Когда я открыла дверь квартиры, первое, что почувствовала – запах валерьянки и какой-то чужой, незнакомый парфюм. В прихожей стояли две потёртые сумки, которых здесь раньше не было. Сердце сжалось – я сразу поняла, что случилось что-то неладное.
– Коля? – позвала я, снимая туфли. – Ты дома?
Из комнаты вышел Николай, и по его виноватому лицу я поняла всё раньше, чем он успел открыть рот.
– Иринк, не злись сразу, ладно? – он потёр переносицу, как всегда делал, когда нервничал. – Мама приехала. Ей у Светки стало плохо, они там поругались… В общем, я её забрал. Она теперь будет у нас жить.
Я молча прошла на кухню, поставила сумку на стол. Руки дрожали. Не от усталости – от того, что внутри всё сжималось в тугой комок.
– Понимаешь, ей там было тяжело, – продолжал Николай, следуя за мной. – Света вечно на работе, племянники орут… Мама говорит, что у неё голова раскалывалась. Я не мог её там оставить, она же моя мать.
– Хорошо, – тихо сказала я. – Я не против, что твоя мама здесь. Но где она будет жить? У нас всего две комнаты.
Николай отвёл взгляд.
– Вот тут… я подумал… Мама будет спать в нашей спальне. А мы с тобой – в зале, на раскладушке. Это же ненадолго, Ирин. Ну, месяц, может, два…
Я почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Словно натянутая струна, которую слишком долго держали в напряжении, наконец-то лопнула.
– Ты решил, что я должна уступить твоей маме нашу кровать?! – голос мой сорвался на крик, хотя я старалась держать себя в руках.
– Ну что ты сразу так?! – Николай даже руками замахал. – Она старая, у неё спина болит! Ей на раскладушке нельзя! А мы-то молодые, потерпим…
– Молодые? – я усмехнулась. – Коля, мне пятьдесят восемь. У меня тоже спина болит. И колени. И давление скачет. Но это же не важно, правда?
– Да что с тобой?! – он явно не ожидал такой реакции. – Ты же всегда была такая покладистая! Это моя мать, Ирина! Куда мне её девать?!
Я молчала. Стояла посреди кухни и чувствовала, как внутри всё кипит. Покладистая. Да, я всегда была покладистой. Всю жизнь уступала, молчала, терпела.
В первом браке я терпела, когда свекровь учила меня, как правильно готовить, убирать, воспитывать детей. Когда муж каждые выходные уезжал к матери, а я оставалась одна с двумя малышами. Когда на все праздники мы ехали к его родне, а к моей маме – раз в год, и то потому что “по пути”.
Помню, как однажды я простудилась, температура под сорок, а бывший муж сказал: “Ну полежи денёк, а завтра поедем к маме, она уже всё приготовила”. Я поехала. С температурой. Потому что “мама обидится”.
После развода я поклялась себе: больше никогда. Больше никто не будет решать за меня, как мне жить. Я встретила Николая, он казался другим. Внимательным. Заботливым. Мы прожили вместе двенадцать лет, и я думала, что это счастье.
А сейчас стояла на своей кухне и понимала: всё повторяется. Снова чьи-то интересы важнее моих. Снова я должна потесниться, уступить, промолчать.
– Я не буду спать на раскладушке, – сказала я тихо, но твёрдо.
– То есть как не будешь?! – Николай вытаращил глаза. – Ирина, ты о чём вообще?! Это моя мать!
– А я – твоя жена. Или я теперь никто?
– Господи, ну что за капризы! – он махнул рукой. – Мне казалось, ты взрослая женщина, а не избалованная девчонка! Всего-то на раскладушке поспать!
Я взяла сумку, развернулась и пошла к выходу.
– Ты куда?! – заорал Николай.
– К Лене. Переночую у дочери.
– Да ты что, с ума сошла?! Перед матерью неудобно будет!
Я обернулась. Посмотрела ему в глаза.
– А передо мной неудобно? Или я не считаюсь?
Он хотел что-то сказать, но я хлопнула дверью.
Всю дорогу до Лены я плакала в такси. Водитель деликатно молчал, только платок протянул. Добрый человек попался.
Дочь открыла дверь, увидела мои заплаканные глаза и сразу затащила в квартиру.
– Мам, что случилось?! Ты с папой поругалась?
– Он привёз свою мать, – я села на диван, и всё вывалилось наружу. – И решил, что я должна спать на раскладушке, а свекровь – в нашей кровати. Не спросил, не предупредил. Просто поставил меня перед фактом.
Лена присела рядом, обняла за плечи.
– Мам, а ты что ему сказала?
– Что не согласна. Он разозлился. Сказал, что я капризничаю.
– Так ты правильно сделала, что ушла, – дочь погладила меня по руке. – Мам, ты же помнишь, какой был папа? Первый папа, я имею в виду. Ты ему всё время уступала, а он всё больше наглел. Не позволяй Николаю с собой так же.
Я знала, что Лена права. Но внутри всё равно сидел червячок сомнения: может, я правда слишком резко? Может, надо было просто потерпеть?
На следующее утро Николай позвонил раз пять. Я не брала трубку. Потом написал: “Мама спрашивает, где ты. Неудобно”. Я не ответила.
А в обед мне позвонила сама свекровь.
– Ирина, что за детский сад? – её голос звучал недовольно. – Николай говорит, ты обиделась из-за какой-то кровати? Ты взрослая женщина или как? Не можешь потерпеть ради пожилого человека?
Что-то внутри меня щёлкнуло.
– Валентина Петровна, – я говорила спокойно, но твёрдо, – это мой дом. Моя квартира. Я её купила на свои деньги. И в своём доме я не обязана спать на раскладушке.
– Как ты разговариваешь с матерью мужа?! – она возмутилась. – Я всё Колю предупреждала, что ты после развода с приветом! Нормальная женщина бы радовалась, что свекровь к ним переехала!
– Радовалась бы, если бы меня хотя бы спросили, – я почувствовала, как снова подступают слёзы, но сдержалась. – Я не против, чтобы вы жили с нами. Но я не согласна отдавать свою кровать.
– Эгоистка! – бросила свекровь и повесила трубку.
Я села на пол прямо посреди Лениной кухни и разревелась. Дочь примчалась с работы – я позвонила ей в слезах.
– Мам, она не права! – Лена обнимала меня, гладила по голове. – Она просто привыкла, что все вокруг неё прыгают. А ты первая, кто не прыгнул.
– Может, я слишком? – всхлипнула я. – Может, правда надо уступить? Она же старая…
– Мам, ты тоже не молодая. У тебя тоже болит спина. Почему твоя боль менее важна, чем её?
Я молчала. Потому что не знала ответа. Всю жизнь меня учили, что женщина должна уступать, должна терпеть, должна жертвовать собой. Для мужа. Для детей. Для свекрови. Для всех, кроме себя самой.
Вечером я сидела у Лены на балконе, пила чай и смотрела на город. Вспоминала свою жизнь. Первый брак – двадцать лет сплошного терпения. Я уступала, молчала, прогибалась под чужие желания. А в итоге муж ушёл к молодой секретарше, которая, как он сказал, “не пилит его по каждому поводу”. Я осталась одна с двумя детьми и кучей долгов, которые набрал он.
Потом были годы, когда я поднимала детей, работала на двух работах, не спала ночами. Но я справилась. Одна. Без мужа, без помощи.
Когда встретила Николая, мне показалось, что наконец-то я нашла того, кто будет рядом, будет партнёром, а не господином. Он был внимательным, заботливым, помогал по хозяйству. Но стоило его матери въехать в нашу жизнь – и он моментально превратился в того же самого мужчину, каким был мой первый муж. Для него мнение матери стало важнее моего комфорта.
– Мам, ты чего не спишь? – Лена высунулась с балкона. – Уже второй час ночи.
– Думаю, – я обернулась к дочери. – Лен, я, наверное, должна с Колей серьёзно поговорить. Не так, как всегда – мило и спокойно. А по-настоящему. Чтобы он понял: я больше не буду терпеть.
– Наконец-то! – дочь улыбнулась. – Мам, я так рада, что ты это осознала. Ты заслуживаешь уважения. Не меньше, чем его мать.
Прошло три дня. Николай звонил каждый день, но я не отвечала. Мне нужно было время – собраться с мыслями, понять, что я хочу сказать.
А на четвёртый день он прислал сообщение: “Ирина, пожалуйста, вернись. Мне плохо без тебя”.
Я позвонила подруге Свете – мы дружили ещё со школы, она всегда давала мудрые советы.
– Светк, я не знаю, что делать, – призналась я. – Возвращаться страшно. Вдруг всё повторится?
– Ирка, слушай меня внимательно, – сказала Света. – Ты либо вернёшься и будешь жить по-старому – терпеть, молчать, уступать. Либо вернёшься и выставишь свои правила. Но тогда будь готова к тому, что он может не согласиться. И тебе придётся делать выбор.
– Какой выбор?
– Либо он, либо твоё достоинство. Третьего не дано.
Я поблагодарила подругу и положила трубку. Села перед зеркалом, посмотрела на себя. На лице морщины, седина в волосах. Мне пятьдесят восемь. Сколько мне ещё осталось? Десять лет? Двадцать? Тридцать, если повезёт?
Неужели я хочу провести остаток своей жизни, снова прогибаясь под чужие желания?
Нет. Больше нет.
Я собрала вещи и поехала к Свете на дачу. Нужно было побыть одной, подальше от всех. Думать.
Николай названивал каждый день. Сначала просил вернуться. Потом начал жаловаться.
– Ирина, мама ворчит с утра до вечера! Говорит, что еда невкусная, что я не так мою пол, что рубашки плохо глажу! Я с ума схожу!
Я молчала.
– Ты понимаешь, как мне тяжело?! – продолжал он. – Я на работе вкалываю, а дома мама вечно чем-то недовольна! Раньше ты всё делала, а теперь…
– Теперь ты понял, как это – жить с человеком, который постоянно всем недоволен? – спросила я тихо.
Он замолчал.
– Николай, я хочу, чтобы ты понял одну вещь, – я глубоко вдохнула. – Я не против, чтобы твоя мать жила с нами. Но я не буду терпеть, когда меня не уважают. Я не буду спать на раскладушке в своей собственной квартире. Я не буду слушать, как она называет меня эгоисткой. Если ты хочешь, чтобы я вернулась, ты должен это понять.
– Так что мне делать? – он растерялся. – Мать выгнать?
– Нет. Но тебе нужно выбрать, чья сторона для тебя важнее. Или ты будешь защищать свою жену, или твоя мать будет и дальше диктовать правила в нашем доме.
– Ирина, ну ты же понимаешь…
– Я всё понимаю. Но я больше не буду жить так, как жила раньше. Это моё окончательное решение.
Я повесила трубку и выключила телефон.
На даче у Светы было тихо и спокойно. Я ходила по лесу, собирала грибы, готовила, читала книги. Первый раз за много лет чувствовала, что могу просто дышать. Никто не требовал, не ворчал, не осуждал.
Через неделю Николай приехал на дачу. Без звонка, просто появился на пороге. Выглядел он ужасно – помятый, небритый, с тёмными кругами под глазами.
– Можно войти? – спросил он тихо.
Я молча посторонилась.
Мы сели на веранде, я налила ему чай. Он долго молчал, крутил в руках кружку.
– Ирина, прости меня, – наконец сказал он. – Я был идиотом. Я думал, что ты просто капризничаешь. Но когда ты ушла… Я понял, как много ты делаешь. Как ты всё держишь на себе. Дом, готовка, уборка, забота… Без тебя всё развалилось. И я развалился.
Я молчала, слушала.
– Мама ворчит постоянно, – продолжал он. – Ничем её не угодишь. Я целыми днями на работе, а вечером прихожу домой – а там холодно и неуютно. Знаешь, я понял, что уют – это не просто чистота и порядок. Это когда тебя ждут. Когда ты открываешь дверь – и тебе рады. А не когда тебя встречает список претензий.
Он посмотрел на меня.
– Ты была права. Я не должен был ставить тебя перед фактом. Не должен был заставлять спать на раскладушке. Ты моя жена, а не прислуга. Прости.
Я почувствовала, как внутри что-то размягчилось. Но я знала: одних извинений мало.
– Коля, я готова вернуться, – сказала я медленно. – Но при условии. Я не буду жить в одной квартире с твоей матерью, если она будет считать меня прислугой. Либо мы нанимаем ей сиделку, либо оборудуем отдельную комнату, где она будет жить сама. Но я больше не собираюсь терпеть оскорбления и неуважение.
– Хорошо, – кивнул он. – Я уже думал об этом. Давай переделаем кладовку в маленькую комнату. Поставим туда кровать, шкаф. Мама будет там жить. А к ней приходящую сиделку наймём – два раза в неделю, чтобы помогала.
– И ещё одно условие, – добавила я. – Я хочу, чтобы ты защищал меня. Если твоя мать начнёт меня оскорблять – ты должен будешь встать на мою сторону. Не молчать, не увиливать. А прямо сказать ей, что так нельзя.
Николай долго смотрел на меня. Потом кивнул.
– Договорились.
Я вернулась домой через два дня. Николай уже начал переделывать кладовку – вынес все коробки, заказал мебель, поклеил новые обои. Свекровь встретила меня молча, только кивнула. Было видно, что она недовольна, но промолчала.
В первый же вечер за ужином Валентина Петровна начала ворчать:
– Ирина, ты суп пересолила. Я вообще не понимаю, как можно так готовить…
– Мама, – твёрдо сказал Николай. – Ирина готовит отлично. Если тебе не нравится – можешь готовить сама.
Свекровь замолчала, уставившись на сына. Я тоже удивлённо посмотрела на мужа – такого от него я не ожидала.
– Коля, ты как с матерью разговариваешь?! – возмутилась она.
– Уважительно, – ответил он спокойно. – Так же, как ты должна разговаривать с моей женой.
Валентина Петровна фыркнула и демонстративно отодвинула тарелку. Но больше ничего не сказала.
Вечером, когда свекровь ушла в свою новую комнату, Николай обнял меня.
– Спасибо, что вернулась, – прошептал он. – Я понял, как ты мне нужна. Не как хозяйка, не как повариха. А как человек, с которым я хочу быть рядом.
Я прижалась к нему, чувствуя, как внутри тает последний лёд обиды.
Мы легли в нашу кровать – нашу, не отданную никому. И я впервые за много дней уснула спокойно.
Прошло два месяца. Жизнь постепенно наладилась. Свекровь всё ещё ворчала, но уже не так агрессивно. Приходящая сиделка помогала ей два раза в неделю – гуляли, ходили по магазинам, в поликлинику. Николай перестал метаться между нами и научился говорить матери “нет”, когда она пыталась диктовать свои правила.
А я… я наконец-то почувствовала, что живу свою жизнь. Не чужую. Свою.
Однажды вечером, когда мы сидели на кухне вдвоём, Николай вдруг спросил:
– Ирин, а ты правда была готова от меня уйти? Тогда, когда уехала на дачу?
Я подумала.
– Знаешь, я не знаю. Но я была готова остаться одна, если бы ты не изменился. Потому что жить без уважения – это хуже, чем жить одной.
Он кивнул, взял меня за руку.
– Я рад, что ты не ушла. И что научила меня быть настоящим мужем, а не мамкиным сыночком.
Мы рассмеялись. И в этом смехе было что-то новое – лёгкость, доверие, понимание.
Я смотрела в окно, где горели огни вечернего города, и думала: сколько лет я прожила, прогибаясь под чужие желания? Сколько раз молчала, когда хотела кричать? Сколько раз уступала, хотя должна была отстаивать своё?
Но сейчас всё изменилось. Я научилась говорить “нет”. Научилась защищать свои границы. Научилась уважать себя.
И это было самое главное, что я поняла в свои пятьдесят восемь: уважение начинается с тебя самой. Если ты не ценишь себя – никто не будет тебя ценить.
А ещё я поняла, что никогда не поздно изменить свою жизнь. Даже если тебе кажется, что время ушло, что ты слишком стара, слишком устала, слишком загнана в угол.
Всегда можно начать заново. Всегда можно сказать: “Нет, я больше так не буду”. Всегда можно выбрать себя.
И это не эгоизм. Это – любовь к себе. Та самая любовь, которой нас никто не учит, но без которой невозможно быть по-настоящему счастливой.
Я взяла мужа за руку и улыбнулась. Впереди была жизнь. Моя жизнь. И я теперь знала, как её прожить.
