Наш брак начинался, как и у всех. Олег казался воплощением надежности. Он не дарил пышных букетов, но всегда встречал с работы. Он говорил не о любви, а о «порядке» и «правильной семье».
Меня, выросшую без отца, это подкупало. «За ним как за каменной стеной», — говорила моя мама.
Галина Сергеевна, его мать, появилась на горизонте сразу. Сначала — с советами. Потом — с инспекциями.
Она приносила с собой этот душный, приторный запах лилий. Ядовито-сладкий.
— Олежек любит, чтобы рубашки пахли вот так, — говорила она, доставая из сумки другой кондиционер для белья.
— Олежек не ест суп на втором бульоне.
— Зачем ты эту мазню развела? — кивала она на мои эскизы. — Мужа кормить надо, а не карандашиком чиркать.
Я пыталась говорить с Олегом.
— Милый, твоя мама… она немного…
— Мама плохого не посоветует, Катя. Она жизнь прожила.
Мои эскизы сначала переехали с мольберта в папку. Потом в дальний ящик кладовки.
«Каменная стена» медленно превращалась в стены тюрьмы.
А потом я перестала спорить.
Я стала удобной.
В тот день я нарушила правило.
Олег уехал на дачу к другу, а я достала свой старый альбом.
Я рисовала. Впервые за год я чувствовала, что дышу.
Звонок в дверь был резким.
Галина Сергеевна. Конечно. С контейнером ее фирменных голубцов.
И с запахом лилий, который, казалось, въелся в стены.
Она увидела альбом.
Ее лицо не изменилось. Она просто подошла и взяла его.
— Я же говорила тебе, — сказала она тихо.
Она начала рвать. Методично, страницу за страницей. Мои эскизы.
— Не смейте! — закричала я, кидаясь к ней.
Я попыталась вырвать альбом.
Дальнейшее было как в тумане.
Сильный толчок. Я пошатнулась, ударилась о край стола.
Я упала, пытаясь спасти остатки листов.
Она наступила мне на запястье. Несильно. НогоЙ.
А потом просто нажала.
Что-то хрустнуло.
Она смотрела на меня сверху вниз, пока я выла от боли.
— Ныть будешь, когда муж приедет. А пока — порядок наводи.
Она ушла. Запах голубцов и лилий остался.
И я осталась. На полу. С разорванным альбомом и рукой, которая смотрела в неестественную сторону.
Гипс был тяжелым, мертвым грузом. Пах он резко, больничной химией.
Олег вошел в квартиру, насвистывывая.
Он бросил ключи и прошел в комнату.
— Ты чего это? — он наконец заметил гипс.
Я сглотнула.
— Свекровь… она была здесь, пока тебя не было. Это она сделала.
Я смотрела на него, ожидая… чего? Ужаса? Гнева?
Олег засмеялся.
Это был короткий, лающий смешок.
— Катя, ты серьезно? Мама?
Он осекся, и его лицо исказилось в странной, неприятной улыбке.
— А, так это сегодня случилось.
Он подошел ближе.
— Ну, не могла же она просто так. Ты, наверное, ее довела. Опять со своими каляками-маляками.
— Олег, она… она это сделала специально.
Наступила пауза. Он перестал улыбаться.
Он посмотрел на меня. Долго. Изучающе.
— Мама не хотела, Катя. Я сам ей это приказал.
Воздух вышел из моих легких.
— Что?
— Ты стала слишком… своевольной, — сказал он спокойно. — Тебе нужно было напомнить твое место. Я сказал маме, что с тобой нужно быть пожестче.
Он по-хозяйски похлопал меня по здоровому плечу.
— Видимо, она перестаралась. Или… — он снова усмехнулся. — Или в самый раз.
Я смотрела на него, и не видела своего мужа.
— Ты… шутишь, — это была последняя, отчаянная надежда.
— Я шучу? — Олег искренне удивился. — Катя, мы — семья. А в семье должен быть порядок. Мама просто помогает мне его поддерживать.
Он встал и пошел на кухню.
— Будешь есть? Мама тут голубцов принесла.
Голубцы.
Сломанная рука.
Приказ.
Я поняла, что я в ловушке.
Всю ночь я лежала без сна, прислушиваясь к его ровному дыханию. Он спал, как младенец.
Утром он ушел на работу.
— Веди себя хорошо. Мама зайдет проверить, как ты.
Дверь захлопнулась.
Я была абсолютно, окончательно одна.
Я побрела в кладовку. Гипс мешал, рука ныла.
Там, в старой коробке, лежал он.
Маленький, старый диктофон.
Я нажала кнопку. Загорелся красный огонек.
Я положила его в карман халата.
Когда Галина Сергеевна позвонила в дверь, я была готова.
— Ну что, калека? — ласково пропела она.
Она снова надушилась так, что у меня заслезились глаза.
— Олежек сказал, ты вчера упала неудачно. Ай-яй-яй.
— Здравствуйте, Галина Сергеевна, — сказала я ровно.
Диктофон в кармане тихонько писал.
— Я пришла тебя покормить, — она двинулась на кухню. — Мужу нужна здоровая жена.
— Ты должна быть благодарна Олегу, — доносился ее голос. — Он тебя, такую, терпит. Никчемную.
Я села на диван.
— Да, Галина Сергеевна.
— Вот и хорошо, что понимаешь. Он тебе сказал, что это была его идея?
Я замерла.
— Что?
— Ну, вправить тебе мозги, — она хохотнула. — Он сказал: “Мама, она совсем меня не слушает. Сделай что-нибудь”. Вот я и сделала. Он у меня умница. Знает, что баба должна свое место знать.
Она вышла из кухни и поставила передо мной тарелку.
— Так что давай, ешь. И не вздумай ему жаловаться. Он все знает. Он все одобрил.
Меня затошнило.
Он все знает. Он все одобрил.
Я кивнула.
— Спасибо.
Когда она ушла, я достала диктофон. Нажала “стоп”.
У меня было доказательство.
Но куда бежать? С гипсом. Без денег.
Я начала думать.
Следующие несколько дней я была идеальной жертвой.
Я ела голубцы. Я кивала. Я молчала.
— Вот видишь, — говорил Олег жене, — сразу какая шелковая стала. Давно надо было.
(Он сказал это своей матери по телефону. Я не была его женой. Я была вещью).
Они расслабились.
Они выиграли.
А я слушала.
Я слушала, как Олег вечером пересчитывает деньги в своем кабинете.
Он не доверял банкам. “Только наличка”.
Мне нужно было на повторный прием в травмпункт.
— Олег, мне нужно к врачу. Снимок.
Он поморщился.
— Возьми такси, — он бросил мне на стол несколько купюр. — Ровно туда и обратно. И вот, врачу дашь. Чтобы снимок “правильный” написал.
Он даже не подумал, что я могу… что-то сделать.
Я была для него сломанной куклой.
Поездка в такси в одиночестве была как глоток свежего воздуха.
Город шумел.
В травмпункте была очередь.
Меня принял молодой врач. Не тот, что был в первый раз.
На бейджике было написано: “Соколов Андрей Петрович”.
У него были уставшие, но очень внимательные глаза.
— На что жалуетесь? — спросил он, глядя на карту.
— У меня… рука. Повторный снимок.
Он аккуратно осмотрел гипс, потом поднял на меня глаза.
— В карте написано: “Бытовая травма, падение с лестницы”.
— Да, — прошептала я.
Мой телефон в кармане завибрировал. “МУЖ”.
Я вздрогнула так, что врач это заметил.
Он отвернулся к окну.
— Вы знаете, — сказал он как бы в пространство, — падение с лестницы дает… другие повреждения. А у вас — чистый, изолированный перелом. Такое бывает, когда бьют или сильно выкручивают запястье.
Я молчала.
Телефон снова завибрировал. “ТЫ ГДЕ?”.
Андрей Петрович вздохнул.
Он сел за стол и начал что-то быстро писать.
Потом протянул мне бланк и визитку.
— Вот, — сказал он громко. — Это рецепт на обезболивающие.
Потом тише:
— А это моя личная визитка. Я дежурю в другом отделении. Если… боль усилится. В любое время. Понимаете?
Я смотрела на визитку.
“Андрей Соколов. Травматолог-ортопед”. И номер мобильного.
“В любое время”.
Я кивнула. Я спрятала визитку.
— Спасибо, доктор.
На обратном пути в такси я смотрела на город.
У меня был диктофон.
У меня был номер.
Оставалось достать деньги.
Я знала, где Олег их хранит.
В тайнике, в своем кабинете.
Вечером я, хромая и охая (я научилась хорошо играть), пошла вытирать пыль.
— Дай я, милый, — сказала я Олегу.
Его кабинет. Стопка книг по военной истории.
Одна из них была фальшивой.
Я провела по ней тряпкой. Пальцы запомнили ее вес.
Осталось только дождаться момента.
Момент наступил через два дня.
У Олега была какая-то важная встреча, “сделка века” на его небольшом предприятии.
Он был нервным с утра.
— Мать сегодня на дачу уехала, так что сиди тихо. Ясно?
— Да, милый.
— Я буду поздно. Не жди.
Дверь захлопнулась.
Я ждала.
Десять минут.
Двадцать.
Тридцать.
Сердце билось где-то в горле. А вдруг он вернется?
Я подошла к двери и прислушалась. Лифт уехал.
Я рванула в кабинет.
Воздух там был спертый, пах его одеколоном и старой бумагой.
Полка. Книги. Вот она. “Великие Полководцы”.
Я потянула ее здоровой рукой.
Тяжелая.
Она не поддавалась.
Я дернула сильнее. Книга-тайник выскочила из ряда и с глухим стуком упала на пол, раскрывшись.
Пачки денег. Евро. Доллары. Рубли.
Я опустилась на колени. Руки тряслись.
Я не считала.
Я сгребала их в старую сумку, которую приготовила заранее.
Сгребала одной рукой, гипс мешал, стучал по полу.
В сумку же полетел диктофон. Паспорт я спрятала туда еще вчера.
Я бросила пустую книгу-тайник на пол.
Пусть видит. Пусть знает, что я знаю.
Я накинула старую куртку.
Натягивать ботинки одной рукой — это была пытка.
Пальцы не слушались, пот застилал глаза.
Я у двери.
Рука тянется к замку…
Щелчок показался мне оглушительным.
Я выскочила на лестничную площадку.
Не лифт. Никогда.
Вниз. Пешком.
Я бежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Гипс бился о перила, боль отдавалась в плечо, но я не замечала.
Пролет. Еще пролет.
Дверь подъезда.
Я толкнула ее и вывалилась на улицу.
Солнце. Яркое.
Люди. Машины.
Я забилась за угол дома, за мусорные баки.
Сердце колотилось.
Я достала визитку.
Пальцы дрожали, я трижды набрала номер неправильно.
— Соколов.
Резко, по-деловому.
— Доктор… это Катя. Со… сломанной рукой.
Я плакала. Беззвучно.
На том конце провода помолчали.
— Катя. Где вы?
Голос стал другим. Теплым. Срочным.
— Я… я ушла. Я на улице. У меня… у меня есть запись и деньги.
— Так. Спокойно. Адрес.
— Я… я не знаю. Я у дома. Улица…
Я назвала адрес.
— Катя, слушайте меня. В полицию нельзя. К друзьям — нельзя. Он будет искать вас там в первую очередь.
— Я не знаю, куда…
— Я еду, — сказал он твердо. — Я не на дежурстве, я рядом. Спрячьтесь за углом. Никуда не уходите. Я буду через пять минут. Серая “Шкода”. Номер…
Он назвал номер.
— Вы меня поняли?
— Да.
— Ждите.
Я села на холодный бетон за баками.
Я прижала к себе сумку.
Пять минут.
Моя жизнь теперь измерялась этими пятью минутами.
Эти пять минут тянулись, как пять жизней.
Каждый звук заставлял меня вздрагивать.
Вот хлопнула дверь машины — я вжалась в стену.
Вот громкие шаги — я перестала дышать.
Это была Галина Сергеевна. Она прошла мимо, не поворачивая головы, к подъезду.
Ее духи ударили мне в нос даже здесь.
Она несла в руках сетку с чем-то. Наверное, приехала “проверить” меня.
Через минуту она выскочит. Она позвонит ему.
Я затряслась.
Серая “Шкода” подкатила бесшумно.
Андрей.
Он не сигналил. Он просто открыл пассажирскую дверь.
— Быстрее, Катя.
Я, спотыкаясь, подбежала и рухнула на сиденье.
Сумка упала мне на колени.
Дверь захлопнулась, отрезая меня от прошлой жизни.
Машина тронулась плавно, без рывка.
— Пристегнитесь, — сказал он.
Его голос был спокойным.
Я не могла. Моя здоровая рука тряслась так, что я не попадала в замок.
Он молча перегнулся через меня и защелкнул ремень.
От него пахло… ничем. Мылом. Чистотой.
Я выдохнула. И только тогда поняла, что не дышала.
Мой телефон в кармане куртки снова зажужжал.
“СВЕКРОВЬ”.
Я вытащила его. Экран горел.
Пять пропущенных от Олега.
Три от Галины Сергеевны.
И тут же посыпались сообщения.
“ТЫ ГДЕ?”
“ОНА ВЗЯЛА ДЕНЬГИ!!!”
“Я ТЕБЯ НАЙДУ.”
“ТЫ СДОХНЕШЬ В ПОДВОРОТНЕ, ТВАРЬ.”
— Он нашел, — прошептала я, показывая экран Андрею.
Он мельком глянул на дорогу, потом на телефон.
— Выбросьте его, — сказал он.
— Что?
— Прямо сейчас. В окно.
— Но…
— Это маячок, Катя. Это поводок. Они найдут вас по нему. Выбрасывайте.
Я опустила стекло.
Ветер ударил в лицо.
Я смотрела на светящийся экран. На слово “МУЖ”.
И я разжала пальцы.
Телефон вылетел и ударился об асфальт.
Я видела в зеркало, как он разлетелся на куски.
Я впервые в жизни почувствовала, что такое свобода.
Нет. Это было не то.
Я почувствовала, что перерезала трос.
Мы ехали молча.
Он привез меня в обычный спальный район, к серой, ничем не примечательной девятиэтажке.
— Это квартира моего коллеги. Он в командировке на полгода. Здесь вас искать не будут.
Маленькая, чистая, “холостяцкая” квартира.
Пахло пылью и слабым ароматом заварки.
— Вот, — он протянул мне пакет. — Тут немного еды. Вода. И…
Он достал простой, кнопочный телефон.
— Новая сим-карта. Мой номер уже вбит. Ваш старый мир о вас не знает.
Я смотрела на него.
— Зачем… зачем вы это делаете?
Он снял очки и протер их. Уставшие, внимательные глаза.
— Моя сестра… — он сказал это глухо, глядя в стену. — Моя младшая сестра тоже “упала с лестницы”. Муж-красавец. Все завидовали. Я был… я был далеко, учился в ординатуре. Я не успел.
Он резко повернулся ко мне.
— Я не опоздаю во второй раз.
Теперь я поняла.
Я не была для него просто пациенткой. Я была шансом.
— Я каждый день вижу, что люди делают друг с другом, Катя, — сказал он уже тише. — Переломы, ушибы. “Упала с лестницы”. Я устал от этого.
Он посмотрел на мой гипс.
— Вам нужно будет снять его через пару недель. Я приеду. А пока…
Он положил на стол пачку денег.
— Это ваши? — спросила я, глядя на сумку с деньгами Олега.
— Нет. Это мои. Вам нужно будет уехать из города. Очень далеко. Купить билет, снять жилье. На эти деньги, — он кивнул на мою сумку, — нельзя. Он заявит о краже. Вы в розыске за нападение на его мать и кражу. Я почти уверен.
Я похолодела.
— Нападение?
— Конечно. А как еще он объяснит ее синяки, когда вырывали альбом? Он уже все продумал. С этими деньгами вы — преступница. На них нельзя купить билет на поезд. Нельзя снять номер в отеле. Вы поняли?
Я не знала, что сказать.
— Я… я все верну.
— Я знаю, — кивнул он. — А теперь…
Он подошел к столу и включил диктофон, который я вытащила из сумки.
Мы сидели на чужой кухне и слушали.
“…Он сказал: Мама, сделай что-нибудь. Вот я и сделала…”
“…Он все знает. Он все одобрил…”
Когда запись кончилась, Андрей не сказал ни слова.
Он просто взял диктофон, вытащил из него флеш-карту.
— Эту запись я сохраню. У себя. Это ваша… страховка. Если они когда-нибудь вас найдут.
Он встал.
— Отдыхайте, Катя. Выпейте воды.
— Андрей Петрович…
— Просто Андрей, — он улыбнулся одними глазами. — Теперь вы в безопасности.
Он ушел.
Я повернула ключ в замке.
Щелчок.
Я была одна. В пустой квартире.
Но я больше не была в ловушке.
Запах лилий и голубцов выветрился.
Я подошла к окну.
Внизу была обычная жизнь. Дети играли на площадке.
Я достала из сумки деньги Олега. “Плата”.
Я не возьму деньги Андрея. Я не буду больше ни у кого в долгу.
Но он был прав.
Я не могла “засветить” эти деньги.
Значит, я должна была исчезнуть так, чтобы не пользоваться поездами, отелями или банками.
Я взяла деньги Олега. Это была плата.
Плата за мой альбом.
Плата за мою руку.
Плата за годы, которые у меня украли.
И я найду способ уехать.
Две недели я жила в этой квартире, как мышь.
Еду, которую принес Андрей, я растягивала, как могла.
Я смотрела в окно. Я училась шевелить пальцами на сломанной руке.
Он пришел, как и обещал. Ровно через две недели.
Со специальными ножницами, чтобы резать гипс.
— Ну, как вы?
— Тихо.
Процедура была неприятной.
Пыль от гипса. Свербеж.
Когда повязка упала, я ахнула.
Моя рука была сухой, синюшной, чужой.
— Это нормально, — сказал Андрей, аккуратно ее осматривая. — Атрофия.
Он показал мне несколько простых упражнений.
— Разрабатывать. Каждый день. Будет больно.
— Я привыкла к боли, — сказала я.
Он поднял на меня глаза.
— Пора отвыкать.
Он собрал свои инструменты.
— Куда вы теперь?
— Я найду… дальнобойщиков. Попуткой. Подальше.
— Куда?
— Туда, где море.
Он кивнул.
— Хороший план. Возьмите мои деньги, Катя. На первое время.
— Нет, — сказала я твердо. — У меня есть “плата”. Я справлюсь.
Он не стал спорить.
— Берегите себя, Катя.
— И вы, Андрей. Спасибо. За все.
На этом мы и расстались.
Той же ночью, переодевшись в старые вещи, оставшиеся в квартире, я ушла.
Я добралась до трассы.
Деньги Олега жгли мне карман.
Эпилог. Пять лет спустя.
Меня зовут Алина.
Имя “Катя” умерло вместе с телефоном, разбившимся на асфальте той дороги.
Я живу в маленьком приморском городе. Здесь пахнет солью и водорослями, а не гниющими лилиями.
Я снова рисую. Я живу в крошечной студии, которую снимаю за наличные.
Я делаю иллюстрации для детских книг под псевдонимом.
На запястье, там, где был перелом, остался тонкий белый шрам.
Я вижу его каждый раз, когда беру в руки карандаш.
Он больше не болит. Он просто напоминает.
Я не потратила деньги Олега.
Они лежали в банковской ячейке, которую я сняла на свое новое имя.
Это был мой “фонд мести”. “Плата”, которая ждала своего часа.
Андрей.
Мы стали друзьями. Не любовниками. Нет.
Мы стали чем-то большим. Мы стали союзниками.
Мы созванивались раз в месяц по чистым “серым” телефонам.
Он единственный, кто знал мое прошлое. Он единственный, кто называл меня “Катя”.
Он тоже уехал из того города. Работает в столице.
Я думала, что месть мне не нужна.
Я думала, что моя новая, тихая жизнь — это и есть победа.
Я почти убедила себя в этом.
Я сидела на пирсе и рисовала чаек.
Море было спокойным. Я была спокойна.
Я почти забыла, как звучит голос Олега.
Зазвонил телефон. “Андрей”.
Я улыбнулась, беря трубку.
— Привет. Как ты?
— Катя… — его голос был не таким, как обычно.
Он был… расколот.
— Катя, мне очень жаль.
Мой карандаш замер.
— Андрей? Что случилось? Ты в порядке?
— Он нашел меня.
Солнце перестало греть. Чайки замолчали.
— Что? Кто? Олег?
— Да.
— Как? — я вскочила. — Он тебе что-то сделал?
— Нет. Не мне. Хуже. Он нашел мою семью.
Он замолчал. Я слышала, как он тяжело дышит.
— Он, видимо, проверил все. Узнал, кто тебя осматривал в тот день. Вычислил. Пять лет, Катя. Он пять лет искал… не тебя. Меня.
Я не дышала.
— Катя, у меня есть младшая сестра. Лена. Она… она только закончила университет. Она живет с мамой… в нашем старом городе.
— Андрей…
— Он… он с ней. Он ухаживает за ней. Я не знаю, как он ее нашел. Он очаровал ее. Он втирается в доверие к моей матери. Я только что говорил с Леной по видео. Он был там. На заднем плане. Он улыбался мне.
Моя кровь превратилась в лед.
Хищник вернулся на охоту.
Он не искал меня. Он мстил ему.
Он бил по самому больному. Не по мне. По тому, кто мне помог.
— Он привез ей… — Андрей сглотнул, — он привез моей матери в подарок букет лилий.
Запах.
Приторный, ядовитый запах.
— Он знает, что ты знаешь, — прошептала я.
— Да, — сказал Андрей. — Это послание. Мне.
— Нет, — сказала я.
Карандаш в моей руке сломался.
Дерево впилось в кожу, но я не почувствовала боли.
— Это послание не тебе. Это послание — мне.
Он бросал мне вызов.
Я смотрела на свою руку. На белый шрам.
Пять лет я училась дышать.
Пять лет я думала, что победила.
— Катя, что мне делать? Я не могу…
— Ты ничего не будешь делать, Андрей, — сказала я.
Голос был не мой.
Это был голос женщины, которая сидела за мусорными баками. Голос, который сказал “я готова”.
— Ты останешься в столице. Ты будешь делать свою работу.
— Но моя сестра…
— Теперь это моя сестра, — сказала я.
Я повесила трубку.
Я пошла домой.
Я пошла в банк и забрала “плату”.
Деньги Олега.
Я купила билет. В один конец.
В мой старый город.
Пять лет я была жертвой. Пять лет я была беглянкой.
Теперь я возвращалась охотником. И я уничтожу их.
