У каждого в прошлом есть дверь, которую он запер и выбросил ключ. Я был уверен, что свою замуровал пятнадцать лет назад. Навсегда. У меня было всё: семья, деньги, уважение. Идеальная картинка, которую я рисовал каждый день. А потом раздался звонок, и на пороге моего сияющего офиса появился призрак — моя бывшая невеста Марина. Она не просила денег. Она не устраивала сцен. Она просто посмотрела мне в глаза и одной фразой обрушила всё, во что я верил. Оказалось, у моей идеальной жизни был фундамент из лжи, о которой я даже не подозревал. А у меня был сын. Больной сын, которому нужна была моя помощь. В тот момент я еще не знал, что это не просто просьба. Это был выбор, который мне предстояло сделать: между семьей, которую я любил, и ребенком, которого предал, даже не зная о его существовании.
***
Олег Полонский с удовлетворением окинул взглядом свой кабинет. Панорамное окно на сорок пятом этаже башни в «Москва-Сити» открывало вид на город, который лежал у его ног. Таким же покорным ему казался и весь мир. В свои сорок два он имел всё, о чем другие только мечтали: процветающий строительный бизнес, красавицу-жену Светлану, двоих замечательных детей — двенадцатилетнюю Машу и восьмилетнего Петю. Дорогие часы на запястье отсчитывали минуты до совещания, а в голове уже выстраивались планы на выходные — всей семьей на дачу, шашлыки, баня. Идеальная жизнь, выверенная до миллиметра.
Телефон на столе издал короткий, почтительный сигнал. Это была его секретарь, Инга.
— Олег Игоревич, к вам посетитель. Говорит, по личному вопросу. Марина Волкова.
Имя резануло по ушам, как скрежет металла по стеклу. Марина. Он не слышал этого имени пятнадцать лет. Оно принадлежало другой жизни, другому Олегу — голодному студенту, готовому драться за свои идеалы до хрипоты. Той жизни, которую он сознательно похоронил под тоннами бетона и стекла своих новостроек.
— Я занят. Пусть запишется на другой день, — бросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Она говорит, что это не ждет. Вообще, — в голосе Инги слышалось замешательство. — Выглядит она… ну, не очень. Очень просит.
Раздражение смешалось с дурным предчувствием. Что ей могло понадобиться спустя столько времени? Он помнил их расставание — страшная ссора, крики, битая посуда в съемной однушке на окраине. Он ушел, хлопнув дверью, уверенный в своей правоте. Она была слишком гордой, слишком непримиримой. Он — слишком амбициозным. Их пути разошлись навсегда. Так он думал.
— Ладно, пусть войдет. Пять минут, — процедил он.
Дверь открылась, и на пороге появилась женщина, в которой он с трудом узнал ту яркую, смеющуюся девушку из своего прошлого. Время не пощадило ее. Усталые глаза, сеточка морщин в уголках губ, дешевая куртка и какая-то затравленность во взгляде. Она вошла и остановилась посреди кабинета, словно боясь испачкать дорогой ковер.
— Здравствуй, Олег, — ее голос был тихим, надтреснутым.
— Здравствуй, Марина. Присаживайся. Чем обязан? — его тон был холодным, деловым. Он хотел поскорее закончить этот визит.
Она не села. Просто смотрела на него, и в ее взгляде была такая бездна отчаяния, что Олегу стало не по себе.
— Я не отниму много времени. Я пришла не за себя просить.
Он молчал, ожидая продолжения. Просит денег? Конечно. Что еще ей может быть нужно от него? Он уже прикидывал в уме сумму, которую можно безболезненно выдернуть из оборота, чтобы откупиться от этого призрака.
— После того, как мы расстались… я узнала, что беременна, — выпалила она.
Мир Олега качнулся. Панорама Москвы за окном поплыла, превратившись в размытое пятно. Он вцепился в подлокотники кресла, чувствуя, как ледяной холод ползет вверх по позвоночнику.
— Что? — переспросил он, хотя прекрасно все расслышал.
— Я родила сына. Костю. Ему сейчас четырнадцать, — она говорила быстро, сбивчиво, словно боялась, что он ее прервет. — Он твой сын, Олег.
«Ложь. Шантаж. Этого не может быть», — стучало в висках. Он хотел крикнуть ей это в лицо, выставить за дверь. Но что-то в ее глазах, что-то в ее дрожащем голосе не давало ему этого сделать.
— Почему ты молчала? — выдавил он из себя. — Почему сейчас?
— Гордость, обида… Не знаю. Думала, справлюсь сама. Думала, ты сделал свой выбор, и я не имею права лезть в твою жизнь, — она сделала паузу, сглотнув ком в горле. — А сейчас… сейчас я уже не справляюсь. У Кости… у него порок сердца. Врожденный, но до недавнего времени не давал о себе знать. Сейчас состояние резко ухудшилось. Нужна срочная операция. В Германии. У меня нет таких денег. И никогда не будет.
Она назвала сумму. Для Олега она была значительной, но подъемной. Как стоимость хорошего внедорожника. Но дело было не в деньгах. Дело было в том, что эта женщина только что взорвала фундамент его мира. Сын. Ему четырнадцать лет. Все эти годы, пока он строил карьеру, женился, растил Машу и Петю, где-то жил его первый ребенок. Ребенок, о котором он ничего не знал.
— Я… мне нужно время, — прохрипел он, вставая. Ноги были ватными.
— Времени почти нет, Олег! — в ее голосе впервые прорезался металл. — Врачи говорят — месяц, максимум два. Я принесла выписки, все документы. Можешь проверить. Это не обман.
Она положила на край его стола пухлую папку и посмотрела ему прямо в глаза.
— Я не прошу тебя признавать его. Не прошу становиться ему отцом. Я прошу только об одном — дай ему шанс выжить. Он ведь ни в чем не виноват.
С этими словами она развернулась и вышла, оставив Олега одного посреди его роскошного кабинета, который внезапно превратился в ледяную тюрьму. Он смотрел на папку, как на змею. Открыть ее — значило признать, что все это правда. А если это правда, то его жизнь, такая правильная и успешная, — всего лишь дом, построенный на песке.
***
Домой Олег ехал на автопилоте. Огни ночной Москвы сливались в сплошную размытую ленту. Он отменил совещание, сославшись на головную боль, и теперь просто хотел добраться до своего уютного, безопасного мира, который, как он теперь понимал, мог в любой момент рассыпаться в прах. Папка Марины лежала на соседнем сиденье, обжигая своим присутствием.
Дома его встретил привычный уют. Света что-то готовила на кухне, пахло ванилью и корицей. Дети, Маша и Петя, возились в гостиной с конструктором.
— Папа пришел! — закричал Петя и бросился к нему на шею.
Олег подхватил сына на руки, уткнулся носом в его макушку, пахнущую детским шампунем, и чуть не задохнулся от внезапного приступа вины. Он обманывал их всех. Каждый день, каждую минуту своей жизни с ними.
— Ты чего такой бледный, Олеж? — Света вышла из кухни, вытирая руки о передник. Она подошла и поцеловала его в щеку. — Что-то на работе?
— Да так, устал просто. Проект сложный, — солгал он, стараясь не встречаться с ней взглядом.
Он не мог ей рассказать. Сказать Свете — означало нажать на кнопку самоуничтожения их семьи. Она была честной, прямой, бескомпромиссной в вопросах верности. Она бы не простила. Не столько сам факт существования ребенка — это случилось до нее, — сколько пятнадцать лет неведения. Она бы восприняла это как жизнь, построенную на лжи. И была бы права. Значит, нужно скрывать. Но как? Операция в Германии — это огромные деньги, которые невозможно потратить незаметно. И что потом? Заплатить и забыть? Сделать вид, что ничего не было? А если сын выживет, что дальше?
Ночь стала для Олега пыткой. Он лежал рядом с мирно спящей Светой и смотрел в потолок. Перед глазами стояло лицо Марины. Он вспоминал их ссору. Да, он был резок. Он рвался вперед, к успеху, а она, как ему казалось, тянула его назад своими разговорами о семье, о детях, о том, что деньги — не главное. Он обвинил ее в том, что она не верит в него. Она обвинила его в черствости. Он ушел, уверенный, что прав. А она осталась. Одна. С ребенком под сердцем. Его ребенком.
Кем он был тогда? Эгоистичным юнцом. А кем стал сейчас? Уважаемым бизнесменом, любящим отцом… лжецом.
Под утро, так и не сомкнув глаз, он встал и прошел в свой кабинет. Дрожащими руками открыл папку. Медицинские выписки, диагнозы, написанные неразборчивым врачебным почерком, снимки, заключения… И фотография. С нее на него смотрел худой, бледный подросток с большими серьезными глазами. В его чертах, в изгибе бровей, в упрямо сжатых губах Олег с ужасом и трепетом узнавал себя. Сомнений не оставалось. Это его сын.
Он сел за компьютер. Нашел сайт немецкой клиники, указанной в документах. Все совпадало. Профессор Клаус Рихтер, специалист по сложным кардиологическим операциям у подростков. Отзывы, цены… Сумма, названная Мариной, была даже немного занижена.
Олег открыл свой личный банковский счет. Тот, о котором Света не знала — его «заначка», подушка безопасности. Денег там было достаточно. Он мог перевести их прямо сейчас. Один клик — и проблема решена. Финансовая проблема.
Но оставалась другая. Он перевел взгляд на фотографию Кости. Просто заплатить — это откупиться. Снова бросить его, как пятнадцать лет назад. Несостоявшийся муж для Марины. А для Кости он кто? Кошелек? Биологический материал?
Внутри боролись два человека. Один — расчетливый бизнесмен, который хотел закрыть эту проблему с минимальными потерями для своего статуса-кво. Другой — мужчина, в котором проснулось что-то древнее, первобытное. Ответственность. Долг.
Он не мог просто перевести деньги. Он должен был убедиться. Увидеть его. Понять, кто эта женщина, Марина, сейчас. Отчаяние это или шантаж? Хотя, глядя на фото сына, он уже знал ответ.
Он нашел в папке номер Марины. Написал короткое сообщение: «Я готов помочь. Но сначала хочу его увидеть».
Потом он сделал первый, пробный перевод на счет Марины. Небольшую сумму. На карте было указано: «На анализы и подготовку». Он врал сам себе, что это просто страховка на случай, если все окажется блефом. Но на самом деле он уже сделал свой первый шаг. Шаг в пропасть, из которой, возможно, не было возврата к его прежней, такой правильной и уютной жизни.
***
Встречу назначили на следующий день в неприметном кафе на окраине, подальше от центра, где Олега могли узнать. Он сидел за столиком у окна, нервно крутя в руках салфетку. Он не знал, чего ждать. Что говорят в таких случаях? «Привет, я твой отец, которого ты никогда не видел, и я, возможно, спасу тебе жизнь?» Звучало как бред.
Дверь кафе скрипнула. Вошла Марина, а за ней — высокий, сутулый подросток в серой толстовке с натянутым на голову капюшоном. Костя. Он был еще бледнее и худее, чем на фотографии. Он шел, опустив глаза в пол, и в каждом его движении сквозила неловкость и защитная враждебность.
Они подошли к столику. Марина подтолкнула сына вперед.
— Костя, это… Олег Игоревич.
«Олег Игоревич». Не «папа». Не «Олег». Холодная, отстраненная формальность, которая била наотмашь.
Олег встал. Он был на голову выше мальчика, который, казалось, еще больше съежился под его взглядом.
— Здравствуй, Костя, — сказал Олег, стараясь, чтобы голос не дрожал. Он протянул руку.
Мальчик на мгновение поднял глаза. В них не было ни радости, ни любопытства. Только глухая тоска и недоверие. Он неуверенно протянул свою тонкую, холодную ладонь и едва коснулся руки Олега. Рукопожатие было вялым и безжизненным. Первый контакт. Незнакомцы.
Они сели. Возникла мучительная пауза. Марина теребила ручку своей сумки. Костя уставился в свой телефон. Олег чувствовал себя идиотом.
— Как… как ты учишься? — спросил он первое, что пришло в голову. Глупый, стандартный вопрос.
— Нормально, — буркнул Костя, не отрывая взгляда от экрана.
— А чем увлекаешься? Спорт? Компьютер?
— Компьютер, — так же коротко ответил мальчик.
Диалог не клеился. Олег видел, что парень закрыт на все замки. И его можно было понять. Пятнадцать лет его мир состоял только из мамы. А теперь перед ним сидел этот чужой, лощеный дядя в дорогом костюме, который якобы его отец. Наверняка он его ненавидел.
— Костя, убери телефон, — тихо, но настойчиво сказала Марина. — Олег Игоревич пришел поговорить.
Костя с недовольным видом сунул телефон в карман.
— О чем?
Олег посмотрел на Марину. Она едва заметно кивнула, мол, говори.
— Костя, — начал Олег, подбирая слова. — Я знаю о твоей… проблеме. С сердцем. И я хочу помочь.
Мальчик хмыкнул.
— Мама сказала, что вам нужны деньги.
Это «вам» прозвучало как пощечина. Он четко отделял себя от этой ситуации. Это их, взрослых, проблемы. Деньги.
— Дело не в деньгах, — попытался возразить Олег, но сам понял, как фальшиво это звучит. Сейчас дело было именно в них. — Операция будет в Германии. В одной из лучших клиник. Все будет хорошо.
Костя снова посмотрел на него. На этот раз во взгляде мелькнуло что-то новое. Не то чтобы доверие, скорее, изучающий интерес.
— А вы… вы правда мой отец? — спросил он тихо, но прямо.
Этот вопрос застал Олега врасплох.
— Да, — ответил он твердо. — Да, Костя. Я твой отец.
Мальчик долго молчал, переваривая эту информацию. Потом посмотрел на мать.
— А почему ты раньше не приходил?
И вот он, самый страшный вопрос. Что ответить? «Я не знал о тебе»? Это переложит всю вину на мать. «Я был занят»? Это прозвучит как оскорбление.
— Это сложная история, Костя, — вмешалась Марина. — Мы с твоим отцом… мы были молоды. Так получилось.
— Получилось, что он нас бросил? — в голосе мальчика прозвучала детская обида, смешанная с подростковым максимализмом.
— Нет! — почти одновременно воскликнули Олег и Марина.
— Я не знал о тебе, — все-таки сказал Олег. — Если бы знал, все было бы по-другому. Честно.
Он говорил искренне. Глядя на этого болезненного, колючего, но такого родного подростка, он понимал, что действительно все было бы иначе. Он бы не позволил своему сыну расти вот так, в тесной квартирке с вечно уставшей матерью, без отца.
Кажется, Костя ему поверил. Или сделал вид, что поверил. Напряжение немного спало.
Они просидели еще минут двадцать. Говорила в основном Марина. Она рассказывала о врачах, об анализах, о том, как Костя быстро устает, что ему нельзя бегать, что он почти не ходит в школу, обучаясь на дому. Олег слушал, и в груди нарастала тупая боль. Это была жизнь его сына. Жизнь, полная ограничений и страха. А он в это время покупал Пете велосипеды и отправлял Машу в языковой лагерь в Англию.
Когда они прощались, Олег снова протянул Косте руку. На этот раз рукопожатие было чуть крепче.
— Я все организую, — сказал он Марине. — Деньги будут в ближайшие дни. Займись визами.
— Спасибо, Олег, — прошептала она. В ее глазах стояли слезы.
Он смотрел, как они уходят — высокая, измотанная женщина и худой, сутулый подросток. Два самых близких человека из его прошлой жизни. И теперь — его самая большая тайна и самая тяжелая ноша. Он сел в машину и долго сидел, глядя в одну точку. Абстрактная проблема обрела лицо, голос и холодное пожатие руки. И это меняло все.
***
Тяжесть секрета давила на Олега свинцовой плитой. Дома он стал молчаливым и рассеянным. Раньше он с удовольствием слушал щебетание Маши о школьных делах или возился с Петей и его машинками. Теперь же он просто присутствовал, а мыслями был далеко — в немецкой клинике, в тесной квартире Марины, в прошлом.
Света это заметила почти сразу. Она была чуткой и внимательной женой.
— Олеж, что с тобой происходит? — спросила она однажды вечером, когда дети уже спали. Они сидели в гостиной. Олег тупо смотрел в темный экран телевизора. — Ты сам не свой последнюю неделю. На работе проблемы?
— Да, есть один сложный проект. Инвесторы нервничают, — он снова солгал, и эта ложь показалась ему отвратительной на вкус.
— Ты же всегда справлялся с такими вещами. Может, расскажешь? Мне легче станет, если разделю с тобой.
Он посмотрел на нее. Красивая, любящая, доверчивая. Его Света. Его тихая гавань. И он эту гавань собирался взорвать. Или превратить в болото лжи.
— Все нормально, правда. Просто устал, — он попытался улыбнуться, но вышло жалко.
Днем он занимался организацией. Созвонился с клиникой, получил официальный счет. Сумма была колоссальной. Чтобы перевести ее, ему пришлось снять почти все деньги со своего «черного» счета. Он сидел в своем банковском приложении, палец завис над кнопкой «Подтвердить». Это был Рубикон. Назад дороги не будет. Он нажал. Деньги ушли. На секунду стало легче, будто он выполнил какой-то важный долг. Но потом пришло осознание последствий.
Он стал еще более дерганым. Постоянно проверял телефон, ждал сообщений от Марины. Они переписывались коротко, по делу: «Визы готовы», «Билеты куплены на вторник», «Костю положили на дооперационное обследование». Каждое сообщение было как маленький укол совести.
Однажды вечером его телефон, забытый на столике в гостиной, завибрировал. На экране высветилось: «Марина В.». Света, проходившая мимо, бросила на экран случайный взгляд.
— Марина В.? Это кто? Новая помощница?
Сердце Олега ухнуло куда-то в пятки.
— А… да. По новому проекту, — пробормотал он, хватая телефон. — Работа, даже вечером нет покоя.
Он ушел в кабинет, чтобы ответить. Но Света смотрела ему вслед долгим, задумчивым взглядом. Она не была дурой. В ее глазах зародилось первое семя сомнения.
Развязка наступила через пару дней.
Олег был в душе, когда ему позвонила Марина из Германии. Она говорила взволнованно: Костю готовят к операции, все идет по плану, профессор Рихтер сказал, что шансы хорошие. Олег что-то отвечал, пытался ее подбодрить, и в этот момент в ванную вошла Света с его халатом. Она не услышала начала разговора, но четко расслышала его последнюю фразу:
— Держись, Марина. Я мысленно с вами. Все будет хорошо, я верю.
Он обернулся и увидел ее лицо. Бледное, с широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас и непонимание.
— С кем ты мысленно? С какой Мариной? С «помощницей по проекту»? — ее голос звенел от напряжения.
Он понял, что это конец. Лгать дальше было бессмысленно и подло.
— Света, нам надо поговорить, — сказал он, выключая телефон.
— О да! — она горько усмехнулась. — Нам определенно надо поговорить, Олег.
Они прошли в спальню. Света села на край кровати, вся сжавшись, готовая к удару. Олег стоял перед ней, чувствуя себя преступником на суде.
— Кто она? — спросила Света тихо, но требовательно.
И он начал рассказывать. Про свою жизнь до нее, про Марину, про ссору. Про ее визит. Про сына. Про болезнь. Он говорил долго, сбивчиво, стараясь ничего не упустить, надеясь, что она поймет. Что она увидит его дилемму.
С каждым его словом лицо Светы становилось все более каменным. Когда он закончил, она долго молчала, глядя в одну точку.
«Значит, у тебя есть сын. Четырнадцать лет, — произнесла она безжизненным голосом. — И все эти годы… все наши пятнадцать лет… ты жил с этой тайной?»
— Нет! Я не знал! Я клянусь, я не знал! — воскликнул он. — Я сам узнал об этом две недели назад.
— Но ты мне не сказал! — она вскинула на него глаза, и в них была такая боль, что Олег отшатнулся. — Две недели ты врал мне в лицо! Ты воровал наши деньги, разговаривал с ней за моей спиной, жил двойной жизнью! Ты решил, что имеешь право принимать такие решения за нас обоих!
— Это были мои личные деньги…
— У нас нет «твоих» и «моих» денег, Олег! У нас семья! Или была… — она запнулась. — Дело не в деньгах. Дело в доверии. Ты его убил. Ты растоптал все, что у нас было.
— Света, я боялся тебя потерять! Я не знал, как сказать…
— Лучше бы сказал сразу! — закричала она, и по ее щекам покатились слезы. — Лучше горькая правда, чем эта сладкая ложь! Я жила в выдуманном мире с человеком, которого, оказывается, совсем не знаю! Кто ты, Олег? Кто ты на самом деле?
Он не знал, что ответить. Он и сам перестал понимать, кто он. В этот момент он был просто человеком, который своими руками разрушил то, что любил больше всего на свете. Первая трещина в монолите их семьи превратилась в бездонную пропасть.
***
Утро после признания встретило Олега гулкой, неестественной тишиной. Он вышел из кабинета, где провел бессонную ночь на диване, и нашел Свету в детской. Она молча и методично укладывала вещи Маши и Пети в дорожную сумку.
— Света, что ты делаешь? — его голос был хриплым от отчаяния.
Она не обернулась, продолжая складывать детскую одежду.
— Мы едем к маме.
— Зачем? Не втягивай детей, прошу тебя.
Тогда она выпрямилась и посмотрела на него. В ее глазах не было слез — только холодная, выжженная пустота.
— А что мне делать, Олег? Сказать им, что их папа, самый лучший и честный человек на свете, на самом деле жил с огромной тайной? Объяснить, что у них внезапно появился взрослый брат, о котором никто не знал, потому что наш дом — это декорация, построенная на лжи? — она говорила тихо, но каждое слово било наотмашь. — Нет. Я скажу им, что мы едем погостить к бабушке. Это самое малое, чем я могу их сейчас защитить. От твоей правды.
Через полчаса она разбудила детей. Олег слышал из гостиной их сонные, но радостные голоса — внезапная поездка к бабушке казалась им приключением. Когда они спустились вниз, уже одетые, Петя подбежал к нему.
— Пап, а ты с нами?
Сердце Олега разорвалось. Он опустился на колени, чтобы быть на одном уровне с сыном, и с трудом выдавил из себя слова:
— Нет, малыш. У папы очень срочная работа. Будьте умницами у бабушки, хорошо?
Он крепко обнял сначала Петю, потом Машу, вдыхая родной запах их волос и понимая, что теряет их. Света стояла у двери с сумками в руках, глядя в сторону, с лицом, похожим на маску. Она взяла детей за руки и, не прощаясь, вышла за порог. Дверь тихо щелкнула, отрезая его от прошлой жизни.
Дом, еще вчера бывший оплотом уюта, превратился в гулкую пустую коробку. Олег ходил из комнаты в комнату, натыкаясь на забытые игрушки Пети, на раскрытую книгу Маши. Тишина давила, сводила с ума. Он потерял их. Ради чего? Ради долга перед ребенком, которого он едва знал?
Впервые за много лет он позволил себе слабость. Сел на пол в гостиной и закрыл лицо руками. Не было ни слез, ни крика. Только глухая, всепоглощающая пустота. Он сделал выбор, и вот его цена.
Днем позвонила Марина. Ее голос был полон сдержанной паники.
— Олег, операция назначена на завтрашнее утро. Костя боится. Он… он спрашивал про тебя.
— Что он спрашивал? — хрипло спросил Олег.
— Спрашивал, приедешь ли ты.
Сердце Олега сжалось. Мальчик, который еще неделю назад смотрел на него с враждебностью, теперь ждал его. В самый страшный момент своей жизни он хотел, чтобы отец был рядом. Отец, которого он только что обрел.
И Олег понял, что ему нужно делать. Его семья здесь, в Москве, разрушена. Возможно, временно, а возможно, навсегда. Но там, в Германии, был его сын, которому он был нужен прямо сейчас.
Он купил первый попавшийся билет до Мюнхена. Через несколько часов он уже ехал в такси в сторону клиники. Он не знал, что скажет Косте. Не знал, как себя вести. Он просто ехал на зов крови, на инстинкт, который оказался сильнее страха и отчаяния.
Он нашел их в палате. Марина сидела у кровати, осунувшаяся, с красными от слез глазами. Костя лежал, опутанный проводами и капельницами, и смотрел в потолок.
Когда Олег вошел, Костя повернул голову. В его глазах мелькнула тень облегчения.
— Приехал… — прошептал он.
— Приехал, — кивнул Олег, подходя ближе. Он сел на стул с другой стороны кровати. — Как ты, боец?
— Страшно, — честно признался мальчик.
— Мне тоже, — так же честно ответил Олег. — Но профессор Рихтер — лучший в мире. Он все сделает как надо. А мы с мамой будем здесь. Ждать тебя.
Он впервые сказал «мы с мамой», объединив себя с Мариной в одну команду. И это прозвучало на удивление естественно.
Он провел в палате весь вечер. Они почти не говорили. Просто сидели рядом. Олег рассказывал какие-то смешные истории из своего детства, Костя иногда слабо улыбался. Марина молча смотрела на них, и в ее взгляде больше не было отчаяния. Была слабая надежда.
Поздно вечером, когда Косте вкололи успокоительное и он начал засыпать, Олег и Марина вышли в коридор.
— Спасибо, что приехал, — тихо сказала она. — Это для него очень важно.
— Он мой сын, — просто ответил Олег.
— Почему ты молчала все эти годы, Марин? — спросил он. Теперь, когда худшее было позади или только начиналось, он должен был знать. — Я бы не отказался.
Она долго смотрела в окно на огни чужого города.
— Когда ты ушел, я была разбита. И зла. Когда узнала, что беременна, первая мысль была — позвонить тебе. А потом… гордость взыграла. Я не хотела, чтобы ты подумал, что я пытаюсь привязать тебя ребенком. Решила, что справлюсь сама. Докажу тебе и себе, что я сильная. А потом закрутилось — работа, заботы… Я видела в журналах, как ты поднимаешься. Твоя свадьба, рождение детей… Я радовалась за тебя и ненавидела одновременно. И боялась. Боялась разрушить твою новую жизнь. А к тебе пришла, только когда земля ушла из-под ног. Когда поняла, что моя гордость может стоить Косте жизни. Прости меня, Олег.
В ее словах не было ни капли фальши. Это было не оправдание, а горькая исповедь. Не шантаж. Просто отчаяние матери, доведенной до предела.
— И ты меня прости, — тихо сказал Олег. Он понял, что в том их давнем разрыве не было правых и виноватых. Были просто два молодых, глупых и гордых человека. И за их ошибки теперь расплачивался их сын.
***
Операция началась в восемь утра. Маленькая красная лампочка над дверью операционной зажглась, отрезая Костю от мира. Для Олега и Марины начались самые длинные часы в их жизни. Они сидели на жестких стульях в пустом коридоре клиники. Стерильная белизна стен давила, запах антисептиков проникал, казалось, под кожу. Время застыло, превратившись в вязкую, тягучую массу.
Они не говорили. Слова были не нужны. Каждый думал о своем, но думали они об одном и том же. Олег то и дело порывался встать, пройтись, но снова садился. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным. Он, привыкший все контролировать, решать проблемы, двигать миллионами, сейчас мог только одно — ждать. Ждать и надеяться на руки хирурга и на чудо.
Он смотрел на Марину. Она сидела неподвижно, сцепив руки на коленях, и смотрела на красную лампочку. За эти несколько дней она постарела еще на десять лет. Вся ее жизнь сейчас была там, за этой дверью. Олег вдруг осознал, что все эти пятнадцать лет она была матерью-одиночкой. Работала на двух работах, тащила на себе быт, растила сына. В то время как он наслаждался семейным комфортом, она вела свою ежедневную, изматывающую войну. И он почувствовал не жалость, а огромное уважение к этой женщине.
Час. Два. Пять. Коридор наполнился людьми, потом снова опустел. Медсестры проходили мимо, бросая на них сочувственные взгляды. Олег несколько раз ходил в кафетерий, приносил кофе, к которому они почти не притрагивались. Он достал телефон. Ни одного сообщения от Светы. Он и не ждал. Но где-то в глубине души теплилась слабая надежда, что она напишет хотя бы «Как дела?». Но телефон молчал. Его мир разделился на «до» и «после». И сейчас он находился в этом страшном «сейчас», где не было ничего, кроме этого белого коридора и красной лампочки.
Чтобы отвлечься, он заставил Марину говорить. Рассказывать о Косте. Каким он был маленьким? Что любил? О чем мечтал? И она рассказывала. Тихо, сбивчиво, иногда улыбаясь сквозь слезы. О том, как он в три года пытался «чинить» будильник и разобрал его на детали. О том, как в семь лет написал свою первую компьютерную программу — калькулятор. О том, как он мечтал стать программистом и создавать игры. О том, как он стеснялся своей болезни перед сверстниками.
Олег слушал, и перед ним вырисовывался образ мальчика — умного, замкнутого, ранимого. Его сына. Он пропустил все: его первый шаг, первое слово, первую пятерку, первую влюбленность. Пятнадцать лет жизни, которые уже никогда не вернуть. И боль от этой потери была почти физической.
Наконец, спустя почти семь часов, лампочка погасла. Дверь открылась, и в коридор вышел профессор Рихтер. Высокий, седой, с усталым, но спокойным лицом. Он снял маску. Олег и Марина вскочили, как по команде.
— гер Рихтер? — прошептала Марина.
Профессор подошел к ним. Он говорил по-английски, медленно и четко.
— Операция была очень сложной. Но она прошла успешно. Мы сделали все, что было возможно. Сердце работает стабильно. Самое сложное теперь — это восстановление. Следующие 48 часов будут критическими. Но прогноз хороший. Он сильный мальчик.
Марина не выдержала. Она сползла по стене на пол и беззвучно заплакала. Это были слезы облегчения, слезы, копившиеся годами. Олег опустился рядом с ней на корточки и неловко положил руку ей на плечо. Он хотел что-то сказать, но не смог. Просто сидел рядом, чувствуя, как отпускает титаническое напряжение последних часов.
Позже их пустили в реанимацию. На несколько минут. Костя лежал на кровати, бледный, без сознания, подключенный к десятку аппаратов, которые пищали и мигали. Но он дышал. Он был жив.
Олег смотрел на сына, и его накрыла волна отцовской любви — такой мощной и всепоглощающей, что перехватило дыхание. Это не был долг. Это не была ответственность. Это была любовь. Запоздалая, выстраданная, но настоящая. Он подошел и осторожно коснулся руки Кости.
— Я здесь, сынок. Я больше никуда не уйду, — прошептал он.
И в этот момент он понял, что его прежняя жизнь закончилась не тогда, когда ушла Света. Она закончилась сейчас, в этой стерильной палате мюнхенской клиники. И начиналась новая. Неизвестная, сложная, но единственно возможная для него теперь.
***
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Олег и Марина по очереди дежурили у постели Кости. Он медленно приходил в себя. Сначала просто открывал глаза, потом смог пошевелить рукой, потом — слабо улыбнуться. Первое, что он сказал, придя в сознание и увидев Олега:
— Ты не уехал?
— Не уехал. И не уеду, — ответил Олег, сжимая его руку.
Между ними рождалась хрупкая связь. Они говорили. Обо всем и ни о чем. О компьютерах, о машинах, о Москве. Олег рассказывал о своем бизнесе, и Костя слушал с неподдельным интересом. Впервые в жизни он видел перед собой пример успешного мужчины — своего отца. А Олег, глядя на сына, видел не просто больного подростка, а умного, тонко чувствующего парня с огромным потенциалом.
Через неделю Костю перевели в обычную палату. Прогноз врачей был оптимистичным: впереди долгая реабилитация, но он сможет жить полноценной жизнью. Марина расцвела. Она больше не выглядела затравленной и измотанной. В ее глазах появился свет. Она и Олег стали… друзьями. Партнерами в самом главном проекте их жизни — спасении сына. Между ними больше не было обид и недомолвок. Только общая цель и общая радость.
Однажды вечером, когда Костя уже спал, телефон Олега завибрировал. На экране высветилось «Света». У него замерло сердце. Он вышел в коридор, чтобы ответить.
— Алло?
— Здравствуй, Олег, — голос Светы был спокойным, но холодным, как лед. — Как… ваш сын? Марина мне звонила, рассказала, что операция прошла успешно. Я рада за него.
Олег был ошеломлен. Марина звонила Свете?
— Да, все хорошо. Он идет на поправку. Света…
— Я звоню не для этого, — перебила она. — Я подала на развод, Олег. Документы будут у твоего юриста на следующей неделе.
Удар был ожидаемым, но от этого не менее болезненным.
— Света, подожди. Давай я вернусь, мы все обсудим.
— Обсуждать нечего. Я думала. Очень много думала. И я поняла, что не смогу. Не смогу каждый день смотреть на тебя и вспоминать эту ложь. Не смогу жить с мыслью, что у тебя где-то есть другая жизнь, другая семья. Даже если это семья из прошлого. Ты сделал свой выбор, Олег. Ты выбрал быть отцом тому мальчику. И это, наверное, правильно. Я не осуждаю тебя за это. Я осуждаю тебя за обман. За то, что ты не счел меня достойной знать правду.
— Но я люблю тебя! И детей!
— Я знаю, — в ее голосе прозвучала горечь. — Но иногда одной любви недостаточно. Нам нужно будет решить вопрос с детьми, с домом, с бизнесом. Но это потом. Через адвокатов. Не приезжай к нам, когда вернешься. Поживи пока в своей квартире в центре. Мне… нам нужно время. Очень много времени. Может быть, вся жизнь. Прощай, Олег.
Она повесила трубку.
Олег стоял, прислонившись к стене коридора. Все кончено. Он спас сына, но потерял семью. Он заплатил за свой выбор самую высокую цену. Он не чувствовал себя ни героем, ни жертвой. Он чувствовал опустошение и странное, горькое спокойствие. Он сделал то, что должен был.
Он вернулся в палату. Костя проснулся и смотрел на него.
— Все в порядке? — спросил он.
Олег посмотрел на сына. На его бледное, но уже не такое болезненное лицо. На его глаза, в которых было доверие. Он подошел и сел на край кровати.
— Да, сынок. Теперь все будет в порядке, — сказал он.
Он не знал, что ждет его впереди. Развод, раздел имущества, редкие встречи с Машей и Петей по выходным. Новая жизнь, которую придется строить с нуля. Но сейчас, глядя на своего обретенного сына, он понимал, что поступил единственно верным образом. Его идеальный мир сгорел дотла, но на пепелище пробивался первый, хрупкий росток чего-то настоящего. И за это стоило заплатить любую цену.