Василиса сидела за большим столом, заваленным свадебными журналами. Страницы мелькали одна за другой – девушка листала их с увлечением, всматриваясь в каждую фотографию. Её глаза загорались при виде изысканных деталей: кружевных аппликаций, изящных вышивок, воздушных фат. Она подолгу задерживалась на снимках белоснежных платьев, мысленно примеряя их на себя. В эти моменты в груди разрасталось тёплое чувство предвкушения – Василиса представляла, как идёт по проходу к своему жениху, как все взгляды устремлены на неё, как трепещут от волнения родные…
– Красивое… – тихо произнесла она, не отрывая взгляда от особенно эффектного наряда с пышной юбкой и тонкими бретелями. Платье казалось воплощением сказки – лёгкое, воздушное, с переливами атласа под студийным светом.
Но почти сразу улыбка сошла с её лица. Василиса вздохнула, отложила журнал и медленно поднялась из за стола. Подойдя к высокому зеркалу в резной раме, она внимательно оглядела своё отражение. Повернулась боком, чуть наклонила голову, пытаясь взглянуть на себя чужими глазами. В голове крутились мысли о том, что идеальная картинка из журнала может не совпасть с реальностью.
– Жаль, мне такое не подойдёт, – сказала она уже твёрже, словно пытаясь принять неизбежное. – Фигура подкачала.
Она ещё раз прокрутилась перед зеркалом, прикидывая, как будет смотреться в пышном силуэте. Мысленно нарисовала себе образ: объёмная юбка, корсет, множество слоёв ткани… И тут же поморщилась.
– Нужно что нибудь попроще, – рассуждала она вслух, будто ведя диалог с невидимым советчиком. – Пышные юбки отметаем сразу – буду казаться необъятной. Но и обычное не хочется! В конце концов, я не каждый день замуж выхожу!
Василиса нервно провела рукой по волосам, чувствуя, как внутри нарастает лёгкая паника. Столько вариантов, столько красивых идей – а подходящего всё нет. Она снова оглядела разбросанные по столу журналы, будто надеясь, что следующий разворот подарит ей долгожданное озарение. Но вместо этого ощутила лишь усталость и растерянность.
– Нужно срочно с кем нибудь посоветоваться, – пробормотала она, присаживаясь на край стула. – Пока я с ума не сошла на почве подготовки.
Хлопок двери разорвал тишину дома, заставив Василису вздрогнуть. Она оторвала взгляд от разложенных на столе эскизов и фотографий, сердце на миг сжалось от неожиданности. Кто это? В такое время… Мысли закрутились вихрем. Ключи от квартиры были только у двух человек: у отца и у Мирона, её жениха. Но оба они сегодня должны быть заняты – у отца важная встреча с партнёрами, а Мирон уехал на какое то рабочее собрание, о котором говорил ещё с утра.
Василиса замерла, прислушиваясь. В голове одна за другой проносились тревожные картины: а вдруг кто-то пытается проникнуть в дом? Обычно в этот час она находилась в своём салоне и квартира оставалась пустой. От этой мысли по спине пробежал холодок.
Она тихо поднялась из за стола, стараясь не шуметь. Ноги сами понесли её к лестнице, ведущей на первый этаж. Там, в гостиной, было идеальное место для наблюдения – широкий проём давал чёткий обзор на прихожую и входную дверь. Василиса осторожно приблизилась к перилам, выглянула, прикрывшись стеной.
И тут же напряжение отпустило её плечи. На пороге стоял Мирон. Его фигура, знакомая до мелочей, сразу успокоила её. Он как раз снимал ботинки, небрежно бросая их в сторону обувной полки, и что то насвистывал себе под нос.
– Мирон? – удивленно прошептала она. – Но почему он здесь? Ведь должен быть на собрании…
Она продолжала наблюдать, пытаясь понять, что происходит. Может, он решил сделать сюрприз? Или… С кем он сейчас разговаривает?
– Любаш, потерпи немножко, – голос мужчины звучал непривычно мягко, почти нежно. Василиса замерла. Так он с ней никогда не разговаривал. – Совсем скоро я выполню свою часть договора, и мы будем вместе.
Василиса почувствовала, как внутри всё похолодело. Она невольно сжала пальцы, впиваясь ногтями в ладонь, лишь бы не издать ни звука. Какой ещё договор? И кто такая эта Любаша?
– Сколько ещё ждать? Ровно полгода, – продолжал Мирон, и в его тоне проскользнула деловая отстранённость. – Да, через месяц свадьба, потом несколько счастливых месяцев супружеской жизни… – на этих словах его голос дрогнул, а в интонации появилось явное отвращение, будто он произносил что то противное на вкус.
Василиса прикрыла глаза, пытаясь осмыслить услышанное. Свадьба… Их свадьба – всего лишь часть какого то договора?
– А что дальше будет делать Яков Романович, мне всё равно, – Мирон говорил всё увереннее, словно сбрасывал с себя невидимую ношу. – Я просто соберу все свои вещи и уеду, как только на мой счёт капнет оставшееся вознаграждение.
Последние слова ударили, как пощёчина. Василиса пошатнулась, инстинктивно ухватившись за дверной косяк. В голове крутилось одно: “Он лгал. Всё это время лгал!”
Она медленно отступила назад, стараясь не шуметь. Мысли путались, но одна пробивалась сквозь хаос: её отец каким то образом замешан в этом. Договор. Вознаграждение. Полугодовой план. Всё складывалось в страшную картину, от которой хотелось закричать, но голос будто застрял в горле.
Но как бы тяжело не было Василисе, она решила дослушать разговор. Возможно, она услышит что-то ещё. Что-то, что сможет прояснить происходящее…
Мирон устроился в кресле поудобнее, вытянул ноги и продолжил разговор, даже не подозревая, что Василиса стоит совсем рядом и слышит каждое слово. Он-то был уверен, что в доме никого нет и совершенно не выбирал выражения.
– Ну что ты переживаешь? – говорил он, слегка покачивая головой. – Люблю я только тебя! И вообще, я во всю эту ситуацию только из за тебя и ввязался. Разве ты не хочешь иметь просторную квартиру в центре города? Покупать дорогие шмотки и украшения? – Он сделал паузу, словно ожидая ответа, а потом добавил с лёгкой усмешкой: – Ну вот видишь! И сколько бы я зарабатывал на это всё, будучи простым помощником? Полгода! И мы будем вместе, обещаю.
– Нет уж, вы будете вместе гораздо раньше, – произнесла она, спускаясь по лестнице шаг за шагом, словно преодолевая невидимую преграду. Ноги подкашивались, но она держалась, не позволяя себе упасть.
Мирон резко обернулся на звук её голоса. Лицо его мгновенно изменилось – улыбка растаяла, глаза расширились от испуга. Он не успел договорить фразу, которую держал на языке, и телефон с глухим стуком упал на пол.
– Лисёнок? – выдохнул он, непроизвольно поднимаясь с кресла. В его голосе смешались растерянность и страх. – Ты о чём, родная?
Он сделал шаг навстречу, протянув руку, будто хотел коснуться её, успокоить, как делал это сотни раз прежде. Но Василиса отступила, вскинув подбородок. В её взгляде больше не было ни доверия, ни нежности – только холодная, горькая ясность.
– Лисёнок… – повторила она почти шёпотом, и в этом слове прозвучала вся боль, которую она пыталась сдержать. – Ты серьёзно? Думаешь, я глухая и ничего не слышала?
Василиса стояла прямо перед Мироном, хотя внутри всё дрожало. Она смотрела ему в глаза – искала там хоть тень раскаяния, но видела лишь растерянность и лихорадочную попытку придумать оправдание.
– Любаша… Я её знаю? Не та ли это девушка, которую ты своей сестрой представлял? – голос девушки звучал ровно, но в нём сквозила ледяная напряжённость.
Мирон побледнел. Он машинально потянулся за упавшим телефоном, будто тот мог спасти его от этого разговора. Пальцы дрожали, когда он сжимал аппарат. В голове метались мысли – как выпутаться, как не потерять кучу обещанных денег?
– Ты что то путаешь, – наконец выдавил он, стараясь говорить как можно спокойнее. – Какая Любаша? Не понимаю, о чём ты.
Он сделал шаг вперёд, попытался взять её за руку, но Василиса резко отступила. Этот жест только укрепил её решимость.
– Всё ты понимаешь, – горько усмехнулась она, и в этой усмешке было столько боли, что Мирон невольно отвёл взгляд. – Я всё слышала собственными ушами. Как ты сюсюкал со своей собеседницей… Аж слушать было противно!
Она сглотнула, пытаясь унять дрожь в голосе. Нельзя было показывать, насколько глубоко ранило её это предательство. Все мечты, все планы, все тёплые моменты – всё вдруг обернулось фальшивкой, дешёвой постановкой, где ей досталась роль наивной дурочки.
Мирон молчал. Он понимал, что отпираться бесполезно, что он сам виноват в происходящем! Расслабился и не проверил, есть ли кто дома… Но и признаться было страшно. Он всё ещё надеялся, что каким то чудом удастся сгладить ситуацию, вернуть всё на круги своя.
– Как ты понимаешь, свадьбы не будет, – произнесла Василиса твёрдо, и в этих словах прозвучала окончательность, от которой у Мирона похолодело внутри. – Но прежде чем вышвырнуть тебя из моего дома, я хочу услышать правду. Всю правду. Без вранья, без оправданий.
Её голос не дрогнул, хотя внутри всё кричало от боли. Она скрестила руки на груди, словно пытаясь защититься от новых ударов. В глазах не было слёз – только холодная решимость узнать, как далеко зашло это притворство.
– Правду? – переспросил он с презрительной усмешкой. Больше не было необходимости держать лицо и притворяться безумно влюбленным. – Правду, значит, хочешь? Будет тебе правда. Да я бы в жизни на тебя не посмотрел, если бы твой отец не предложил мне сделку, – Мирон говорил резко, без тени сожаления. – Я оказываю тебе всяческие знаки внимания, вожу на свидания, говорю комплименты, а взамен получаю отличную непыльную работу и весьма приличное вознаграждение. Можно сказать, я получаю две зарплаты.
Его голос звучал буднично, почти равнодушно, будто он рассказывал о чём то обыденном – о покупке продуктов или о рабочем совещании. Но каждое слово врезалось в сознание Василисы, разрушая последние остатки её иллюзий.
– Всё ради денег? – прошептала она, чувствуя, как внутри всё холодеет. Голос дрогнул, но она заставила себя смотреть ему в глаза.
– А ты думала, что на твою внешность запасть можно? – Мирон обидно рассмеялся, и в этом смехе не было ни капли теплоты, ни капли того Мирона, которого она знала. – Ты в зеркале себя когда в последний раз видела? Так иди, посмотри повнимательнее.
Эти слова обожгли её сильнее, чем она могла представить. Василиса почувствовала, как к горлу подступает ком, как глаза начинают щипать от слёз, которых она не собиралась показывать. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы не дать слабости взять верх.
Несколько секунд она молча смотрела на него, пытаясь осмыслить всё, что только что услышала. Мир вокруг будто потемнел, потерял краски. Все их разговоры, свидания, мечты о будущем – всё это было лишь частью сделки, игрой, в которой она была не любимой женщиной, а просто средством для достижения цели.
– Вон отсюда! – голос Василисы прозвучал неожиданно твёрдо, несмотря на бурю внутри. – Вещи пришлю с курьером. Вон!
Мирон ещё раз окинул Василису презрительным взглядом – долгим, оценивающим, будто хотел напоследок запомнить её такой: растерянной, с покрасневшими от слёз глазами, с дрожащими губами. В этом взгляде не было ни капли сожаления, только холодное удовлетворение от того, что наконец то сбросил надоевшую маску. Он медленно повернулся, шагнул к двери, нарочито неторопливо надел куртку, словно демонстрировал, что не испытывает ни страха, ни вины. Щёлкнул замок, и Василиса осталась одна в оглушающей тишине.
В тот же миг, как дверь захлопнулась, Мирон почувствовал, как внутри нарастает тревога. Теперь его мысли были заняты совсем другим – как объясниться с Яковом Романовичем. Он хорошо знал: отец Василисы – человек жёсткий, властный, не терпящий обмана. За дочь он готов был пойти на всё, и Мирон отчётливо понимал: последствия могут быть серьёзными. “Глупый план”, – мысленно ругал он себя, спускаясь по лестнице. Но тут же вспоминал о деньгах – тех самых, что уже лежали на его счёте. Сумма была внушительной, и это немного успокаивало.
– По крайней мере, не зря старался, – пробормотал мужчина, выходя на улицу. – Надеюсь, эти деньги меня вернуть не заставят. Я их заработал, в конце концов!
А в квартире, которую он только что покинул, Василиса дрожащими руками набирала номер отца. Пальцы скользили по экрану, несколько раз она ошибалась, но наконец дозвонилась.
– Папа! – её голос сорвался на крик, едва Яков Романович ответил. – Как ты мог?! Как ты мог так со мной поступить?!
Она не ждала вопросов, не давала ему времени на ответы. Слова лились потоком, сбивчивые, горячие, полные боли и гнева:
– Ты подстроил всё это! Ты нашёл его, заплатил ему, заставил играть роль моего жениха! Ты даже не спросил, чего я хочу! Ты решил, что знаешь лучше!
Её голос дрожал, срывался, но она продолжала, не в силах остановиться:
– Я тебе доверяла! Я думала, что он… что он меня любит! А это была просто игра! Ты превратил мою жизнь в спектакль!
Яков Романович пытался что то сказать, но Василиса не слушала. Она выкрикивала всё, что накопилось в душе за последние месяцы: обиды, разочарования, боль от предательства.
– Больше никогда! Никогда не смей лезть в мою личную жизнь! Ты понял?! Никогда!
Она резко нажала на кнопку отбоя, бросила телефон на диван и, не сдерживаясь больше, разрыдалась. Слёзы текли по щекам, она уткнулась лицом в ладони, плечи содрогались. В этот момент она чувствовала себя маленькой девочкой, которую обидели, предали, оставили одну со своей болью.
Её слёзы были не только из за Мирона. Годы неуверенности, сомнений, страхов вдруг нахлынули всей тяжестью. У Василисы всегда был комплекс неполноценности из за своей внешности. Она часто стояла перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя, и каждый раз находила недостатки. “Если бы у меня была тонкая талия… Если бы формы были более выразительными…” – эти мысли крутились в голове снова и снова. Она мечтала о том, чтобы выглядеть так, как показывают в журналах, как выглядят девушки на экранах. Но реальность была иной, и это ранило.
Она думала о пластической хирургии, представляла, как могла бы измениться. Но каждый раз, глядя на маму, отказывалась от этой идеи.
Мама или Изабелла – именно так, с изысканной ноткой, она просила называть себя, даже когда речь шла о самых простых вещах. Для неё это имя звучало как музыка, как напоминание о том, какой она хотела быть: утончённой, загадочной, неотразимой. И долгое время ей это удавалось. В молодости она действительно была красавицей – с правильными чертами лица, густыми волосами и той особой грацией, которая притягивает взгляды.
Всё изменилось в тот день, когда Изабелла решила довериться “очень талантливому специалисту”, о котором ей восторженно рассказывали подруги. Она хотела чуть подкорректировать форму носа – совсем немного, едва заметно. Но врач оказался некомпетентным: операция прошла неудачно, последствия оказались необратимыми. Лицо изменилось, и не в лучшую сторону.
Изабелла не сдалась сразу. Она обошла десятки клиник, консультировалась с лучшими хирургами, тратила огромные деньги на повторные операции. Каждый раз надеялась: вот сейчас всё исправят, вернут ей прежнюю красоту. Но становилось только хуже…
Постепенно радость ушла из её жизни. Сначала пропала уверенность, потом – желание выходить на люди. Она перестала смотреться в зеркало, прятала лицо под широкими шляпами и тёмными очками. Депрессия окутала её плотным туманом. Дни тянулись однообразно: утро начиналось с тяжёлого взгляда в зеркало, день проходил в полумраке зашторенных комнат, вечер – в бесконечных размышлениях о том, как всё могло бы быть.
А потом она просто исчезла. Не оставила объяснений, не попрощалась. Только короткая записка отцу Василисы: “Я больше не могу. Прости”. И тишина. Ни звонков, ни писем, ни попыток связаться. Она растворилась в неизвестности, оставив дочь на попечение отца.
Василиса росла, глядя на фотографии мамы – той, прежней Изабеллы, сияющей и прекрасной. В её памяти мама оставалась именно такой: с улыбкой, от которой теплело на душе, с взглядом, полным нежности. Но реальность была другой. И с каждым годом Василиса всё острее ощущала разрыв между тем, какой мама была на снимках, и тем, какой стала перед уходом.
Девочка рано начала сравнивать себя с матерью. И это сравнение всегда было не в её пользу. “У мамы были идеальные скулы, а у меня – просто круглые щёки”, – думала она, разглядывая своё лицо в зеркале. “Её волосы струились, как шёлк, а мои вечно пушатся”. Она придирчиво изучала каждую черту: нос казался ей слишком крупным, губы – недостаточно пухлыми, фигура – недостаточно стройной. Даже когда окружающие говорили, что она милая, Василиса не верила. В её глазах она была лишь бледной тенью той Изабеллы, которую все когда то считали красавицей.
Эта неуверенность проникала во все сферы жизни. В школе она держалась в стороне, боясь привлечь внимание. В университете старалась не выступать у доски, опасаясь, что кто то заметит её недостатки. А в личной жизни… Здесь всё было ещё сложнее. Парни редко обращали на неё внимание, а если и замечали, то быстро теряли интерес. Василиса списывала это на свою внешность.
– Если бы я была красивее, всё было бы иначе, – повторяла она про себя, снова и снова погружаясь в пучину самокритики, даже не понимая, что именно её непринятие себя парней и отталкивает.
И вот появился Мирон. Он ворвался в её жизнь, как яркий свет в тёмной комнате. Он замечал её, смотрел на неё так, будто она – единственная женщина на свете. Он делал комплименты, причём не общие, а конкретные: хвалил её улыбку, её смех, её умение слушать. Он водил её в уютные кафе, дарил цветы без повода, помнил мелочи, которые она упоминала вскользь.
С ним Василиса впервые за долгое время почувствовала себя красивой. Не идеальной, как мама на старых фото, но… достаточно хорошей. Достаточно привлекательной. Достаточно любимой. Она раскрывалась рядом с ним, училась верить, что достойна счастья. И чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее она убеждалась: это не просто ухаживания, это настоящее чувство.
А теперь всё рухнуло. Слова Мирона, услышанные случайно, разбили эту хрупкую веру вдребезги. Он не любил её. Он играл роль. Всё было фальшивкой – от первого взгляда до последнего комплимента. И самое болезненное – за этим стоял её отец. Тот, кому она доверяла больше всех…
**************************
Василиса стояла перед зеркалом в примерочной, и в груди билось странное, непривычное чувство – не восторг, как она ожидала, а спокойная, почти деловая уверенность. Белое свадебное платье облегало фигуру, подчёркивая линию плеч и плавно расширяясь книзу. Лёгкие складки ткани шелестели при каждом движении, а кружево на рукавах ловило свет, создавая едва заметную игру теней.
Она внимательно разглядывала своё отражение. Больше не искала изъяны, не придиралась к каждой мелочи, как делала это годами. Сегодня всё было иначе. Сегодня она принимала себя – такую, какая есть.
Через час Василиса уже шествовала по проходу между рядами гостей. Голова поднята, спина прямая, шаги размеренные. В глазах – не мечтательная поволока, как у большинства невест, а ясный, твёрдый свет. Она ловила на себе взгляды: кто то восхищался её красотой, кто то удивлённо перешёптывался – слишком уж непохожа была эта невеста на тех, что плачут от счастья у алтаря.
Гости расступались, улыбаясь, шепча комплименты. Василиса кивала в ответ, но мысли её были далеко от этой праздничной суеты. Она вспоминала тот разговор с отцом пару месяцев назад.
– Пап, я решила согласиться на предложение Максима, – сказала она тогда, глядя ему прямо в глаза.
Отец замер с чашкой кофе в руке, явно не ожидая такой решимости.
– Дочка, ты уверена? Это серьёзный шаг.
– Уверена, – ответила она твёрдо. – Я больше не хочу ждать любви, которая, может, и не придёт никогда. Хочу стабильности, уважения, нормальной семьи. Максим может мне это дать.
– Но любовь… – начал отец, но Василиса перебила:
– Любовь – это прекрасно. Но я устала жить в ожидании чуда. Хочу строить свою жизнь сама.
И вот теперь, приближаясь к жениху, она мысленно повторяла эти слова. Максим ждал её, слегка волнуясь, но стараясь держаться уверенно. В его взгляде не было безумной страсти, но была искренняя симпатия и уважение – то, что Василиса сейчас ценила больше всего.
Когда сотрудница ЗАГСА начала традиционную речь, Василиса поймала себя на мысли: она не жалеет о своём решении. Да, это не сказка о великой любви. Но это её выбор – осознанный, взвешенный, взрослый.
– Да, возможно, Максим не будет любить меня до безумия, – думала она, глядя на жениха. – Но он будет меня уважать. А потом, кто знает… Может, мы и полюбим друг друга…
Эти мысли придавали ей сил. Она улыбнулась Максиму – не натянуто, не для камеры, а искренне, впервые за долгое время чувствуя, что делает правильный шаг. В конце концов, любовь бывает разной. И, может быть, их история только начинается – не с ослепительной вспышки, а с твёрдой почвы под ногами, на которой можно построить что то настоящее…
