Квартира дышала запахом жареных котлет, едким облаком свежего лака для волос и ещё чем-то смутно тревожным, словно воздух предчувствовал надвигающуюся беду.
Ольга вошла, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить эхо каблуков. Сумка с ноутбуком больно врезалась в бедро, но она не обратила внимания. На кухне уже восседали. Четыре тарелки, два холмика оливье, словно увязшие в майонезных слезах, и, разумеется, Лидия Петровна, королева этого пиршества абсурда.
— А вот и она, наша благодетельница, — пропела свекровь, не поднимая глаз от миски, и всё же Ольга уловила в этом голосе фальшивую сладость. — Что, Олечка, опять задержалась? Работа, конечно, важнее семьи.
— Добрый вечер, — сухо бросила Ольга, стягивая пальто. — Планёрка затянулась. Новый проект грядет.
Сергей, её муж, вяло ковырял вилкой в окрошке. На ужин. В июне. Окрошка. Это уже походило не то на издевательство, е то на трагикомедию.
— Новый проект? — оживился Валерий Иванович, свёкор, промокая губы салфеткой. — Ну, это к деньгам! Вот и славно!
— Да-да, я как раз думала, Олечка, — вкрадчиво вмешалась Лидия Петровна, — раз у тебя всё так удачно складывается, может, поможешь нам немного? Ну, по-родственному.
Ольга замерла. Этот тон она знала наизусть. Сладкий, как липкий сироп, обволакивающий, как старое сало. Что-то они задумали. Затевают какую-то грязную игру.
— У нас с Валерой стены в зале осыпаются. Да и кухня, извини, будто прямиком из девяностых. А ты у нас теперь начальница, зарплата — как у министра, так что можешь себе позволить.
Сергей поджал губы. Молчит, значит, в курсе. И в доле.
— Вы хотите, чтобы я…?
— Да ты не волнуйся, — Лидия Петровна вскинула руку, словно принося клятву, — мы потом всё вернём. Просто оформи на себя кредит. Нам-то не дадут, возраст. А тебе сейчас одобрят вмиг. Миллион-полтора, сущие пустяки. Ты за полгода отобьёшь.
Ольга рассмеялась. Громко. С каким-то отчаянным весельем.
— Лидия Петровна, вы серьёзно? Это просто восхитительно: я работаю, я беру кредит, а вы… Что, делаете ремонт и рассекаете по квартире на новом пылесосе?
— Не перегибай, — лениво пробормотал Сергей, избегая её взгляда. — Это мои родители. Им нужно помочь.
— А ты что, беспомощный? Помогай сам. Я на это не подписывалась.
— Ты жена, — вспыхнула Лидия Петровна. — А жена должна быть опорой и поддержкой. А не сидеть и считать, кто кому сколько должен. Вот в моё время…
— Да я прекрасно знаю ваше время, — перебила Ольга. — Когда всё тянет на себе свекровь, муж лежит на диване, а невестка — бесплатная прислуга с функцией няньки и инкубатора.
Воцарилась тишина. Казалось, даже майонез в салате застыл, скованный ужасом.
— Значит, так, — Ольга резко отодвинула стул. — Я вам ничего не должна. Вы живете в своей квартире. Мы – в моей. Хотите ремонт? Продавайте дачу, копите, но без меня.
— Вот она – настоящая семья, — процедила Лидия Петровна, театрально хватаясь за сердце. — Женщина живёт в нашей семье и смеет говорить «моя квартира». Сергей, ты это слышал?
— Я слышал, — тихо, почти умоляюще произнёс он. — Мам, Оля права. Мы не можем её заставить.
“Ага, сейчас расплачется от жалости и побежит оформлять кредит”, – с горечью подумала Ольга.
— Может, хотя бы поговорим? — добавил он, поднимаясь со стула.
Ольга смотрела на него, как на незнакомца, подмигнувшего в вагоне метро. Близкий, но чужой.
— Конечно, Серёжа. Поговорим. Только не у нас, а у тебя. У вас. Где-нибудь там, где не пахнет манипуляциями и окрошкой в июне.
И она вышла.
Через три дня он вернулся с картонной коробкой. Молча сложил свои вещи. Ни ссор, ни упрёков. Лишь однажды взглянул на неё с укором:
— Я думал, что у нас всё по-другому.
— Я тоже так думала, Серёж. Но, знаешь… Я ведь не против помочь. Но когда меня не спрашивают, а ставят перед фактом – это не помощь, это долговое рабство. А я никому ничего не должна.
Ольга осталась одна. С новой должностью, выплатами по ипотеке, всепоглощающей тишиной в квартире и странной, обжигающей свободой в груди.
И только в ванной, утонув в горячей воде, вдруг зарыдала. Не от боли, не от обиды. От злости. На себя. На них. На всю эту фальшивую семейную идиллию, которую, оказывается, можно купить за полтора миллиона в кредит.
— Ты серьёзно выгнала его? — голос Светки в телефоне шипел злобным паром, словно чайник, обречённый на вечное кипение.
— Свет, он сам ушёл. С коробкой под мышкой, как офисный планктон, попавший под сокращение.
— Оля, у тебя вместо сердца что — кремниевый чип? Муж — не пальто с вешалки, которое можно снять и повесить обратно.
Ольга закатила глаза, прижавшись лбом к ледяному стеклу. Июль за окном плавил город в асфальтовый кисель. Внутри было удушливо. То ли от жары, то ли от ядовитых слов подруги.
— Свет, ты прекрасно знаешь, что у меня там не кристалл. Просто… меня перестали видеть. Я устала быть функцией, приложением к чужой жизни.
— Ладно, проехали, — смягчилась Света. — Приезжай к нам на дачу, развеешься, вдохнёшь свежего воздуха.
— Нет. Хочу быть дома. Одна. И чтобы даже запаха тыквенных пирогов не было.
— Зря, между прочим. Пироги у меня знатные вышли.
Ольга бросила трубку и направилась на кухню. На столе, словно змея в траве, лежала записка, оставленная Лидией Петровной в день её эпичного отбытия:
“Думаешь, ты умнее всех? Жизнь ещё расставит всё по своим местам. Научит старших уважать. Смотри, не захлебнись в собственном успехе.”
— Прелестно, — пробормотала Ольга, разрывая бумагу на мелкие клочки. — Как из дешёвой мелодрамы. Только я актриса так себе — без оваций осталась.
Через неделю Ольга ощутила, что её крепость захватывают. В тишину вторглись чужие звуки. Например, скрежет ключа в замке, когда ты дома и никого не ждёшь.
— Привет, Олечка, — Лидия Петровна вплыла в квартиру, как флагман в гавань: уверенно, гружёная сумками и без малейшего намёка на извинения. — Я тут ненадолго. Нам с Валерой нужно кое-что из кладовки достать.
— Ага. Например, холодильник, стиральную машину и пульты от мироздания?
— Сарказм — оружие тех, кто не умеет любить, — процедила свекровь, протискиваясь мимо Ольги. — Лучше подумай, как вы с Серёжей разъезжаться будете. Квартира хоть и твоя, а он прописан. Иметь право — не значит быть правой.
— Просто поразительно, — ледяным тоном ответила Ольга, скрестив руки на груди. — А у меня как раз сегодня юрист.
— Я быстро. Вот, забрала старые фотографии и альбом с марками. Это Валера просил.
— Ну пусть Валера сам и приходит. Без эскорта.
— Знаешь, я когда замуж выходила, так себя не вела. Никакого почтения, никакой… душевности. Как будто тебя в бухгалтерии напечатали.
— А вы когда замуж выходили, ещё мамонты в вальсе кружились. И никого не спрашивали, чего там женщина хочет. Вот и считаете, что и теперь можно не спрашивать.
— Ты такая злая стала.
— Я стала свободной. Для вас это одно и то же.
На следующий день — новый визит. Сергей. Без цветов. С юристом.
— Оль, — пробормотал он, отводя взгляд. — Я не хочу скандалов. Но мама права. Мне полагается часть этой жилплощади. Или деньги.
Ольга опустилась на стул. Она знала, что это произойдёт. Но видеть его, стоящего на пороге с папкой в руках, было всё равно, что наблюдать, как твой близкий, с улыбкой, отпиливает тебе ногу.
— Деньги? За что? За то, что ты четыре года не платил по ипотеке, потому что это была «женская блажь»? Или за то, что твоя маман при каждом удобном случае повторяла, что «тебе эта квартира не по статусу»?
Юрист откашлялся.
— Мы подадим иск о разделе имущества.
— Подавайте. Только учтите один нюанс: ипотека оформлена до брака. И выплачивалась тоже мной. А вы здесь проживали на правах… временного резидента.
Сергей стиснул кулаки.
— Ты правда хочешь, чтобы мы вот так, через суд и адвокатов?
— Нет, я хочу, чтобы ты ушёл и больше не пытался отжать то, что тебе не принадлежит.
Он ушёл. Без слов. Без попытки обнять или хотя бы изобразить сожаление. Словно всё, что между ними было — превратилось в пыль, лежащую в прихожей, под старыми тапками.
Через два дня пришло заказное письмо. Лидия Петровна, Валерий Иванович и Сергей Сергеевич обратились в суд: требовали компенсацию за «вложенные средства в совместный быт» и «причинённый моральный ущерб».
Впервые за долгое время Ольга почувствовала настоящую, обжигающую ярость.
— Ну раз вам нужна война — вы её получите, — прорычала она, набирая номер адвоката. — Только учтите: я в бухгалтерии выросла. Я не проигрываю.
Вечером, перебирая старые бумаги, она наткнулась на то, о чём совершенно забыла: дарственную на квартиру. От бабушки. До брака. Без всяких прав на совместную собственность.
— Спасибо, бабушка, — прошептала она. — Ты мне не только крышу над головой оставила, но и возможность послать их всех к чёрту на кулички.
На следующий день она отправилась в суд. Не из мести. А потому что устала быть удобной.
Судебное заседание назначили на девятое августа. Зной бил по городу, как кувалдой, раскалённый асфальт плавился под ногами. Ольга ехала в такси с открытым окном. На сиденье рядом лежала чёрная папка с документами. Она везла на суд не просто бумаги, а всю свою прежнюю жизнь. Распечатанную, скреплённую, с печатями и подписями.
Таксист настойчиво сверлил её взглядом через зеркало заднего вида.
— В суд, смотрю? Развод?
— Это вас не касается.
— А у меня вот жена тоже ушла. Сына теперь только по выходным вижу. Хоть квартира и моя.
— И вы тоже подали в суд?
— Не-е, я дурак. А вы — молодец. У вас в глазах такая решимость… Видно, что в обиду себя не дадите.
Своеобразная форма поддержки, конечно…
Она кивнула. Почувствовала, как предательски дрожат пальцы. От усталости? От кипящей злости? Или просто от осознания, что вот он — финал. Последняя серия сериала, где она не актриса, а режиссёр и сценарист в одном лице.
— Подсудимая… тьфу, простите, истец, пройдите, — прокуренная секретарша суда протянула ей папку.
— Не подсудимая, а владелица квартиры. Спасибо.
На скамье напротив вольготно расположилась вся «команда»: Сергей — в помятой рубашке, с выражением лица человека, искренне верующего в свою непогрешимость; Лидия Петровна — в белом костюме, словно на похороны совести; и Валерий Иванович, уткнувшийся взглядом в пол, будто надеясь провалиться сквозь него и избежать позора.
Судья вошёл в зал.
— Начинаем.
Ольга слушала, как адвокат противной стороны вещает о «совместной жизни, вложенных силах, общих целях, моральном ущербе».
— …и на основании вышеизложенного мой доверитель имеет полное право на компенсацию в размере восьмисот тысяч рублей, которые были им вложены в совместное проживание.
— Простите, — перебила Ольга. — А можно уточнить, какие именно средства? Потому что из своего кармана я оплачивала коммунальные платежи, гасила ипотеку, покупала продукты, пока у Сергея длилась «переоценка ценностей», и он «искал себя».
Сергей вздрогнул.
— Не передёргивай, Оль. Ты же знала, что у меня был сложный период.
— Разумеется. И я тебя поддерживала. Но это не значит, что теперь ты можешь претендовать на кусок моей квартиры. Это не программа лояльности.
Судья поднял бровь.
— Имущество было приобретено до брака?
— Да. Вот документы. И вот выписки по ипотечным платежам. Мои банковские счета. Ни копейки общих средств.
— Лжёт! — пронзительно закричала Лидия Петровна. — Я ей цветы дарила! Я ей пирожки пекла! Это тоже труд!
— Да, — тихо ответила Ольга. — Только этот труд больше походил на эмоциональное насилие под тыквенным соусом.
Судья молчал, казалось, целую вечность. Затем произнёс:
— В удовлетворении исковых требований отказать. Законных оснований для признания спорного имущества совместной собственностью не имеется.
— Как?! — Лидия Петровна вскочила, как ужаленная. — Это несправедливо! Мы отдали ей сына! Единственного! А она — вот так, за дверь!
Ольга вплотную подошла к свекрови.
— Вы не отдали, вы им пользовались. И он вам это позволял. Но всё, сказка закончилась. Кокон лопнул. Теперь я летаю сама по себе.
Сергей долго смотрел на неё. Пытался, наверное, найти в её лице ту прежнюю девочку. Наивную, влюблённую, покорную. Но её там больше не было.
— А ведь мы могли бы просто поговорить. Без суда.
— Могли, — кивнула она. — Но вы пришли не разговаривать. Вы пришли забирать.
Он вышел из зала, не попрощавшись.
Дома Ольга достала старую коробку с фотографиями. Их было много. Свадьба, поездка в Казань, первый Новый год, проведённый вместе. Она смотрела на себя — с длинной косой, в дурацком жёлтом свитере, с глупой, счастливой улыбкой.
— Здравствуй, старая я. Ну что, повзрослела? Да. И спасибо тебе, что не сломалась.
Она заварила себе чай. Без тыквы. Без пирогов. Без груза обид. Впервые за долгое время — просто чай.
А потом взяла телефон, открыла чат с Лидией Петровной и написала:
«Суд закончился. В эту квартиру вас больше не пустят. Ключи передайте через адвоката. Всего доброго, Лидия Петровна. И пожалуйста… забудьте про тыкву. Она ни в чём не виновата.»
И улыбнулась. Потому что теперь — она дома. По-настоящему. В своём доме. И в себе.
Финал.
