но однажды чаша терпения переполнилась.
Был обычный вечер. Евгений задержался на работе. Анна Дмитриевна пришла без предупреждения, застав Татьяну в стареньком халате, с растрепанными волосами, пытающуюся укачать кричащую Полину.
— Опять плачет? — с порога начала свекровь. — У меня Женя никогда так не кричал. Может, молоко у тебя не то? Или характер у нее такой… тяжелый…
Татьяна закрыла глаза на секунду, почувствовав, как дрожь поднимается от кончиков пальцев.
— Анна Дмитриевна, у всех детей бывают колики. Это нормально!
— Нормально, ненормально… — фыркнула свекровь, разглядывая беспорядок в гостиной. — А ты не думала, что это она из-за даты рождения такая беспокойная? Родиться в чужой праздник – нехорошая примета. Энергетику мою забрала, вот и кричит так, что ты не можешь с ней справиться.
Тишина, повисшая после этих слов, была оглушительной. Даже Полина на мгновение замолчала, удивленно раскрыв мокрые от слез глазки.
Татьяна медленно подняла на свекровь взгляд. Ее голос был тихим и одновременно опасным:
— Что вы сказали?
— Я сказала, что факты – вещь упрямая. Мой день рождения был испорчен, и ребенок ведет себя соответствующе. Сплошные нервы…
— Хватит! — это слово вырвалось у Татьяны не криком, а каким-то низким, сдавленным стоном.
Она аккуратно, почти бережно, переложила затихшую Полину в колыбельку и повернулась к Анне Дмитриевне.
— Хватит! Я больше не могу это слушать. Вы понимаете, что говорите? Вы говорите такое о своей внучке! Ей нет и месяца!
— Я говорю правду! — Анна Дмитриевна тоже вспылила, годами копившееся недовольство прорвалось наружу. — Мой юбилей! Я ждала его шестьдесят лет! А вы устроили это… это представление! И даже имя моей внучке дали какое-то простонародное!
— Представление? — Татьяна презрительно рассмеялась. — Вы думаете, я рожала, чтобы испортить вам праздник? Это был самый страшный и самый счастливый день в моей жизни! А вы… вы видите только себя! Ваш торт, ваши гости, ваши несчастные свечи! А у вас есть внучка! Живая, красивая девочка! Разве это не лучший подарок? К тому же, никто не заставлял вас отменять юбилей!
— Подарок, который отнял у меня мой день! — выкрикнула Анна Дмитриевна. — Теперь у меня его нет! Теперь у меня ничего нет!
В этот момент дверь щелкнула, и на пороге появился Евгений. Он слышал последние фразы матери. Лицо его было бледным.
— Мама, что происходит? — тихо спросил мужчина.
— Спроси у своей жены! Она на меня набросилась! — Анна Дмитриевна указала на Татьяну с трагическим видом.
Молодая мать, не говоря ни слова, повернулась и ушла в спальню, захлопнув за собой дверь.
Ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. Евгений медленно подошел к матери.
— Мама, я все слышал. Ты, действительно, считаешь, что Полина – это было “представление”, которое испортило тебе жизнь?
— Не жизнь, а день! Один единственный день в году, который должен был быть моим! — упрямо повторила она, но уже без прежней уверенности.
Глаза сына, полные боли и разочарования, заставили ее дрогнуть и отвести глаза в сторону.
— Знаешь, мама, — голос Евгения стал ровным и печальным, — а я думал, что этот день стал в тысячу раз лучше. Я стал отцом. Ты – бабушкой. В наш мир пришел новый человек. И она выбрала для этого твой день рождения. Разве это не чудо? Не самый главный знак? Мы могли теперь праздновать его с широким размахом. А ты… ты превратила это в борьбу с собственной внучкой, которой нет и месяца…
Он не стал говорить больше. Прошел на кухню, налил стакан воды и отнес его Татьяне.
Анна Дмитриевна осталась стоять одна посреди гостиной. Эхо ее собственных слов — “энергетику забрала”, “нехорошая примета” — повисло в воздухе, отчего ей стало стыдно.
Не сказав никому ни слова, женщина схватила свою сумочку и вышла из квартиры.
*****
Следующие несколько дней были тихими. Анна Дмитриевна не звонила родственникам.
Евгений позвонил ей сам, но говорил коротко и сдержанно, интересуясь сугубо ее здоровьем.
Анна Дмитриевна почувствовала, как он стал отдаляться и поняла, что была слепа и жестока и что променяла живое чудо на мертвые свечи на торте.
Прошла еще одна неделя
Анна Дмитриевна позвонила Евгению и сходу задала вопрос:
— Можно я приду? Мне нужно кое-что сказать.
— Приходи, — коротко согласился сын.
Когда Анна Дмитриевна вошла в квартиру, ее встретили довольно настороженно.
Татьяна сидела на диване с Полиной на руках. Евгений стоял рядом. Свекровь неуверенными шагами подошла к Татьяне.
— Таня, — начала она, с трудом подбирая слова. — Я… я прошу у тебя прощения за все, что я сказала. Это было ужасно и непростительно.
Татьяна молча посмотрела на свекровь и не проронила ни слова. Поняв это, Анна Дмитриевна повернулась к Евгению.
— И у тебя, сынок. Прости меня. Я вела себя как эгоистичная старуха…
Потом Анна Дмитриевна посмотрела на внучку. Девочка бодрствовала, разглядывая мир своими большими, ясными глазами.
Анна Дмитриевна осторожно протянула к ней свой палец, и Полина инстинктивно схватила его своей крошечной теплой ладошкой.
Это прикосновение, доверчивое и цепкое, перевернуло что-то в душе Анны Дмитриевны. В горле встал ком.
— И ты прости, моя хорошая, прости бабушку. Она была очень глупая, — прошептала женщина, обращаясь к внучке. — Ты не забрала у меня день. Ты подарила мне новый. Самый главный.
Анна Дмитриевна подняла глаза на Евгения и Татьяну.
— Я поняла… Я поняла, что наша Полина… она не испортила мой день рождения. Она… она сделала его бессмертным…
Она тихо заплакала. Евгений подошел и обнял ее. Потом к ним присоединилась Татьяна, все еще держа на руках Полину.
— Знаете что, — сказала Анна Дмитриевна, вытерев слезы. — Давайте договоримся. Мы будем праздновать всегда вместе и мой день рождения, и день рождения Полины. Один большой, общий праздник с двумя тортами. Один – с шестьюдесятью свечами, другой – с одной. Потом с двумя… И так до ста.
— Мне кажется, это прекрасная идея, мама, — Евгений довольно улыбнулся.
Анна Дмитриевна снова посмотрела на Полину. Теперь она видела не соперницу, а продолжение себя, своей любви и своей жизни.
