— Мама, мы так решили. Тебе одной трёхкомнатная квартира ни к чему.
Лариса Михайловна вжалась в спинку стула, крепче сжав руки на коленях. Четверо её детей сидели напротив, за тем самым кухонным столом, за которым она когда-то кормила их супом и слушала школьные рассказы. Теперь они сидели с бумажками в руках, деловитые, собранные. Взрослые. Решительные.
— Это не обсуждается, — продолжила старшая, Наталья. — Квартира уйдёт на благо семьи. У Саши ипотека, у Тани двое детей, Паше вообще негде жить. А ты будешь в тепле и покое.
— В каком таком «покое»? — Лариса Михайловна нахмурилась. — Ваша деревня — это не покой, это богом забытая дыра!
— Это наш дом, — вмешался Паша. — Мы с Ольгой туда уехали, там нормально. Чистый воздух, соседи дружные.
— И магазинов нет, и больницы нет, и автобуса тоже!
— Мам, хватит, — отрезала Наталья, откладывая бумаги. — Дом хороший, ремонт сделаем.
— Это вы там ремонт сделаете? — Лариса Михайловна усмехнулась. — Или я сама буду доски на крышу таскать?
— Да что ты начинаешь?! — вспыхнула Таня. — Мы же ради тебя стараемся! Ну хочешь — приезжай в гости, посмотри.
— А если не хочу?
Повисла пауза. Дети переглянулись. Было ясно, что её мнение здесь уже ничего не решает. Всё было подписано, обговорено, распределено. Её собственную квартиру раздербанили, словно кусок торта за семейным ужином, где мать — всего лишь усталый официант, забытый на кухне.
— Так, — Наталья поднялась. — Всё, мама, не упрямься. Мы уже собрали вещи.
Она кивнула в сторону прихожей, где стояли чемоданы. Лариса Михайловна опустила глаза. Значит, они не просто обсуждать пришли, а ставить перед фактом.
— Вы меня отправляете подыхать в деревню, — медленно произнесла она.
— Мам! — возмутилась Таня.
— А что?! Вы что, всерьёз думаете, что мне там будет хорошо? Я родилась в этом городе, жила здесь всю жизнь!
— Ты там отдохнёшь, мамочка, — уже мягче сказал Паша. — Представь: утро, птички поют, свежий воздух. Своя грядка, крыльцо, яблоня в саду…
— Ты вообще меня слышишь? — Лариса Михайловна повысила голос. — Я не хочу никакие грядки!
Но её уже никто не слушал.
***
Дорога заняла четыре часа. Паша и Наталья везли её на своей машине, в багажнике тряслись пакеты с вещами. Лариса Михайловна смотрела в окно и всё сильнее ощущала себя лишней.
Они даже не спросили, чего она хочет. Просто решили и всё.
Где-то внутри теплилась надежда, что деревня окажется хотя бы сносной. Она помнила этот дом: старенький, но крепкий, когда-то принадлежал родителям зятя Паши. Они умерли несколько лет назад, и с тех пор там никто не жил.
«Если они хотя бы сделали ремонт…»
Но надежда умерла, стоило им въехать в деревню.
Дом стоял, накренившись, крыша явно требовала замены. Калитка держалась на честном слове, дорожка к крыльцу заросла сорняками. Окна выглядели серыми, мутными, ставни — облупившимися.
— Вот, — бодро сказал Паша, припарковав машину. — Приехали!
Лариса Михайловна молчала.
— Тут надо немного прибраться, но ничего, — Наталья уже открывала багажник.
Они выгрузили её вещи на крыльцо, открыли дверь. Запах сырости и затхлости ударил в нос.
— Так… ну, пахнет, конечно, но это быстро выветрится, — Наталья помахала перед лицом рукой.
— Да, и надо будет печь протопить, — добавил Паша.
Лариса Михайловна только усмехнулась. Её дети, привыкшие к городской жизни, понятия не имели, что значит топить печь. Они думали, что в деревне можно «отдохнуть». Только вот деревня — это не курорт.
— Ладно, мам, нам ехать пора, — Наталья подошла и поцеловала её в щёку. — Всё будет хорошо.
— Да, звони, если что, — добавил Паша.
И всё. Они уехали.
***
В доме было холодно. Лариса Михайловна села на старый диван, осмотрелась.
Немногочисленные вещи, которые она привезла, стояли в мешках. Пол скрипел под ногами. В дальнем углу сиротливо торчал стол, а рядом — покосившийся шкаф.
Из кухни пахло мышами.
«И вот так меня просто вышвырнули».
Она знала, что ей обидно. Но не знала, что настолько.
Раньше она думала, что дети заботятся о ней. Да, иногда бывало тяжело — у каждого свои проблемы, работы, семьи, но она никогда не сомневалась, что у них есть к ней уважение.
А теперь…
«Они меня просто списали».
В груди сжалась пустота. Нет, она не будет сидеть и жалеть себя. Но и жить по их правилам больше не собиралась.
«Я ещё вам покажу».
Лариса Михайловна поднялась, прошла в кухню. Взяла веник.
Если они думают, что она просто смирится и станет жить здесь тихой, незаметной старушкой, они сильно ошибаются.
***
Утро в деревне началось не с радостных птичьих трелей, как расписывал Паша, а с лая соседской собаки и глухого гула трактора, который надсадно ревел за околицей.
Лариса Михайловна проснулась на скрипучей кровати с чувством, будто её всю ночь били мешками с картошкой. Спина ныла, в комнате пахло пылью и сыростью, а в углу кто-то тихо шуршал — вероятно, мыши, которых тоже никто не потрудился предупредить о новой хозяйке.
— Отлично, — пробормотала она и села, потирая затёкшую шею.
На кухне было не лучше. Плита старая, вода только из колодца. Электрический чайник, который привезли дети, оказался бесполезен — проводка в доме выглядела так, будто её собирали на глазок ещё при царе.
Она открыла дверь и вышла на крыльцо.
Соседский двор граничил прямо с её участком. Там уже с утра кипела жизнь — курица с воплем удирала от пса, кто-то кричал с огорода, стучали двери сарая. И среди этого хаоса — женщина, примерно её возраста, в халате и с полотенцем на плече.
— О, проснулась! — обрадовалась незнакомка, щурясь на солнце.
— А вы кто? — Лариса Михайловна устало оперлась о перила.
— Нинель. Но можно Нина. Я тут через забор живу, теперь твоя соседка. Ну, заходи, что ли?
— Да уж, раз зовёте…
***
На кухне у Нины было уютно: чистый стол, аккуратно развешенные полотенца, и главное — горячий завтрак.
— Садись, будешь оладьи?
Лариса Михайловна только кивнула.
— Значит, выгнали тебя сюда, да? — с усмешкой спросила Нина, наливая чай из старого заварника.
— Не выгнали. Переселили, — сухо ответила Лариса Михайловна.
— Ой, брось. Я всё поняла, как только тебя увидела. Ты не первая и не последняя.
— В каком смысле?
— В прямом. Городские дети, знаешь, как любят родителей переселять? В деревню! Чтобы не мешались. А тут хоть трава не расти — никто не проверит, как ты тут живёшь.
Лариса Михайловна сжала губы.
— Это они ради меня старались.
— Ну-ну, — Нина хмыкнула.
Несколько минут они ели молча. Потом Лариса Михайловна, сама того не ожидая, рассказала соседке всё. О квартире. О том, как её «переселили». О доме, который нуждается в ремонте.
— И что теперь делать? — вздохнула она, отставляя пустую тарелку.
Нина откинулась на стуле.
— А ты жить собираешься или умирать?
— Что за вопрос? Конечно, жить!
— Тогда и думай, как жить. Сама решай, а не жди, что кто-то поможет. Они тебе всё равно не позвонят ближайший месяц — проверено.
Лариса Михайловна задумалась.
— Ну, и с чего мне начать?
— Для начала не сиди сложа руки. Хочешь, помогу?
Она хотела отказаться, но что-то в уверенной ухмылке Нины подсказывало, что сопротивляться бесполезно.
— Давай, — наконец сказала Лариса Михайловна.
И вот тут началось самое интересное.
***
Нина оказалась женщиной деятельной. В тот же день она затащила Ларису Михайловну на рынок в соседнем посёлке, где помогла купить нормальный чайник, лампочку на замену и даже новую тёплую кофту, потому что в доме было холодно.
— Что ж ты с голыми плечами ходишь? — ворчала она, расплачиваясь на кассе.
Вернувшись домой, они вместе разобрали завалы на кухне. Выбросили старые вещи, выдрали покрытую плесенью скатерть, вымели полы.
А потом пришёл сосед.
— Здорово, девки, — с порога произнёс мужчина лет шестидесяти, высокий, с загорелым лицом.
— О, Гена, проходи, — Нина махнула рукой.
Гена оказался соседом с другой стороны. Одинокий, бывший механик, недавно вышел на пенсию. Принёс пакет с яблоками.
— Вот, к чаю. Видел, как ты тут разгребаешься, может, помочь чем?
Лариса Михайловна вежливо поблагодарила. И с удивлением поняла, что ей приятно это внимание.
***
Прошла неделя. Дом постепенно переставал казаться заброшенным. Вечерами Лариса Михайловна сидела на крыльце и пила чай, слушая, как за забором громко переговариваются соседи.
Она привыкала. Но дети так и не позвонили. И когда в один из вечеров в её голове мелькнула мысль: «А что, если так даже лучше?» — она поняла, что что-то в ней изменилось.
Её больше не тянуло в город. Она больше не чувствовала себя выброшенной. Она ещё поживёт. И, возможно, даже лучше, чем её дети.
***
Прошло два месяца. Осень в деревне оказалась совсем другой, не такой, как в городе. Утренние туманы, запах прелых листьев, гусиный клин в сером небе. Лариса Михайловна чувствовала, как сама меняется вместе с природой.
В городе она жила по инерции: магазин, телевизор, звонки детям, которые отвечали на бегу. А здесь дни наполнялись делами. Она научилась топить печь, привыкла к неспешным посиделкам на лавочке у Нины, разобрала вещи в доме, избавилась от половины хлама.
И впервые за долгое время почувствовала, что ей дышится легко.
Но главным открытием стал Гена.
***
— Ну что, городская, — он присел на ступеньку её крыльца, почесав загорелую шею. — Будешь хозяйкой или так, временно?
Лариса Михайловна удивилась:
— А какие варианты?
— Ну, если хозяйкой — так дом чинить надо.
— Ты предлагаешь мне самой крышу перекрывать?
— Не, — Гена усмехнулся. — Я тебе помогу.
Так всё и началось.
Гена действительно помог. Принёс доски, где-то нашёл краску, подлатал крышу. Лариса Михайловна сначала принимала помощь с осторожностью — а потом вдруг поняла, что ей нравится, когда он рядом.
Он был надёжный. Говорил мало, но всегда по делу. Чинил крышу, помогал с дровами, однажды даже принёс пирог, испечённый его сестрой.
— Ты же есть не умеешь нормально, — буркнул, ставя тарелку на стол.
И впервые за долгое время Лариса Михайловна почувствовала себя не просто пенсионеркой, а женщиной.
А потом дети наконец соизволили вспомнить о её существовании.
***
— Мамочка! — голос Натальи в телефоне звучал подозрительно приторно. — Ну как ты там?
— Отлично.
— Ой, ну здорово! А то мы переживали. У тебя там не холодно? Денег хватает?
— Денег хватает, холодно не бывает.
— Ну хорошо, хорошо… А мы тут как раз собрались тебя навестить!
Лариса Михайловна подняла брови.
— Неожиданно.
— Да мы и раньше хотели! Просто всё дела, дела… Ну так что, на выходных тебя ждать?
— Нет.
— Что?
— Мне некогда.
В трубке повисла тишина.
— Мама… — уже менее радостно начала Наталья. — Что значит «некогда»?
— В прямом смысле. У меня тут ремонт, хозяйство, дела. Я занята.
— Но мы… мы же скучали!
— Правда? — Лариса Михайловна усмехнулась. — Два месяца молчали, а теперь вдруг скучаете?
— Мам, ну что ты такое говоришь?!
— Всё, Наташ, я занята. Давайте в другой раз.
Она положила трубку и… почувствовала облегчение.
Раньше она бы бросила всё и рванула в город, потому что «дети позвали». Но теперь? Теперь у неё была своя жизнь.
И это было только начало.
***
Через неделю Гена вдруг сказал:
— Пойдём со мной в клуб в субботу.
Лариса Михайловна удивлённо подняла брови.
— В какой ещё клуб?
— Обычный. Дискотека там, кино показывают.
— Мне на дискотеку?!
Гена фыркнул:
— Ну а что? Ты же не монахиня.
Она засмеялась. А потом подумала — а почему бы и нет?
И в субботу она впервые за много лет надела платье. Красивое, тёплое, синее, с лёгкими цветами по краю. Посмотрела в зеркало и вдруг увидела, что ей идёт.
А когда вечером они пришли в клуб, всё село ахнуло.
— Ларка! — удивилась Нина. — Да ты красотка!
— Это точно, — буркнул Гена и, не дожидаясь, взял её за руку.
Всю ночь деревенские сплетницы только и делали, что шептались у стены. А Лариса Михайловна впервые за долгое время чувствовала себя не «старой мамой» или «пенсионеркой в деревне», а женщиной, у которой начинается новая жизнь.
***
— Мам, мы должны поговорить.
Голос Натальи был напряжённым. Лариса Михайловна, не спеша, вытерла руки о полотенце и взяла телефон.
— О чём?
— Мы тут подумали… Ты ведь уже достаточно отдохнула в деревне. Может, тебе вернуться в город?
— Вернуться? — переспросила она, не скрывая усмешки.
— Ну да, мы всё обсудили. Можно снять тебе небольшую квартиру, где-нибудь поближе к нам. Всё-таки там удобнее, цивилизация.
Лариса Михайловна посмотрела в окно. Гена как раз возился у крыльца, строгая новые доски для забора. В воздухе пахло яблоками и первым снегом.
— Нет, Наташ, я не собираюсь никуда возвращаться.
— Но, мама, ты же не можешь там вечно жить!
— Почему это не могу? Мне здесь хорошо.
В трубке повисла напряжённая тишина.
— Мам, мы же твои дети, — заговорила Таня. — Мы переживаем. В деревне зима скоро. Вдруг тебе понадобится помощь?
— Если понадобится — справлюсь.
— Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?! — вспыхнула Наталья. — Мы думали, ты там месяц посидишь и сама попросишься обратно! А ты… ты ведёшь себя как… как…
— Как кто?
— Как будто тебе без нас лучше!
Лариса Михайловна усмехнулась:
— А оно так и есть.
***
Дети приехали через неделю.
Они были уверены, что найдут мать несчастной, уставшей, замёрзшей в своём «богом забытом доме». Но их ждало разочарование.
— Это что, новая крыша? — Паша оглядел дом, который теперь выглядел совсем не так, как осенью.
— Ага, — кивнула Лариса Михайловна.
— И забор новый?
— Да, поставили.
— А это кто? — шёпотом спросила Таня, заметив Гену, который спокойно рубил дрова.
— Это Гена, — спокойно ответила мать. — Мой мужчина.
Тишина была оглушительной.
— Мам, — Наталья побледнела. — Ты что, встречаешься с этим… деревенским мужиком?!
— Ну не с деревом же, — Лариса Михайловна хмыкнула.
— Да как ты могла?! — взвизгнула Таня. — Мы тут переживали, думали, ты пропадаешь, а ты… ты…
— Живу, Таня. Просто живу.
Дети стояли в шоке. Всё пошло не по их плану. Они хотели увидеть слабую, одинокую мать, которой можно управлять, а увидели женщину, у которой есть дом, мужчина и, что самое страшное, — она больше их не слушает.
***
Вечером, когда дети уже собирались уезжать, Наталья в последний раз попыталась переубедить её:
— Ты же понимаешь, что этот твой Гена не просто так рядом? Ему что-то от тебя нужно!
— Да ну? — Лариса Михайловна посмотрела на неё с интересом. — А вам от меня ничего не нужно было, когда вы продавали мою квартиру?
Наталья покраснела.
— Это было другое…
— Конечно.
Она проводила их до ворот, но на этот раз не стояла, глядя им вслед с тоской.
Она просто развернулась и пошла домой.
***
Через неделю она отправила детям фото: она и Гена на фоне дома, в огороде. Подпись была короткой:
«Как вы там, в своей тесной квартире?»
Никто не ответил. Но ей было всё равно. Она ещё поживёт. И, возможно, даже дольше, чем все они.