Ольга стояла у окна и смотрела, как редкие машины скользят по заснеженной улице. Стекло было в мелких царапинах, и свет фонаря расплывался мутным кругом. Внизу женщина в длинном пуховике тащила за руку мальчика, тот упирался, тянулся к сугробу. Ольга отвела взгляд. В телефоне, на тумбочке, экран был чёрным.
На кухне тикали часы, у батареи сушились её джинсы. Она вернулась к столу, где лежала тонкая папка с документами: свидетельство о рождении сына, копия свидетельства о разводе, несколько справок. На верхнем листе, в заявлении в отдел полиции, её собственный почерк казался чужим и неровным.
Две недели назад она сама посадила Серёжу в поезд. Бывший муж, Андрей, стоял на перроне, махал рукой, рядом его мать суетилась с термосом и пакетом пирожков. Тогда всё казалось понятным. Неделя каникул у отца, новая школа в их городе успеет соскучиться по шумному мальчишке, а она наконец отоспится и разберёт шкаф.
Она помнила, как Серёжа прижимался к стеклу вагона, показывал два пальца: «Две недели, мам!» Она кивнула, улыбнулась, хотя в горле уже стоял ком. Андрей уверял, что купил обратный билет, что всё под контролем. «Не накручивай себя, Оль, он же не в тайгу едет», — сказал он тогда, забирая у неё чемодан сына.
День отъезда совпал с её сорок третьим днём рождения. Она вечером купила себе маленький торт, задула свечу и загадала, чтобы у Серёжи всё было хорошо. Потом долго сидела в тишине, слушая, как в соседней квартире кто-то двигает мебель.
Через неделю Андрей позвонил и сказал, что Серёжа простыл, что врач посоветовал не ехать. «Ничего страшного, ещё недельку побудет, ты же не против?» — говорил он быстро, будто заранее оправдывался. Ольга сжала телефон. Она подумала о том, как сын тяжело переносит дорогу, как у него поднимается температура на нервной почве. Сказала, что ладно, пусть долечится.
Ещё через неделю Андрей перестал выходить на связь. Сначала он не отвечал на звонки, потом написал коротко в мессенджере: «Не могу сейчас говорить, потом». «Когда потом?» — набирала она, стирала, набирала снова. Ответа не было.
Ольга стала звонить сыну. Сначала он взял трубку, говорил тихо, будто в комнате кто-то слушает. «Мам, у меня всё нормально, мы в парк ходили, папа мне машинку купил». Она спросила про школу, про уроки. «Бабушка помогает, не переживай». На вопрос, когда он вернётся, Серёжа замолчал, а потом сказал: «Папа говорит, что мы ещё побудем. Он работу нашёл, тут лучше».
Эта фраза — «тут лучше» — застряла у неё в голове, как кость. Она спросила, где они живут. Мальчик замялся, назвал город, областной центр в тысяче километров от их дома. «Потом расскажу, мам, меня зовут», — и связь оборвалась.
С тех пор её жизнь сузилась до одной задачи. Вернуть сына. Всё остальное — работа в бухгалтерии небольшой строительной фирмы, походы в магазин, разговоры с соседкой в лифте — стало фоном, как шум телевизора в чужой квартире.
В отдел полиции она пришла с дрожью в коленях. В коридоре пахло дешёвым освежителем воздуха и бумагой. На стене висел стенд с выцветшими листовками. Молодой дежурный, посмотрев на её заявление, позвал старшего. Тот, мужчина с уставшим лицом, прочитал, вздохнул и сказал:
— У вас же есть соглашение о порядке общения с ребёнком?
— Нет, — призналась она. — Мы договаривались устно. Ребёнок зарегистрирован со мной, проживал у меня. Он должен был вернуться.
— Пишите заявление о неисполнении решения суда, если оно есть. Если нет — о самоуправстве. Но это гражданско-правовой спор. Вам в суд надо, место жительства ребёнка определять.
Он говорил ровно, без злобы, но и без особого участия. Ольга кивала, хотя в голове шумело. Ей казалось, что всё должно быть проще: есть мать, есть ребёнок, который жил с ней. Кто-то забрал его и не отдаёт. Что тут ещё выяснять.
Вечером она позвонила сестре. Та жила в другом районе, с мужем и двумя детьми, и всегда казалась Ольге более устроенной.
— Может, он и правда там обосновался, — осторожно сказала сестра. — Работа, садик, школа. Ты подумай, как Серёже будет лучше.
— Ему лучше со мной, — ответила Ольга, чувствуя, как в груди поднимается волна. — Он даже вещей своих не забрал. У него здесь врач, школа, друзья. Он боится темноты, ты помнишь? А там… я даже не знаю, где они живут.
Сестра вздохнула. Между ними повисла пауза. Поддержки, на которую Ольга надеялась, не было.
На работе начальник вызвал её к себе, когда она в очередной раз опоздала, возвращаясь из многофункционального центра.
— Ольга Николаевна, вы хороший специалист, но я не могу закрывать глаза, — он сложил руки на столе. — У вас проблемы личного характера, я понимаю. Но отчёты сами себя не сделают.
Она почувствовала, как краснеет. Хотелось объяснить, что её ребёнок в чужом городе, что каждый пропущенный звонок может стоить ей чего-то важного. Но слова застряли. Она только кивнула и сказала, что постарается.
Юриста она нашла по совету коллеги. Небольшая контора на первом этаже жилого дома, на двери табличка с выцветшими буквами. Внутри пахло кофе. Мужчина лет сорока, с редеющими волосами и внимательными глазами, выслушал её, задавал уточняющие вопросы.
— То есть официального решения суда о месте жительства ребёнка нет? — переспросил он.
— Нет. Мы развелись через ЗАГС, без споров. Он сам тогда сказал, что ребёнок остаётся со мной.
— Регистрация ребёнка у вас, — уточнил юрист, просматривая документы. — Это плюс. Но отец тоже родитель, у него равные права. Сейчас он фактически удерживает ребёнка. Мы можем подать иск об определении места жительства с вами. Параллельно — заявление в орган опеки. Они будут участвовать в процессе.
— Сколько это… — Ольга запнулась. — Сколько это может занять?
Юрист пожал плечами.
— Месяцев пять-шесть, может, больше. Зависит от загруженности суда, от экспертиз. Вам нужно запастись терпением.
Слово «терпение» прозвучало почти издевательски. Ольга представила эти месяцы. Пустая кровать сына, его тетрадки на полке. Она спросила о цене услуг, посчитала в голове, сколько сможет отложить, если перестанет покупать себе что-то, кроме самого необходимого.
Они подали иск. Ольга несколько раз ходила в орган опеки по месту своей регистрации. В кабинете, где принимали граждан, было душно. На подоконнике стояли искусственные цветы. Женщина с короткой стрижкой, представившаяся специалистом по делам несовершеннолетних, задавала вопросы, заполняла бланки.
— Ребёнок с какого возраста проживает с вами?
— С рождения. Андрей тогда работал вахтами, редко бывал дома.
— Условия проживания? — женщина подняла глаза.
Ольга перечисляла: отдельная кровать, письменный стол, полка для игрушек, врач-педиатр в поликлинике через дом. Она слышала свой голос, будто со стороны, и думала, что всё это звучит как оправдание.
— Мы составим акт обследования жилищных условий, — сказала специалист. — Но нам нужно увидеть ребёнка. Сейчас он проживает в другом регионе?
— Да. С отцом. Он не даёт мне точный адрес.
Женщина нахмурилась.
— Напишите заявление. Мы направим запрос в опеку по месту предполагаемого пребывания. Но вы понимаете, это не быстро.
Ольга понимала только, что каждый день без сына растягивается и ломает её привычную жизнь. Она стала плохо спать, просыпалась от собственных мыслей. Ей казалось, что она слышит, как в соседней комнате кто-то шуршит пакетами, как Серёжа роется в ящике с лего. Она вскакивала, шла туда, включала свет и видела только аккуратно сложенные коробки.
Иногда Андрей всё же выходил на связь. Короткие звонки, во время которых он говорил уверенно, даже немного раздражённо.
— Оля, успокойся. Ребёнок со мной, ему хорошо. Тут школа лучше, кружки, секции. У тебя работа, ты вечно занята. Я могу ему больше дать.
— Ты забрал его без моего согласия, — говорила она, стараясь держать голос ровным. — Он должен жить со мной. Мы можем договариваться о каникулах, о выходных, но не так.
— Ты сама посадила его в поезд, — напоминал Андрей. — У тебя нет доказательств, что я его похитил. Суд разберётся.
Слово «похитил» он произносил с усмешкой, будто это глупость. Но для неё всё происходящее выглядело именно так.
Она стала ездить в тот город. Первый раз — на поезде, с маленьким рюкзаком и пакетом документов. Дорога заняла ночь. Утром, выйдя на перрон, она почувствовала, как морозный воздух обжигает лицо. Город встретил её серыми девятиэтажками и остановкой с облупленной краской.
Адрес она узнала от юриста, после того как тот отправил официальный запрос и получил ответ. Дом оказался на окраине, во дворе стояли машины, детская площадка была завалена снегом. Ольга поднялась на нужный этаж, остановилась перед дверью, перед которой лежал старый коврик.
Долго не решалась позвонить. Пальцы дрожали. Наконец нажала кнопку звонка. За дверью послышались шаги, чей-то голос. Дверь открыл сам Андрей. Он выглядел уставшим, но глаза были настороженными.
— Ты что тут делаешь? — спросил он, не приглашая её войти.
— Я хочу увидеть сына, — сказала Ольга. — Я мать.
Он посторонился неохотно. В прихожей пахло жареной картошкой. На табуретке стояли детские ботинки, рядом валялась машинка.
Серёжа выбежал из комнаты в футболке и спортивных штанах, увидел её и замер. Потом бросился к ней, вцепился в шею. Ольга прижала его к себе, вдохнула запах его волос, тёплый и знакомый.
— Мам, ты приехала! — он говорил быстро, перескакивая с темы на тему. — У нас тут школа рядом, папа мне конструктор купил, а ещё мы на каток ходили.
Она слушала, кивала, гладила его по спине. Поймала взгляд Андрея. В нём было что-то похожее на вызов.
— Пойдём на кухню, — сказал он. — Поговорим.
На кухне было тесно. На столе стояла сковорода, тарелки с недоеденной едой. Андрей налил себе чай, ей не предложил.
— Оля, ты понимаешь, что таскать ребёнка туда-сюда — это не жизнь? — начал он. — Тут у него всё. Я работу нашёл, нормальную. Мать рядом, помогает. У тебя что? Комната в старой квартире, вечная экономия.
— У меня дом, где он вырос, — ответила она. — Его вещи, его друзья. У нас врач, который знает его с рождения. И я. Я не отказывалась от ребёнка.
— Я тоже не отказываюсь, — пожал он плечами. — Просто считаю, что так лучше. Суд разберётся.
Она посмотрела на сына. Тот сидел в комнате, увлечённо что-то строил из деталей, время от времени поглядывая в их сторону. В его взгляде было напряжение, которого она раньше не замечала.
— Ты настраиваешь его против меня? — спросила Ольга тихо.
— Не переводи стрелки, — отмахнулся Андрей. — Я говорю правду. Ты сама знаешь, как тебе тяжело одной. А тут у него отец, бабушка, устойчивость.
Слово «устойчивость» кольнуло её. Она знала, как сложно ей платить ипотеку, как она считает каждую копейку. Но она также знала, как Серёжа засыпает, держась за её руку, как он ищет её взгляд, когда ему страшно.
Вечером она уехала в гостиницу. Номер был дешёвый, с жёсткой кроватью и телевизором, который шипел. Она долго лежала в темноте, слушая, как за стеной кто-то разговаривает. В голове крутились слова Андрея, лица сотрудников опеки, цифры из расчётов юриста. Она думала о том, что её жизнь теперь делится на до и после этого решения.
Судебное заседание назначили через три месяца. За это время она успела ещё дважды съездить к сыну, один раз Андрей не пустил её, сославшись на то, что у мальчика температура. Она стояла в подъезде, слушала его голос за дверью и чувствовала, как подкашиваются ноги. В другой раз они гуляли втроём по двору, и Серёжа, крепко сжимая её руку, шептал: «Мам, я хочу к тебе. Но папа говорит, что ты меня заберёшь и он меня больше не увидит».
Эти слова резали по живому. Ольга понимала, что ребёнка разрывают между двумя взрослыми, каждый тянет в свою сторону. Она пыталась говорить с ним спокойно, объяснять, что он имеет право любить обоих родителей, что никто не собирается запрещать ему видеть отца. Но сама верила в это с трудом.
В день суда она проснулась рано. На улице было ещё темно. Она приготовила себе чай, но так и не смогла его выпить. Руки дрожали. На стуле висел её единственный строгий костюм. Она гладила его вечером, представляя, как будет сидеть в зале, как будет отвечать на вопросы.
Юрист встретил её у входа в здание суда. Высокое серое здание, у входа — люди с папками, кто-то курил, кто-то говорил по телефону. Внутри пахло краской и мокрыми перчатками. Они поднялись на нужный этаж, сели на скамейку у зала.
— Вы готовы? — спросил юрист.
— А можно быть готовой к такому? — ответила она, не отводя взгляда от двери.
Она думала о том, что сейчас несколько незнакомых людей будут решать, где будет жить её сын. Что от того, как она скажет пару фраз, может зависеть его детство.
В зал их пригласили через десять минут. Судья — женщина средних лет с собранными волосами — листала дело. Слева сидела представитель опеки с папкой, перевязанной резинкой. Справа — Андрей с адвокатом. Ольга почувствовала, как сжимается горло.
Судья зачитала суть иска, уточнила данные. Голос у неё был ровный, без эмоций. Ольга отвечала на вопросы, чувствуя, как потеют ладони. Её спрашивали о доходах, о графике работы, о том, кто помогает ей с ребёнком. Она честно говорила, что живёт одна, что иногда выручает сестра, что на работе есть возможность взять отпуск за свой счёт.
Андрей говорил уверенно. Он рассказывал о новой работе, о том, что его мать на пенсии и может постоянно быть с внуком, о том, что рядом школа, спортивная секция. Его адвокат подчёркивал, что ребёнок уже несколько месяцев проживает с отцом, что менять обстановку снова — стресс.
Представитель опеки зачитывала акт обследования её квартиры. Там было сухо написано, что условия удовлетворительные, есть спальное место для ребёнка, место для занятий, что мать проявляет заинтересованность. Потом зачитали ответ из опеки по месту жительства Андрея. Там тоже было сказано, что условия проживания соответствуют нормам.
— Ребёнок с кем хотел бы проживать? — спросила судья, глядя в бумаги.
Ольга вздрогнула. Она знала, что проводили беседу с Серёжей. Её тогда не было рядом. Она представляла, как он сидит на стуле перед незнакомой тётенькой и отвечает на вопросы.
— По результатам беседы, — прочитала представитель опеки, — ребёнок выражает привязанность к обоим родителям. Говорит, что любит и мать, и отца. Отмечает, что у матери у него друзья и школа, к которой он привык, у отца — новые занятия. При этом ребёнок говорит, что боится, что один из родителей исчезнет из его жизни.
Эта последняя фраза ударила сильнее всего. Ольга почувствовала, как к глазам подступают слёзы. Она сжала пальцы, чтобы не дать им пролиться.
Судья задавала дополнительные вопросы. Ольга старалась говорить спокойно, не обвинять Андрея напрямую, хотя внутри всё кипело. Она понимала, что любое резкое слово может быть истолковано против неё.
— Вы готовы обеспечить общение ребёнка с отцом, если место жительства будет определено с вами? — спросила судья.
— Да, — ответила Ольга. — Я не собираюсь лишать сына отца. Я готова к любому разумному графику. Каникулы, выходные, видеосвязь.
— А вы? — судья повернулась к Андрею.
Он чуть замялся, потом сказал, что тоже готов, но при этом упомянул, что расстояние большое, дорога тяжёлая, что ребёнку сложно переносить поездки.
Суд удалился в совещательную комнату. В зале стало тихо. Ольга сидела, глядя в одну точку. Юрист что-то говорил ей шёпотом, объяснял возможные варианты решения. Она кивала, но не слышала слов.
Когда судья вернулась, сердце у неё стучало так громко, что, казалось, его слышат все. Она слушала текст решения, и слова сначала сливались, потом начали выхватываться отдельно.
«…руководствуясь интересами ребёнка…»
«…учитывая привязанность к обоим родителям…»
«…определить место жительства ребёнка с матерью…»
У неё перехватило дыхание. Но судья продолжала:
«…установить порядок общения с отцом: выезды ребёнка к отцу в период школьных каникул, а также каждые вторые выходные месяца при возможности, с учётом состояния здоровья ребёнка и учебного процесса. Обязанность матери не препятствовать общению, обязанность отца возвращать ребёнка в установленный срок…»
Дальше были формулировки о сроках обжалования, о направлении решения в опеку. Ольга сидела, сжимая в руках сумку. Она понимала, что суд встал на её сторону, но вместе с облегчением пришло и другое чувство. Теперь на ней лежала ответственность не только за то, чтобы вернуть сына, но и за то, чтобы не разрушить его связь с отцом.
После заседания Андрей догнал её в коридоре. Лицо у него было жёстким.
— Поздравляю, — сказал он. — Добилась своего.
— Это не против тебя, — ответила она, чувствуя, как усталость накрывает с головой. — Это ради него.
— Ради него было бы оставить его там, где он уже привык, — бросил он. — Ты думаешь, он легко это перенесёт? Опять смена школы, опять твои переработки.
Она не нашла, что ответить. Юрист вмешался, напомнил о порядке исполнения решения, о том, что теперь у Андрея есть конкретный график.
Дорога домой казалась бесконечной. В поезде она сидела у окна, смотрела на промелькивающие мимо станции. В голове крутились цифры: стоимость билетов, сроки каникул, график работы. Она понимала, что теперь её жизнь будет подчинена этим поездкам, созвонам, договорённостям.
Через две недели Андрей привёз Серёжу к ней. Они встретились у входа в её дом. Мальчик был в новой куртке, с рюкзаком за спиной. Увидев её, он улыбнулся, но в улыбке было напряжение.
— Ну вот, — сказал Андрей, — твой герой вернулся.
Ольга сдержалась, не ответила на укол. Она присела, обняла сына.
— Пойдём домой, — тихо сказала она.
Дома всё было так же, как раньше, и всё иначе. Серёжа ходил по комнате, трогал свои вещи, как будто проверял, на месте ли они. Вечером, когда они сидели на кухне и ели суп, он вдруг спросил:
— Мам, а я теперь всегда буду у тебя?
Она поставила ложку, посмотрела на него.
— Суд решил, что ты живёшь со мной, — сказала она. — Но ты будешь ездить к папе на каникулы. И мы будем созваниваться. Ты имеешь право быть с нами обоими.
Он нахмурился.
— А если папа обидится?
— Это наши с ним взрослые дела, — ответила она. — Ты не должен за это отвечать.
Ночью он долго не мог уснуть. Лежал, вертелся, просил оставить свет в коридоре. Ольга сидела рядом, держала его за руку. Слушала его дыхание, чувствовала, как постепенно напряжение уходит.
На следующий день она пошла в школу, где Серёжа учился до отъезда. Директор выслушала её, посмотрела решение суда, кивнула.
— Место за ним сохранено, — сказала она. — Но ему будет непросто после перерыва. Поддержите его.
Ольга кивнула. Она понимала, что теперь её дни будут заполнены не только работой, но и уроками, разговорами, походами к психологу, если понадобится. Она записала Серёжу на приём к школьному специалисту, хотя сын сначала сопротивлялся.
— Я не псих, — буркнул он.
— Я тоже не псих, — ответила она. — Но иногда полезно поговорить с кем-то, кто умеет слушать.
Она сама чувствовала, как ей тяжело. Вечерами, когда Серёжа засыпал, она садилась за стол с бумагами. Считала, как распределить деньги, чтобы хватило на коммуналку, еду, одежду, а ещё на билеты — ведь график общения с отцом означал, что часть дороги придётся оплачивать ей. Юрист помог составить соглашение о разделении расходов, но она понимала, что Андрей может тянуть с оплатой.
Иногда, когда они с сыном возвращались из школы, он вдруг начинал рассказывать о жизни у отца. Как там во дворе мальчишки играют в футбол, как бабушка печёт пироги, как они ходили на реку.
— Там тоже хорошо, — говорил он. — Я скучаю по папе.
У неё внутри что-то сжималось, но она старалась не показывать этого.
— Это нормально, — отвечала она. — Ты можешь скучать. Мы будем звонить ему. И поедешь к нему на каникулы.
Впервые, произнося это, она почувствовала, что не врёт. Да, ей было больно делить сына, отпускать его. Но она понимала, что иначе они будут жить в постоянной войне, а в этой войне проиграет прежде всего ребёнок.
Весной, когда растаял снег, они пошли в парк. Серёжа бежал вперёд, пинал камешки, что-то напевал. Ольга шла чуть позади, смотрела на его спину, на то, как он оглядывается, чтобы убедиться, что она рядом.
Телефон в её кармане завибрировал. Она достала его, увидела имя Андрея. На секунду захотелось не отвечать, сделать вид, что не услышала. Но она нажала на зелёную кнопку.
— Алло.
— Как он? — голос Андрея был напряжённым. — В школу ходит? Не болеет?
— Всё нормально, — сказала она. — Учится, привыкает. На каникулы приедет к тебе, как в решении написано.
Он помолчал.
— Оля, давай без подколок. Я не враг ему. Я… — он запнулся. — Я скучаю.
Она посмотрела на сына, который в этот момент пытался залезть на невысокую ограду.
— Я знаю, — ответила она. — Давай созвонимся вечером по видеосвязи. Ты сам его спросишь.
Повесив трубку, она почувствовала странное облегчение. Их конфликт не исчез, обида не растворилась. Но теперь у неё был хоть какой-то контур. Решение суда, график, возможность опереться на бумагу, если эмоции снова захлестнут.
Серёжа подбежал, ухватил её за руку.
— Мам, смотри, там качели свободные!
Она улыбнулась, пошла с ним. Качели скрипели, когда он раскачивался, смеялся, просил толкнуть сильнее. Ольга стояла рядом, следила, чтобы он не перелетел через перекладину, и думала о том, что её жизнь теперь — это бесконечное удерживание равновесия. Между работой и заботой, между своими страхами и его потребностью в обоих родителях, между бумагами с печатями и живым ребёнком, который хочет просто кататься на качелях.
Цена этого равновесия была высокой. Она устала, похудела, стала осторожнее в словах. Её мир сузился до нескольких людей и маршрутов. Но когда вечером Серёжа, уже в пижаме, подбегал к ней, обнимал и шептал: «Мам, я рад, что я дома», — она понимала, ради чего прошла через все эти коридоры судов и кабинетов опеки.
В ту ночь, укладывая его спать, она задержалась у кровати дольше, чем обычно. Провела рукой по его волосам, поправила одеяло. В комнате было тихо. За окном редкие машины проезжали по тёмной улице. Ольга выключила свет, оставила только ночник. Села на стул у окна и посмотрела на спящего сына.
Теперь у неё был не только страх потерять его, но и знание, что она может за него бороться и договариваться. Что её материнство — это не только чувство, но и ответственность, и бумага с печатью в тонкой папке на полке. Она вздохнула, встала, тихо прикрыла дверь и пошла на кухню ставить чайник, зная, что завтра снова будет считать, планировать и звонить. Но сейчас, в этой маленькой паузе, она позволила себе просто стоять у окна и слушать ровное дыхание ребёнка.
