1945 год
Аромат белой сирени вскружил голову Танюши, наполняя её сердце каким-то вновь обретенным чувством свободы, легкости и умиротворения. Она забыла, когда в последний раз искала на веточки сирени трехлистники, чтобы загадать желание. Забыла, когда в последний раз, собрав огромный букет, она ставила его в комнату, которая будто преображалась от сирени, наполнявшей благоуханием помещение. Этот запах её детства, юности и мирного времени…
Поправив вещмешок на спине, девушка пошла дальше по сельской дороге, в сторону своего дома. Подойдя к небольшой избе, она посмотрела с тоской на заколоченные окна. Таня с облегчением вздохнула – не подселили сюда никого, но смотрел ли за ним дядя Демьян?
– Танька, Танька! Танюха вернулась! – заголосил Стёпа, босоногий мальчишка, несясь навстречу ей по улице.
– Стёпка, неужто ты? – удивилась Татьяна, принимая в объятия мальчугана. – Эх, как же ты вырос!
– Десять лет мне уже! – шмыгнул носом Стёпка, вытерев грязным рукавом своё лицо, промокшее от слёз.
– А чего ты плачешь-то? – ахнула Таня.
– Я так за тебя боялся, но наконец ты вернулась, – он прижался к ней и Таня почувствовала как по её лицу струятся непрошенные слёзы. Казалось, кроме этого соседского мальчишки больше никто её не ждал.
Тут вышла бабушка Степана. Увидев Татьяну, она всплеснула руками:
– Таня, неужто ты? Ах ты ж, Господи.
– Я.
– Ты отчего же весточку не прислала, что приезжаешь? Идем к нам, родимая, идём, – она приобняла её и потянула за руку.
– Тётя Глаша, я к дяде пойду, поздороваться надо, ключи забрать.
– Дак он с Клавой по делам в город умотал с утреца, его Кузьма отвёз на телеге до станции. Обещали к вечеру управиться. Они зайдут ко мне, я сахару попросила купить в городе. А ключ у меня хранится, ты не думай. За домом мы присматривали, а зимой Демьян дрова колол и протапливал. Пойдем, милая, супец налью из щавеля, оголодала, небось. Да и домашненького когда в последний раз ела?
– Неделю назад, когда останавливалась на ночёвку в одной из деревень, – улыбнулась Таня.
– У, когда это было, – протянула тётя Глаша. – Идём. А ты, Стёпка, отстань от Татьяны, чего как клещ в неё вцепился?
Мальчишка обиженно засопел, а Таня, потрепав его по вихрастому затылку, улыбнулась и подмигнула ему.
Она ела постный суп из щавеля, заедая его черствой лепешкой. Еда была простая, но для Татьяны она была самой вкусной. Горячий жидкий суп её организм поглощал, как сухая земля поглощает воду.
– Ты кушай, милая, кушай. Ох, Господи, кожа да кости остались, – качала головой тётя Глаша.
– Так и вы тут не разъелись, – глядя на худенького Стёпу, произнесла Таня.
– А что поделать, дочка, жизнь такая пошла. Но не ропщем – немец до нас не дошел, нам ли жаловаться? Другим хуже досталось. Да и голодные времена переживаем потихоньку с надеждой на лучшее будущее. Самое главное – Победа, а остальное всё преодолеем.
– Тётя Глаша… – Таня замялась. – А дядя Демьян сильно гневался?
– Гневался, дочка, не то слово. Рвал и метал, кричал, искать тебя ездил. Да ведь ты же не оставила адресу и место обучения. Ох, как ругался он! Крепко председателю досталось, да вот только он бумажку какую-то под нос сунул дядьке твоему, а Демьян и затих. Вроде как документ из города. Успокоился немного, за домом стал присматривать. Когда письма получать стал, даже обратные почтальону передавал.
– Да, я получала сухие письма о том, что все живы-здоровы. А Клава?
– А что Клава? – тётя Глаша вздохнула. – Она ничего…То слова нехорошие протебя говорила, то вдруг несколько месяцев назад поутихла, стала говорить, что только и ждут тебя.
Они посидели еще, разговаривая о жизни. Глаша задавала вопросы, Таня отвечала. Вместе ударялись в воспоминания, вместе и плакали. Затем Татьяна взяла ключ и отправилась в дом, в котором родилась и росла до той поры, пока её не забрал к себе дядя Демьян…
****
Это случилось осенью 1939 года. Татьяна росла с отцом и со своей бабушкой Галиной Ивановной. Мать свою она не помнила, та рано померла. Да и отец нечасто дома появлялся – он служил и редко наведывался домой. Однажды утром Таня проснулась от того, что голосила бабушка, а рядом с ней сидела тётя Глаша и успокаивала её. В тот день Таня узнала, что теперь и отца у неё нет, он погиб в Финской. Тане тогда было всего пятнадцать лет.
Она плакала, сидя на завалинке, как вдруг увидела Стёпку. Четырехлетний мальчуган смотрел на неё испуганными глазами.
– Чего тебе, Стёпка?
– Ты плачешь? – он провел своей ручкой по её волосам. – Почему? Пальчик болит?
– Папка мой помер, – она заплакала ещё сильнее.
А Стёпка молчал. Он не знал, что такой папка. Вот у его друзей отцы были, у Тани был, а у него нет.
Таня знала, что мать Стёпки “нагуляла” его, да только при родах померла, оставив новорожденного сына на руки своей пожилой матери.
Она посмотрела на мальчишку и замолчала. У кого-то отца и вовсе не было, да и матери тоже.
Два года они прожили с бабушкой. Им помогал дядя Демьян, брат Таниного отца. Хромой, молчаливый мужчина, которого многие в селе прозвали “бирюком”. Он теплых чувств к племяннице не проявлял. Девочка не знала почему – может быть не любил её, может быть чувств никаких не испытывал, а может быть просто не умел быть нежным и ласковым. Несмотря на то, что ему было уже сорок пять лет, он не был женат. Поговаривали у них в семье, что была у него невеста, Аглая. Да незадолго до свадьбы сбежала она с Ефимом из соседнего села. С тех пор больше не пытался Демьян судьбу устроить. Уезжал на заработки на леоспилку, на стройку, на добычу угля. Много где подвязывался работать, пока однажды не случилась беда – в одной из шахт произошел небольшой обвал и ему придавило ногу. С тех пор он хромает, неправильно кости срослись. И на заработки ездить перестал, теперь в колхозе учетчиком работает.
Поэтому, когда началась Великая Отечественная война его не взяли на фронт.
В тревожный июньский день 1941 года привычная жизнь людей распалась на осколки, будто стеклянная чашка, которая упала и разбилась вдребезги. Каждый знал, что его жизнь уже не будет прежней.
Демьян сам ездил в военный комиссариат, но его не взяли, отправили домой.
А вскоре он и сам понял, что это к лучшему – помощь его семье потребовалась. Галина Михайловна заболела, воспаление легких умудрилась получить в летний день. Промокла сильно под дождем на поле, да под такой ливень и ветер попала, что пока до дома дошла, околела. На следующий день, кашляя, она отправилась на работу, а оттуда вернулась уже пылая от жара. Лекарств не было, врач один на три села. Когда стало совсем худо, Демьян отвёз мать в больницу. Там она подцепила еще какую-то хворь, с которой не справилась. Так Танюша осталась в свои семнадцать лет совсем одна в небольшой избушке. Вот тогда Демьян и велел ей собирать вещи и перебираться к нему. Жил он недалеко, по этой же улице.
– Я уже взрослая, дядя, сама жить буду, – пробовала она возражать.
– Ну уж нет, не позволю, – усмехнулся дядя. – Негоже молодой девице жить без взрослого пригляда. Принесешь еще в подоле, как Стёпкина мать. Та тоже ненадолго одна осталась.
Таня тогда покраснела и рассердилась на дядюшку, но тот был непреклонен.
– Покуда замуж не выйдешь – со мной жить станешь. Не хочу чтобы люди шушукались и говорили, что я племянницу бросил одну-одинешеньку.
– Так ты, дядя, людского осуждения боишься? Или думаешь, что все девчата молодые гулящие?
– Не боюсь, уж не раз я его испытывал. А ты не переводи зря слова, собирай вещи, а я пока ставни заколочу.
Она боялась его ослушаться, потому что тушевалась под его строгим и суровым взглядом.
А люди одобрительно кивали – Бирюк о племяннице заботится, хорошее дело. Да вот только Таня печалилась – в город дядя её на учебу не отпускал, пристроил работать в колхоз. Сам он учетчиком работал, а она у него в помощницах была. Дома не было слишком хлопотно, потому как немудрённое хозяйство дядюшка вёл. Но было ей очень одиноко и не хватало душевного тепла. Подруги не в счёт – у каждой свои заботы, работа по дому и пригляд за многочисленными братьями и сестрами. Это Татьяна была всего лишь одним ребенком.
Удивительно, но она нашла родственную душу в мальчишке Стёпке, несмотря на разницу в одиннадцать лет. Он был для неё будто младшим братом, а она будто бы его старшая сестра.
Весной 1942 года вдруг неожиданно в их доме появилась Клавдия. Она была вдовой – на мужа еще в сентябре прошлого года получила похоронку. Сказать что Клава шибко убивалась по нему – значит слукавить. Будто не было у неё любви к мужику. Сын Фёдор у неё на фронте был, вот по нему она тосковала. А как уж у неё с Демьяном всё сложилось, Таня так и не поняла. Не видела она, чтобы дядька как-то особо изменился. Ну да, пропадал по вечерам, поздно домой приходил, но она никогда не интересовалась, где он бывает. Так же, как и у него не было интереса к её жизни.
Клава стала вести себя как мачеха, всё шпыняла Таню, будто из дома выживала. Пробовала Татьяна с дядькой поговорить о том, чтобы в свой дом перейти, но он отвечал категорическим отказом. А потом и вовсе в этот дом въехала учительница. Молодая девушка, прибывшая по распределению на год в их село, вот Демьян и сговорился с сельсоветом, дабы племянница мысли о возвращении в дом оставила.
Тане было очень обидно, она как прислуга была теперь в этом доме. Если раньше дядьке не было дела до того, помыла она полы или нет, постирала ли шторки, то теперь Клава за каждую соринку ей выговаривала. Да ещё и говорила, что воспитает из неё настоящую хозяйку. Не понимала она ни дядю Демьяна, ни Клаву – коли не по нраву она им, так отчего в доме держат?
А потом случилось то, что перевернуло жизнь Танюши и заставило её пойти против воли дяди – подруга Лидочка, дочка председателя колхоза решила на фронт пойти. Как уж она отца уговорила, это долгая история. Но слушала Танюша её патриотические речи, как та вдохновенно говорила о том, что будет стране служить и фрицев бить, так и самой ей захотелось вслед за Лидочкой отправится. Да только заикнулась она, как Демьян кулак перед носом выставил и закричал:
– Шиш тебе! Еще чего вздумала! Не девичье-то дело под пулями бегать.
– Но Лида…
– А мне плевать на Лиду. Ежели у Макара дочка лишняя, так пусть и отправяет. А я бабке твоей обещал, что за тобой пригляжу. Так что дурь выкинь из головы и иди работай.
Топнула от досады ногой Танюша, да позже поделилась своей печалью с Лидой. Та не робкого десятка была, взяла подругу за руку и к отцу направилась. Тот выслушал Танюшу, головой покачал.
– Не могу я без ведома дяди твоего документы выдать.
– Он дядя мой, а не отец, – упрямо отвечала девушка. – К тому же мне восемнадцать уже справили. Не пустишь – убегу сама. Макар Иванович, умоляю тебя…
Она бросилась ему в ноги, обхватив колени руками.
– Девки, чего же вы со мной делаете? Одна тут из дома грозится убежать, вторая в ноги падает. А ежели на вас похоронка придет, жить мне как? Как в глаза Демьяну смотреть буду?
– А будет ли он печалиться по мне? Я для него будто пустое место, только что бабушке пообещал за мной приглядывать, вот и держит слово. А для Клавки я и вовсе будто прислуга какая. Сидит, чаи пьет, да пальцем на работу тычет. Пусти, Макар Иванович, Родине служить хочу, будет от меня польза. А какой тут прок? Сижу, да дядьке считать мешки помогаю.
В два голоса девчата уговаривали Макара Ивановича и сердце его дрогнуло. Хоть и тяжело ему было отпускать их, но не мог ничего поделать. Дочка его тверда была в намерениях, а уж уговорами её останавливать – только слова зря тратить.
Вот и выдал он документы, и через неделю, оставив записку для дяди на столе, ранним утром, когда еще солнце даже не встало, Лида и Танюша держали путь в город. Оттуда их из военного комиссариата отправили в соседний район, а дальше в другую область. Тане было страшно писать домой, боялась она, что еще до завершения учебы дядя за ней приедет, хотя умом понимала, что уже взрослая и может сама решать свою судьбу. Но боялась она его хмурого и строгого взгляда. Лишь спустя три месяца напишет она первое письмо с линии фронта…
*****
Её отправили учиться на медсестру. И вскоре война стала суровым испытанием, где от девьчих рук зависели чужие жизни. Это были тяжелые годы, боль утраты близких людей и риски стали обыденностью, но именно благодаря этим испытаниям Таня повзрослела раньше своего возраста.
Она пережила бомбёжки, выносила раненых солдат из-под огня, помогала врачам проводить операции прямо на поле боя. Иногда ей казалось, что душа устаёт больше тела, но рядом были верные подруги и боевые товарищи, поддерживавшие друг друга, разделяя радости побед и горечь потерь.
Она и Лидочка прошли до конца свой боевой путь. А под Прагой её подруга нашла свою любвоь – лейтенант Скрипчук Владимир, который и стал её мужем. Там же, в один из спокойных дней их и расписал товарищ командир.
И вот настал долгожданный май 1945 года. Лида осталась с мужем, написав отцу о том, что при первой же возможности они с Вовой приедут. А Танечка, подписав рапорт, отправилась домой.
Казалось, всё плохое ушло навсегда, оставив воспоминания и следы шрамов на лицах тех, кто прошёл этот ад.
Вернувшись домой, Таня боялась увидеть прежнего дядю, строгого и непримиримого. Она не знала, ждут её или нет. Хоть и писала письма, но в ответ получала редкие сухие послания.
Она боялась услышать строгие слова и осуждение её поступка, но встреча оказалась совсем иной…
****
Она вошла в свой дом, где под слоем пыли висели на стенах снимки её родителей и бабушки. Подойдя к ним, она стала протирать их рукавом своей гимнастерки. Учительница, которая год прожила в этом доме, уже давно съехала, оставив всё как есть в первозданном виде. Кинув вещмешок на стул, она прилегла на кровать и, закрыв глаза, моментально погрузилась в сон. Проснулась она от того, что громко стукнула калитка. Подскочив, Таня, выпрямилась в полный рост, понимая, кто пожаловал. Дверь со скрипом отворилась и вошел Демьян. Он встал молча на пороге и пристально смотрел на племянницу, будто изучая каждую черточку на её лице.
– Ты изменилась.. – наконец произнес он. Голос его был хриплым и дрожащим от волнения.
– Дядя… – глаза её наполнились слезами – как бы не боялась она его, но сейчас перед ней стоял мужчина с поседевшими волосами, еще сильнее исхудавший за эти годы.
– Иди ко мне, – вдруг произнес он и Таня, медленно делая шаг за шагом, пошошла к нему и вдруг упала в его объятия, пытаясь вспомнить, было ли хоть раз такое. Нет, память ничего не подкидывала. Это первые объятия дяди и племянницы.
Они стояли молча какое-то мгновение, затем Демьян отстранил от себя Таню, посмотрел на её медали и тихо попросил:
– Расскажи о каждой из них.
Они сидели на кухонке, тетя Глаша заботливо разливала по стаканам белую мутную жидкость, принесенную из своих запасов. На столе словно по волшебству появились картошка, сваренная в кожуре и квашенная капуста. Танюша тихо рассказывала дядюшке о своей службе, избегая самые больные моменты. Не сразу она поняла, что кто-то еще появился. Лишь шорох за спиной заставил девушку обернуться – стояла Клавдия, тихо и задумчиво слушая её рассказ.
– Прости меня, Танечка. Прости. Я же ведь не со зла так с тобой, – вдруг заговорил захмелевший Демьян. – Никогда своих детей не было у меня, не умел с ними обращаться. А уж когда мать попросила о тебе позаботиться, будто грузом лишним я тебя считал. Но и одну боялся оставлять, как бы беды не случилось и позора не навлекла ты на меня. Отчего вдруг не понял я, что ты разумная девушка, которая знает, что такое честь и достоинство? А уж когда ты на фронт сбежала, сердился я за твое непослушание. Да и что греха таить – испугался страшно за тебя. А ну, как бы убили? Боялся почтальона как огня – вдруг похоронку принесет?
– Дядя…
Это признание заставило сердце Тани трепетать. Впервые за много лет она почувствовала тепло родного человека, которого долго считала равнодушным и жестоким. Она наклонилась к нему, взяла его руки в свои ладони и поцеловала, а из глаз у неё полились слёзы.
Клавдия, глядя на них, подняла стакан и произнесла:
– И на меня, Татьяна, зла не держи. С мамкой твоей мы подругами раньше были, да увела она у меня жениха. Я же со злости замуж вышла за Пашку. Сына сразу же родила, да злость меня съедала изнутри, когда глядела на твоего отца и на твою матушку. Родила она тебя спустя шесть лет после свадьбы, да только двух лет после твоего рождения не прожила. А уж как ты подросла, так стала на мать похожа. Вот я, глупая баба, и перенесла эту злобу на тебя. Это время, пока ты на фронте была, многое изменило в моем понимании. Однажды мой Федя написал, что тебя встретил. О твоей храбрости писал, о том, что ты посмелее многих мужиков будешь. Он так восхищенно о тебе рассказывал, что я устыдилась того, что говорила тебе.
– Да, я помню, мы с Федей в Варшаве встретились, – улыбнулась Таня.
– А он вернется скоро, – кивнула Клава. – Вот тогда мы вместе посидим, выпьем еще раз за Победу.
– Тань, – Демьян оглядел стены дома, но девушка тут же угадала его намерения.
– Нет, дядя. Я тут останусь…
– Хорошо, – он кивнул. – Я завтра воды тебе впрок натаскаю.
Когда соседи и Клавдия с Демьяном ушли, Таня вновь легла спать. А на следующий день провела в доме уборку. Клавдия принесла её одежду, которую хранила в сундуках, и Татьяна с удовольствием переоделась в “гражданскую”, повесив свою форму в шкаф. Теперь мирная жизнь, ни к чему её носить. И дай Бог больше никогда не надеть.
Выйдя во двор, она принесла в дом большую охапку белой сирени, которая тут же наполнила комнату своим благоуханием.
ЭПИЛОГ
Фёдор пришел домой через два месяца. С подачи Клавдии молодые начали общаться, гулять вместе, а в октябре играли скромную свадьбу. Жили молодые в доме Татьяны. И лишь через три года, когда в их доме появился первенец, Федя стал строить дом побольше. К тому времени у них появился еще один жилец – тринадцатилетний мальчишка Степан, бабушка которого ушла в мир иной. Он был для Танюши как младший брат, им же он стал и для Фёдора.
Клавдия и Демьян помогали Феде и Тане нянчить сына Петра, а потом и дочь Вареньку, родившуюся в 1952 году.
Спасибо за прочтение.