Татьяна не могла сдержать возмущения. Она стояла в комнате, скрестив руки на груди, и пристально наблюдала за тем, как её дочь Милена кормит маленького сына. Лицо женщины пылало от негодования, а голос дрожал от злости, когда она наконец не выдержала и выпалила:
– Нет, ну надо же быть таким безответственным! У меня слов цензурных нет, чтобы описать твоего муженька! Бросить собственного ребёнка на произвол судьбы!
Милена, измученная бессонной ночью – малыш плохо спал и постоянно просыпался, – лишь устало подняла глаза на мать. Её движения были замедленными, а в голосе звучала тихая, но твёрдая уверенность:
– На какой произвол? Мы развелись по обоюдному согласию. И Олег платит алименты.
Татьяна презрительно скривила нос, словно отмахнулась от слов дочери, как от чего то несущественного:
– Ой, да какие там алименты? Копейки! Как ты на них ребёнка поднимать собралась?
Милена аккуратно положила сына в кроватку, поправила одеяльце и повернулась к матери. В её взгляде читалась решимость, хотя под глазами всё ещё виднелись следы усталости:
– Через полгода я выйду на работу, это раз. И платит он далеко не копейки, это два.
Татьяна лишь закатила глаза, всем своим видом показывая, что считает дочь недалёкой и неразумной. Она покачала головой, сложила руки на груди и с явным неодобрением произнесла:
– Работать она собралась… Твоя работа – сына воспитывать, а деньги в дом должен мужик приносить.
Милена резко выпрямилась, и в её глазах вспыхнул раздражённый огонёк. Голос дрогнул от накопившейся усталости и обиды, когда она выкрикнула:
– Мам, хватит! Надоело!
Не дожидаясь ответа, она торопливо подхватила сына на руки. Малыш удивлённо взглянул на мать, но не заплакал – видимо, уже привык к перепадам настроения в доме. Милена почти бегом направилась к выходу, едва успев схватить небольшую сумку с детскими вещами.
На улице царило лето – тёплое, щедрое, с ярким солнцем и лёгким ветерком. Это было на руку: не нужно возиться с громоздкими комбинезонами, шапками и шарфами. Всего то и надо – взять панамку, обуть сандалии, и можно идти.
Девушка глубоко вдохнула свежий воздух, едва переступив порог. Ей казалось, что ещё минута в четырёх стенах материнской квартиры – и она просто взорвётся от напряжения. С каждым шагом прочь от дома на душе становилось легче.
Мысли крутились вокруг одного: “Опять всё то же самое. Опять эти укоризненные взгляды, эти бесконечные упрёки”. Мама словно не могла понять – ну, или не хотела – что жизнь не всегда идёт по намеченному сценарию. В её мире всё было просто: крепкая семья, муж-добытчик, послушная жена. А если что то идёт не так – значит, женщина виновата. Не сумела удержать, не оправдала ожиданий…
“Не смогла удержать мужика в семье! Осталась одна с ребёнком. Да кому ты теперь нужна?” – эти фразы просто преследовали девушку на каждом шагу. Мама не стеснялась высказывать свое ценное мнение, даже наоборот, старалась как моно сильнее уколоть непутёвую дочку.
А Милене уже до оскомины надоели эти разговоры! Они сидели в горле, как колючий ком, мешали дышать, заставляли сжиматься изнутри. Она знала: мать говорит не со зла, а из убеждения, что так – правильно. Но от этого было не легче.
При мысли о бывшем муже на душе становилось чуть теплее. Да, их брак не сложился, но Олег, по крайней мере, поступил по человечески. Он не стал устраивать скандалов, не пытался отнять ребёнка, не исчез в неизвестном направлении. Вместо этого он купил ей квартиру – небольшую, однокомнатную, но свою, личную, где она сможет начать жизнь заново.
Сейчас там шёл ремонт: стучали молотки, шуршала штукатурка, пахло свежей краской. И пока рабочие превращали голые стены в уютное жильё, Милене приходилось жить у матери. Эта вынужденная близость только усиливала напряжение – две женщины с разными взглядами на жизнь, запертые в одной квартире, словно два корабля, идущие разными курсами.
И вот сейчас она шла по улице, прижимая к себе сына, и думала о том, что совсем скоро у неё будет свой угол. Свой дом. Место, где не придётся оправдываться, где можно будет просто жить – по своему, без чужих оценок и нравоучений…
****************
Милена брела по парку, крепко прижимая к груди сына. Мысли крутились в голове, наплывали одна на другую, и она совсем не замечала окружающего: ни ярких клумб с цветами, ни весёлых детских голосов с площадки, ни тёплого летнего солнца. Внутри всё ещё звучали мамины слова, будто заевшая пластинка, и от этого на душе было тяжело и горько.
Она опустилась на свободную скамейку, даже не глядя по сторонам. Прислонилась к спинке, закрыла глаза на секунду, пытаясь собраться с силами. Как вдруг лёгкое прикосновение к плечу заставило её вздрогнуть.
Милена резко повернула голову и только тут заметила, что рядом с ней на скамейке присела женщина. Она так глубоко ушла в свои переживания, что совершенно не увидела, как та подошла.
– Милена, ты в порядке? – прозвучал мягкий, заботливый голос.
Девушка пригляделась и облегчённо выдохнула:
– О, тёть Лид, здравствуйте!
Перед ней сидела Лидия – мамина двоюродная сестра, женщина лет пятидесяти, с добрыми глазами и тёплой улыбкой. Она всегда умела слушать и никогда не сыпала непрошеными советами, за что Милена её особенно ценила.
– Я в порядке, – поспешно ответила девушка, хотя голос чуть дрогнул. – Просто… – она замолчала, растерянно пожав плечами. Слова будто застряли в горле. Как объяснить то, что накипело, не вываливая весь ворох обид?
Лидия понимающе кивнула, словно прочла её мысли. Она ловко переложила Илюшу к себе на колени, и малыш тут же оживился. Его внимание мгновенно переключилось на блестящий кулон, свисавший с шеи тёти Лиды. Крошечные пальчики потянулись к украшению, пытаясь ухватить его.
– Ой, Илюша, осторожнее! – мягко придержала она его руку, аккуратно забрала кулон и спрятала под блузку.
Малыш на секунду замер, его губки обиженно надулись, и он уже был готов захныкать. Но Лидия, будто ожидая этого, тут же достала из сумки небольшую игрушечную машинку.
– Вот, лучше с этим поиграй, – протянула она игрушку, и лицо мальчика тут же просветлело.
Илюша с восторгом схватил машинку, принялся разглядывать её, крутить колёсики, тут же забыв про потерянный кулон. Лидия наблюдала за ним с тёплой улыбкой, а потом снова повернулась к Милене. Её взгляд был спокойным, внимательным – таким, от которого становилось легче на душе.
Милена наблюдала за тем, как тётя Лидия играет с Илюшей, и на душе становилось теплее. Малыш смеялся, ловко катал машинку по коленям женщины, а она подбадривала его, иногда тихонько подсказывала что то – и всё это с такой искренней, мягкой заботой, что сердце сжималось от нежности.
Милена невольно сравнивала: её собственная мать, бабушка Илюши, вела себя совсем иначе. Татьяна почти не проявляла интереса к внуку. Если и подходила, то настороженно, будто боясь что то испортить. Разговоры сводились к упрёкам: “Ты неправильно его кормишь”, “Ты слишком долго гуляешь”, “Надо было слушать меня, тогда бы и проблем не было”. Ни объятий, ни ласковых слов – только строгие замечания и недовольные взгляды.
Глядя на тётушку, Милена невольно улыбнулась. В этот момент ей особенно остро захотелось, чтобы у Илюши было побольше таких вот тёплых, добрых взрослых рядом.
– Пилит меня за развод, – тихо проговорила она, не отрывая взгляда от играющего сына. – Будто я могла удержать мужа против его воли. А теперь я никому не буду нужна, ведь у меня ребёнок. Так и останусь одна, – передразнила она мамины интонации, стараясь придать голосу ту же назидательную строгость, но в конце не удержалась и вздохнула.
Лидия внимательно посмотрела на племянницу, покачала головой:
– Ну, она и раньше придерживалась такой точки зрения, так что ты меня не удивила. – Она ненадолго замолчала, словно подбирая слова, потом слегка замялась: – А ещё… ты в курсе, что Таня была замужем два раза? И что от первого мужа у неё был ребёнок?
Милена резко повернулась к тёте, глаза широко раскрылись от удивления:
– В каком смысле? – голос дрогнул. – У меня что, есть брат?
Она уставилась на Лидию, пытаясь осознать услышанное. В голове не укладывалось: мать никогда не упоминала ни о первом браке, ни о ребёнке. Всё, что Милена знала о прошлом Татьяны, укладывалось в короткую фразу: “Вышла замуж за твоего отца, родила тебя”. И никаких других подробностей.
– Сестра, – мягко поправила племянницу Лидия. – На четыре года тебя старше. Таня тогда очень плохо поступила. Даже не знаю, рассказывать или нет…
Милена подалась вперёд, взгляд её стал напряжённым, почти требовательным. Внутри всё сжалось в тугой узел – она чувствовала: сейчас услышит нечто такое, что навсегда изменит её представление о матери.
– Продолжай уже! – голос прозвучал резче, чем она хотела, но сдержаться не получилось.
Лидия вздохнула, словно взвешивая, стоит ли раскрывать старую тайну. Потом кивнула, будто приняв решение:
– Ну ладно. Может, после той истории ты поймёшь поведение своей матери.
Она неторопливо открыла сумку, пошарила внутри и достала небольшой кошелёк. Пальцы слегка дрожали, когда она вынула из него маленькую фотографию. Потёртая, с загнутыми уголками, она явно хранилась давно. Лидия осторожно протянула снимок Милене.
– Это Лиза, твоя сестрёнка.
Милена взяла фотографию, поднесла ближе. На снимке была девочка с большими серьёзными глазами и тонкими косичками. В её взгляде читалась какая то недетская печаль, будто она уже знала, что жизнь не всегда бывает доброй.
– Когда ей было три года, муж Тани решил с ней развестись. У них были свои проблемы, так что это не важно. А вот что действительно важно, так это то, что моя сестра после развода отдала дочку в детский дом.
Слова упали, как тяжёлые камни. Милена замерла, фотография чуть не выскользнула из пальцев. В голове не укладывалось: мать, которую она знала – строгая, принципиальная, вечно твердящая о долге и ответственности, – могла так поступить.
– А её отец? – прошептала Милена, и в голосе прозвучала такая боль, будто это её, а не маленькую Лизу, бросили. Перед глазами вставали картины: холодный коридор детского дома, испуганный ребёнок у окна, ожидание, что мама вернётся… От этой мысли к горлу подкатил ком, а кулаки непроизвольно сжались. Ей жутко хотелось ударить мать – не физически, а словом, поступком, чем то, что заставило бы её почувствовать ту же боль.
– Забрал спустя две недели, как только узнал о произошедшем, – продолжила Лидия, глядя куда то вдаль, словно снова переживая те дни. – И увёз её в другую страну, предварительно лишив твою мать родительских прав. А она… – женщина запнулась, но всё же договорила: – Она только обрадовалась этому. Теперь никто не будет ей мешать устраивать личную жизнь.
Милена медленно опустила фотографию на колени. В голове шумело, мысли путались. Всё, что она считала незыблемым, вдруг пошатнулось. Мать, которую она привыкла видеть холодной и требовательной, оказалась способной на поступок, который Милена не могла ни понять, ни простить.
– Почему… почему она никогда мне не рассказывала? – голос звучал глухо, будто издалека.
Лидия осторожно накрыла её руку своей:
– Не знаю, Милена. Может, стыдилась. Может, думала, что так будет проще. Но правда в том, что люди не всегда поступают так, как мы от них ждём. Даже самые близкие.
Илюша, почувствовав напряжение, потянулся к матери, обхватил её пальчиками за палец. Милена машинально прижала его к себе, и тепло маленького тельца немного вернуло её в реальность. Она посмотрела на сына, потом снова на фотографию Лизы, и в груди что то сжалось.
– И где она сейчас? – тихо спросила Милена, не отрывая взгляда от снимка.
Лидия покачала головой:
– Не знаю. После того как её отец уехал, мы потеряли связь. Но я всегда надеялась, что у Лизы всё сложилось хорошо. Что она выросла в любви и заботе – там, где её действительно ждали.
Милена сидела, словно окаменев. В руках она всё ещё держала потёртую фотографию – снимок девочки с грустными глазами, её сестры, о которой она не знала ничего до этого момента. Слова Лидии эхом отдавались в голове, не желая укладываться в привычную картину мира.
– У меня слов просто нет… – прошептала девушка, перетаскивая сына на свои колени и крепко обнимая его.
Илюша, привыкший к маминым объятиям, сначала расслабился, но через пару секунд недовольно завозился. Ему хотелось двигаться, исследовать мир, а не сидеть на месте. Он дёрнулся, пытаясь высвободиться, захныкал, требуя отпустить, но Милена просто не могла этого сделать. Ей нужно было почувствовать тепло маленького тельца, убедиться, что он рядом, что она его не потеряет.
Лидия наблюдала за этой сценой с мягкой грустью. Она осторожно протянула руку и неловко похлопала племянницу по плечу:
– Не думай об этом сейчас. Сделанного не воротишь. Но мой тебе совет – не оставляй сына со своей матерью даже на пару часов. Я не говорю, что она может что то сделать, нет! Но… дети очень хорошо чувствуют, как к ним относятся.
Её голос звучал тихо, но твёрдо. Она знала, о чём говорила – за годы жизни насмотрелась на разные семейные истории.
Милена медленно отвела глаза, глядя куда то вдаль, сквозь деревья парка. В её взгляде читалась борьба: с одной стороны – привычка слушаться мать, с другой – растущее понимание, что та далеко не идеальна.
– Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, – наконец произнесла она. – Но пока идёт ремонт в квартире, мне просто некуда податься!
В её голосе звучала безысходность. Она мысленно перебрала все варианты – подруги, съёмное жильё, даже мысль о возвращении к бывшему мужу. Но ни один из них не казался приемлемым.
Лидия улыбнулась – тепло, по матерински. В её глазах мелькнуло что то похожее на облегчение, будто она давно ждала момента, чтобы предложить помощь.
– Переезжай ко мне, – сказала она просто. – Мне по жизни не повезло, своих детей нет, так что буду рада вашему обществу.
Она произнесла это легко, почти небрежно, но в глубине души давно обдумывала такой вариант. Одинокая квартира, тишина по вечерам, отсутствие детских голосов – всё это давно тяготило её. И теперь, глядя на Милену и Илюшу, она вдруг ясно поняла: вот то, чего ей не хватало все эти годы.
Милена замерла, переваривая предложение. В голове пронеслись мысли о том, как это изменит её жизнь, о неудобствах, о возможной неловкости… Но вместе с тем – и о долгожданной передышке, о возможности хоть немного расслабиться, зная, что сын в безопасности.
Илюша в этот момент наконец вырвался из маминых объятий, с радостным визгом сполз с колен и тут же неловко потопал к ближайшей куче опавших листьев. Милена машинально потянулась за ним, но Лидия мягко остановила её:
– Пусть поиграет. Всё будет хорошо.
И в этот момент Милена вдруг почувствовала, как напряжение, сковывавшее её всё это время, понемногу отпускает. Может быть, это и есть тот самый шанс начать всё заново – не в одиночку, а с человеком, который действительно хочет помочь.
Через пару часов Милена вернулась в квартиру матери. Она вошла молча, даже не взглянув на Татьяну, и сразу направилась в комнату, где находились её вещи. Она распахнула шкаф и начала быстро складывать одежду в сумку, попутно собирая детские вещи: распашонки, ползунки, игрушки, бутылочки.
Татьяна сидела в кресле, наблюдая за этой суетой с явным недовольством. Сначала она молчала, поджимая губы и бросая косые взгляды, но постепенно её раздражение нарастало. Наконец, не выдержав, она резко выпрямилась и спросила:
– И куда ты собралась? Кому ты нужна со своим… – она сделала многозначительную паузу, – ребёнком?
Её голос звучал холодно, почти презрительно, будто сама мысль о том, что дочь может уйти, казалась ей нелепой.
Милена на секунду замерла, но тут же продолжила складывать вещи. Руки дрожали, но она старалась не показывать волнения.
– Да уж найду, куда приткнуться, – ответила она, не глядя на мать, и снова принялась скидывать детские вещи в сумку.
Она аккуратно разгладила каждую вещь, словно прощаясь с этим местом, с этой жизнью. Потом вдруг остановилась, выпрямилась и повернулась к матери. В глазах её читалась смесь обиды, гнева и отчаянного желания понять.
– Скажи, это правда, что у меня есть сестра? – голос дрогнул, но она выдержала взгляд Татьяны.
Татьяна вздрогнула, будто её ударили. На лице отразилось искреннее удивление, смешанное с чем то ещё – возможно, с давней болью, которую она старательно прятала.
– Сестра? – переспросила она, словно не веря своим ушам. – Да какая она тебе сестра? Я по документам ей не мать.
Слова прозвучали сухо, отстранённо, будто речь шла о чём то незначительном, давно забытом.
Милена почувствовала, как внутри всё сжалось. Она сделала шаг вперёд, голос её задрожал:
– А по крови, что, уже не считается?
В этом вопросе было столько невысказанных чувств – боль, недоумение, желание наконец то получить хоть каплю тепла от матери, которую она всегда считала холодной и равнодушной.
Татьяна отвела взгляд, будто разглядывая что то на стене. Её лицо стало жёстким, словно она отгородилась невидимой стеной.
– Это было давно, и тебя волновать не должно. Лучше о себе побеспокойся. Кому ты будешь нужна с довеском? Отдай ребёнка отцу и живи нормальной жизнью.
Каждое слово резануло, как нож. Милена почувствовала, как в груди поднимается волна гнева, смешанного с горечью. Она сжала кулаки, пытаясь удержать слёзы, но голос прозвучал твёрдо:
– Не звони мне больше никогда!
Она резко бросила оставшиеся вещи, одной рукой подхватила уже собранные сумки, другой – прижала к себе сына. Не оглядываясь, шагнула к двери, но на пороге всё же остановилась. Обернулась, посмотрела на мать – ту самую женщину, которая когда то казалась ей непогрешимым авторитетом, – и тихо, но отчётливо произнесла:
– У нас разные понятия нормальной жизни…
Дверь захлопнулась с тихим щелчком, оставив Татьяну в пустой квартире. Она так и осталась сидеть в кресле, глядя перед собой, будто не до конца осознавая, что только что произошло. А за окном уже сгущались сумерки, накрывая город мягким вечерним сумраком…
