Голос сорвался на последнем слове, но я не дала себе разреветься. Стояла, сжав руки до побелевших костяшек, и смотрела на Сашу. Он словно не понимал, что произошло.
Как же всё зашло так далеко? Я вырастила его одна, мечтая дать сыну будущее. А теперь стою, глядя на взрослого мужчину с виноватыми глазами, и понимаю — не могу больше терпеть.
Он снова всё проиграл. Второй раз за месяц. Я поверила, что он нашёл работу и начал исправляться. Но снова ставки, снова пустые карманы и униженные глаза невестки. А сегодня он ещё и сорвался, накричал на меня. Это была последняя капля.
Я не знала, что ждёт его дальше. Сможет ли он справиться с этим. Но я точно знала одно — моя жизнь не должна разрушаться вместе с ним.
И пока они собирали вещи, я сидела на старом диване, прижимая к груди фотографию маленького Саши— того мальчишки, которого я воспитывала с любовью и надеждой. И в голове звучали его слова: “Мам, я исправлюсь. Дай мне ещё шанс…”
***
Живу я одна уже давно. Муж ушёл, когда Саше было шесть. Родители оставили мне в наследство трёхкомнатную квартиру, где мы и обосновались. Тяжело было сначала — с утра до ночи на двух работах, вечная усталость и почти полное отсутствие поддержки. Но ничего, выстояла. Ради Саши.
Когда он вырос, он поступил в колледж, но учёба не заладилась. Он бросил её на втором курсе. Я ругалась, убеждала, но он твёрдо стоял на своём: не его это дело. Так и остался без диплома. Работал кто где возьмёт — на стройке, курьером, грузчиком. Я переживала, но он уверял, что справится.
Пару лет назад познакомился с девушкой из другого города — Машей. Быстро закрутилось, поженились. Я сначала боялась — чужой город, чужая семья, но он уверил, что всё будет хорошо. У них родился сын — Артёмка. Маленький, крепенький мальчишка. Сейчас ему полтора года.
Жили они всё это время у родителей Маши. Тесновато было, но справлялись. А потом вдруг звонок от Саши.
— Мам, привет. Можно поговорить?
— Конечно, Саш. Что случилось?
— Мы с Машей решили переехать к тебе. Хочу в родной город вернуться, работу найти нормальную. Ты не против, если мы на месяц-два у тебя остановимся?
Я молчала пару секунд, прикидывая. Я привыкла к тишине и одиночеству, но, с другой стороны, сын возвращается. Внука увижу.
— Конечно, приезжайте, — ответила я. — Поместимся как-нибудь.
В начале декабря они приехали — уставшие, но радостные. Саша сразу устроился курьером — сказал, что надо деньги зарабатывать. Работал без выходных по двенадцать-четырнадцать часов. Денег на дорогу и продукты почти не было, пришлось мне выручать — дала на еду больше десяти тысяч рублей.
Первая зарплата не заставила себя ждать — двадцать пять тысяч рублей за неделю. Саша сразу вернул долг, но меня удивило, что деньги у них исчезали на глазах. Продукты покупались дорогие — ягоды, несезонные овощи. Я привыкла к простоте — картошка, макароны, немного мяса. А тут на столе экзотика. Размах этот показался странным, но я молчала — молодёжь, их дело.
— Саш, может, попроще как-нибудь? Деньги на аренду нужны, — осторожно заикнулась я.
— Мам, не волнуйся, всё под контролем, — он махнул рукой, даже не глядя на меня.
С Машей у нас как-то не сложилось с самого начала. Она была тихая, как мышка, но в её взгляде всегда чувствовалось напряжение. Я пыталась помочь — то с готовкой, то с уборкой, но она как будто отгораживалась. Лишний раз старалась не попадаться мне на глаза, а если что-то и говорила, то сухо и односложно.
Иногда я замечала, как она шепчется с Сашей в комнате после моих замечаний. Например, однажды я предложила экономить на продуктах, чтобы быстрее накопить на аренду, но вскоре услышала от сына упрёк:
— Мам, ты чего Машку напрягаешь? Она старается как может.
Я хотела сказать, что не имела в виду ничего плохого, но заметила, как Маша торопливо отвела глаза, будто боялась, что я раскрою её игру. Стало обидно — ведь я просто хотела помочь. Постепенно я начала замечать, что любое моё слово словно передавалось Саше, как через «кривое зеркало» — в каком-то искажённом виде.
— Мама, мы почти накопили на аренду, — обрадовал Саша через месяц. — Вот ещё чуть-чуть, и съедем. Думаю, четвертого. Сразу после Нового года.
Я вздохнула с облегчением. Не то чтобы мне мешало их присутствие, но хотелось вернуть себе тишину.
И вот в одно утро Саша проснулся поздно — он обычно вставал на рассвете, а тут спал до полудня. Когда я спросила, что случилось, он буркнул, что устал и взял выходной. Весь день провалялся на диване, смотрел в телефон. Я не придала значения — подумала, что и правда измотался. Работы-то много, нагрузки большие.
Но тревога всё же поселилась в груди. Что-то было не так. Может, это материнская интуиция? Или просто усталость? В тот момент я ещё не знала, что впереди меня ждёт самое трудное испытание.
***
Новый год уже был совсем близко. В квартире витал аромат свежей выпечки с яблоками и корицей. Я расставляла на столе салфетки с рисунком ёлочек и думала о том, как здорово, что сын, наконец, встал на ноги. Работал много, копил деньги — казалось, что всё налаживается. Я верила в него.
Вечером мы собрались на кухне. За окном падал крупный снег, оседая на рамы. Артёмка бегал вокруг стола, толкая игрушечную машинку по старому ковру. Я улыбалась, а в душе нарастала лёгкая тревога — словно что-то висело в воздухе.
— Мам, я на минутку выйду, — сказал Саша, надевая куртку.
— Куда? Сейчас поздно.
— Да так… подышать свежим воздухом, — он отвёл взгляд и быстро захлопнул дверь.
Маша неловко повернула нож в руках, нарезая овощи.
— Машенька, всё хорошо? — тихо спросила я.
— Да… — она натянуто улыбнулась, но глаза выдавали тревогу.
Прошёл час, два — Саши не было. Я уже начала нервничать, но Маша старалась делать вид, что всё в порядке. В полночь он наконец вернулся — лицо бледное, глаза мутные.
— Где ты был? — не выдержала я.
— Мам, не начинай, — отмахнулся он и ушёл в свою комнату.
Утром Маша вышла ко мне с бледным лицом.
— Светлана Николаевна, он всё проиграл… — прошептала она, опустив голову.
— Что? Как это проиграл? — сердце заколотилось.
— Все деньги… На аренду… Всё ушло в бук ме керской конторе. Я и не знала, что он снова начал играть… — она закрыла лицо руками.
У меня потемнело перед глазами. Я вошла в комнату — Саша сидел на полу, раскачиваясь взад-вперёд, будто стараясь справиться с собой.
— Саша… Как ты мог? — голос дрожал.
— Мам… Это как морок накатил… Думал, вот сейчас… вот-вот сорву куш и всё верну… — он закрыл лицо руками.
Я молчала. В груди словно ледяной ком застрял, не давая дышать. Я не знала, как на это реагировать — кричать, плакать, ругаться? Я просто молча ушла в кухню и уставилась в окно. Снег всё падал, укрывая двор белым ковром.
После этого Саша работал как одержимый — и первого января, и на Рождество. Я даже обрадовалась — думала, он снова взялся за ум. Но через три дня после зарплаты всё повторилось — он снова пришёл с пустыми карманами. Маша тихо рассказала, что он даже на работу не ходил, а сидел в кафе, делая став ки. К тому моменту он уже заложил оба телефона — свой и её — в ломбард. Всё проиграл.
Я чувствовала, как уходит почва из-под ног. Однажды утром он попросил у меня денег на выкуп телефона, и я, не зная, что делать, отдала последние сбережения из шкатулки. Он молча взял купюры и ушёл.
Маша тоже попросила денег у родителей — они прислали немного, но всё ушло на продукты. За коммуналку, которая подскочила из-за воды и электричества, платила я. Постепенно я начала понимать, что они не собираются съезжать. Пугающая мысль прочно засела в голове — я могу остаться с этим хаосом навсегда. От этого становилось по-настоящему страшно.
Я сидела на кухне, глядя на пустую чашку, и чувствовала, как меня душит отчаяние. Я привыкла к размеренной, тихой жизни, к своему спокойствию. А теперь всё словно кувырком. Каждую ночь я лежала в темноте и вслушивалась в гулкую тишину дома, пытаясь найти ответ на вопрос: как спасать того, кто сам себя губит?
***
На этой неделе у Саши неожиданно оказался выходной. Я даже обрадовалась — подумала, что наконец-то он проведёт день дома, отдохнёт, побудет с сыном. С утра на кухне царила суета — Маша жарила блинчики, а Саша сидел с телефоном, уткнувшись в экран, будто там вся его жизнь. Я прошла мимо на кухню и краем глаза заметила, что Артёмка сидит на кухонном столе без подгузника, прямо на поверхности, где обычно режем хлеб. Меня передёрнуло, и я не удержалась:
— Маш, подстелили бы пелёнку под Артёма. Всё-таки кухонный стол…
Казалось бы, ничего особенного, но Саша вдруг как взбесился. Вскочил, будто пружина распрямилась, и ворвался ко мне в комнату. Лицо покраснело, глаза бешеные.
— Ты совсем? — выпалил он, и я на миг застыла от неожиданности. — Чего ты вечно лезешь со своими замечаниями? Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Мне перед Машей стыдно, слышишь? Стыдно! Ты вообще можешь не вмешиваться?
Я посмотрела на него, не зная, что сказать. В груди колотилось так, будто сердце пыталось вырваться наружу.
— Ты что орёшь? — ответила я, пытаясь сохранить спокойствие. — Я просто попросила пелёнку подстелить. Это же нормально! Ребёнок без подгузника на столе сидит. Чем я не права-то?
— Да никому он не мешает! Ты вечно выискиваешь проблему на ровном месте! — не унимался он, вскидывая руки, словно пытаясь стряхнуть злость.
— Если я такая плохая мать, — выдохнула я, собрав остатки сил, — давайте собирайте свои вещи и уезжайте. Сегодня же.
Он замер, словно не веря своим ушам.
— Ты серьёзно? — голос Саши звучал уже не так уверенно.
— Серьёзно, — сказала я твёрдо. — Больше так не могу. Собирай вещи.
Я молча прошла к двери, накинула пальто и вышла на улицу.
Парк был почти пустой, холодный. Я села на скамейку под старой липой и уткнулась лицом в ладони. Слёзы текли сами собой, не спрашивая разрешения. Я чувствовала себя виноватой и разбитой, словно сама разрушила свою семью.
Достала телефон и набрала сестру. Она сразу взяла трубку.
— Светка, что случилось? Ты плачешь?
— Оль… Я их выгнала, — всхлипнула я. — Не выдержала… Он меня обвинил в том, что я вечно мешаю и позорю его. А я… просто попросила подстелить пелёнку под внука. Сказал, что я позорю его перед женой… И так накричал… — слова прерывались рыданиями.
— Успокойся, пожалуйста, — голос Оли был мягкий и тёплый. — Ты правильно сделала. Ты не обязана терпеть такое отношение в своём доме. Ты же не против была помочь им, дать крышу над головой, а они ведут себя как хозяева.
— Я просто не понимаю, когда всё так перевернулось… — прошептала я, утирая слёзы рукавом. — Он был хорошим мальчишкой. Я старалась для него… А теперь он как чужой.
— Свет, он взрослый, у него своя семья. Ты всё сделала правильно. Но он сам должен понять, что нельзя жить за твой счёт и ещё на тебя наезжать. Пусть сам попробует, каково это — быть ответственным.
После разговора мне стало чуть легче, но бол ь никуда не делась. Я долго сидела на скамейке, слушая, как ветер шелестит голыми ветками. Когда вернулась домой, они уже собирали вещи. Саша не смотрел на меня, Маша складывала одежду в сумку. Внук крутился вокруг, пытаясь понять, почему все такие злые.
— Мы уйдём, — коротко бросил Саша, не глядя на меня.
— Я вас не гоню. Просто так жить больше нельзя, — голос был глухой и вымотанный.
***
Они ушли. Я пыталась убедить себя, что поступила правильно. Что больше не могла терпеть этого хаоса и вечного напряжения в доме. Но в голове звенело только одно: “Ты выгнала сына. Ты осталась одна. Что, легче стало?”
Мне хотелось разбить что-нибудь — швырнуть вазу, уронить кружку на пол, чтобы звук разрушил эту невыносимую тишину. Но я не могла даже на это решиться. Просто сидела, сжимая руками колени, и смотрела в пустоту.
Сестра пыталась утешить меня, убеждала, что я поступила правильно, что я не виновата. Я кивала в трубку, но слова не приносили облегчения. Я чувствовала себя разбитой и виноватой. Мне казалось, что вместе с сыном я потеряла себя — ту, которая готова была поддержать и помочь. Я просто хотела тишины и покоя. Но теперь эта тишина — как наказание. Она не приносит облегчения, только тяжесть и пустоту.
Я не знаю, вернутся ли они. И если вернутся — смогу ли я принять их обратно. Но в этой тишине я поняла одно — я не смогу жить с этим чувством вины. Оно будет точить меня изнутри, пока не останется ничего, кроме пустоты и боли.