Искренне благодарим каждого, кто оказывает помощь каналу лайками и подпиской!
Телефон завибрировал на кухонном столе, заставив вздрогнуть чашку с недопитым кофе. Алина не сразу протянула руку. Она знала, кто звонит. Семь часов вечера, пятница — как по расписанию.
— Алло, мам… — голос её дрогнул, будто она снова стала той девочкой, которая боялась признаться, что разбила вазу.
— Алиночка, ты не поверишь! — в трубке звучало возбуждённое щебетание. Голос матери всегда напоминал весенний ручей: быстрый, звонкий, несущийся куда-то мимо. — Я сегодня разговаривала с тётей Люсей. Она говорит, что после операции мне нельзя одной оставаться. Ну, ты же знаешь, сердце… И я подумала…
Алина сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев. В животе заныло, будто кто-то сжал его в кулак.
— Мам, подожди… Ты хочешь переехать? — она бросила взгляд на дверь в гостиную, где Максим, её муж, склонился над ноутбуком. Экран подсвечивал его лицо синим мерцанием — он снова считал цифры. Те самые, которые свели их жизнь к кредитам и молчаливым ужинам.
— Ну конечно! Ты же не против? Твоя квартира просторная, а я тут одна в этой хрущёвке… Лестница, пятый этаж — доктор сказал, что нагрузки вредны. Я приеду в понедельник, хорошо?
Алина зажмурилась. В висках застучало: «Квартира уже не наша. Квартира уже не наша». Слова, которые она повторяла про себя три месяца, но так и не смогла выговорить вслух.
— Мам, ты… Ты не предупредила… — она пыталась выиграть время, но язык заплетался.
— Предупреждать? Я же мать! — смех в трубке стал резким. — Или мне теперь звать вперёд дверь?
Алина почувствовала, как по спине побежал холодок. Она вспомнила тот день, когда они с Максимом ставили подпись на договоре купли-продажи. Риелтор, женщина в строгом костюме, сказала: «Рынок недвижимости падает. Вам повезло — успели продать до кризиса». Повезло… Да, они выручили деньги, чтобы закрыть долги Максима. Его строительная фирма рухнула через месяц после начала пандемии, словно карточный домик. А потом — кредиты, просрочки, звонки из банка…
— Ладно, договорились! — голос матери вернул её в реальность. — Я завтра начну собирать вещи. Одежду зимнюю возьму? У тебя же там, наверное, холодно?
— Мам, стой! — Алина вскочила, опрокинув чашку. Кофе растекся по столу, капал на пол. — Не сейчас… Мы… Мы делаем ремонт.
Тишина в трубке стала густой, как смола.
— Ремонт? — наконец произнесла мать. — А почему ты не сказала?
— Внезапно… Трубы прорвало, — Алина укусила губу. Лгать матери было все равно что глотать битое стекло.
— Трубы? В новостройке? — мать засмеялась, но смех звучал сухо. — Ладно, ремонт так ремонт. Я поживу у вас в комнате. Ничего, потерплю.
— Нет! — Алина почти крикнула. Максим поднял голову, нахмурился. — То есть… Там пыль, шум… Ты не выдержишь.
— Алиночка, — голос матери внезапно смягчился. — Я же пережила твоего отца, помнишь? Когда он пил, я спала на кухне, а он бил посуду. Ты думаешь, я испугаюсь какой-то пыли?
Алина закрыла глаза. Перед ними всплыло лицо отца — красное, с мутными глазами. Ей было семь, когда он ушёл, оставив мать с двумя работами и ипотекой. Мама тогда не спала ночами, шила платья на заказ, а утром провожала её в школу с улыбкой: «Всё наладится, солнышко».
И ведь наладилось. Пока Алина не повзрослела…
— Хорошо, — выдохнула она. — Только дай нам неделю. Договоримся с рабочими.
Когда звонок прервался, Алина уткнулась лбом в холодный стол.
— Она едет? — спросил Максим, появившись в дверях.
— Да.
— Чёрт… — он провёл рукой по щетине. — Надо было сказать раньше.
— Сказать что? — она резко обернулась. — Что мы продали её подарок на свадьбу? Что ты промотал всё, пытаясь спасти свою фирму?
Максим вздрогнул, будто её слова были пощечиной.
— Я не «промотал», — прошипел он. — Я пытался сохранить дело, которое кормило нас пять лет! Ты думаешь, мне легко было подписывать ту бумагу?
Они уставились друг на друга, как два чужих человека. Квартира, которую мать Алины подарила им на свадьбу, была последним якорем. Без неё они теперь жили в съёмной однушке на окраине, пряча от родных правду. «Временные трудности», — говорили друзьям.
— Надо придумать, — Максим сел рядом, запах его одежды — смесь дешёвого геля для душа и усталости. — Может, снимем квартиру на неделю? Скажем, что это наша…
— У нас нет денег даже на этот долг! — Алина ткнула пальцем в квитанцию за аренду. — Мама всё поймёт. Она не слепая.
— Тогда… Тогда скажем, что продали.
— Ты с ума сошёл? — Алина вскочила. — Для неё эта квартира была… — голос сорвался. Мать копила на подарок десять лет. Отказывала себе во всём: носила потёртые пальто, ела гречку с маслом. «Лишь бы у тебя был свой угол», — говорила она, вручая ключи.
Максим потянулся к ней, но Алина отстранилась.
— Прости, — прошептал он. — Я не знал, что всё зайдёт так далеко…
Она хотела закричать, что знала. Что умоляла его не брать ещё один кредит, не вкладываться в тот дурацкий тендер. Но слова застряли в горле.
Ночью Алина лежала, уставившись в потолок. Рядом храпел Максим. Она вспоминала, как мать учила её шить. «Главное — аккуратный шов, — говорила она. — Чтобы изнанка была не хуже лица». Теперь изнанка их жизни торчала нитками, колючими и неопрятными.
Утром она отправила матери сообщение: «Ремонт затягивается. Приезжай через две недели». Ответ пришёл мгновенно: «Не беспокойся. Я уже купила билет на поезд. Буду в субботу».
Суббота… Через три дня.
— Макс, — Алина разбудила мужа. — Она едет послезавтра.
Он сел, потирая глаза.
— Что будем делать?
— Не знаю… — она сглотнула ком в горле. — Может, признаться?
— Ты хочешь, чтобы у неё был инфаркт? — Максим схватил её за руку. — Она вложила в эту квартиру всю жизнь.
Алина вырвалась. Ей хотелось убежать, но бежать было некуда.
В пятницу вечером они стояли на перроне. Поезд из провинции прибывал в 18:45. Алина теребила перчатки, глядя, как пар от дыхания растворяется в морозном воздухе. Максим молча курил, пряча лицо в воротник.
— Может, скажем, что квартиру затопили? — прошептал он. — И мы временно снимаем…
— Она захочет помочь. Поедет проверять, — Алина покачала головой.
Гудок поезда заставил её вздрогнуть. Вагоны, похожие на уставших зверей, замедлили ход. И вот она — мать, машет рукой из окна. Лицо её светится, как фонарик в темноте.
— Алиночка! Максим! — она бросилась к ним, волоча огромную сумку на колёсиках. — Ой, как я соскучилась!
Алина обняла её, вдыхая знакомый запах лаванды и лекарств.
— Покажем квартиру? — мать нетерпеливо оглядывалась. — Я помню, ты говорила, что из окон виднеется парк…
— Мам… — Алина почувствовала, как Максим незаметно толкает её в бок. — Мы… Мы не туда едем.
— Почему? — мать замерла.
— Наш дом… Его… — Алина посмотрела на мужа. Его лицо было бледным.
— Сгорел, — вдруг выпалил Максим. — Месяц назад. Не хотели пугать.
Мать медленно опустила сумку.
— Сгорел? — она повторила, как будто не понимая слова. — А где вы живёте?
— Времянка, — Максим потупился. — Снимаем.
— Покажите мне, — мать выпрямилась. В её голосе зазвучали стальные нотки.
Алина поняла: игра проиграна.
Временное пристанище
Квартира, которую они снимали, находилась в сером пятиэтажном доме, чьи стены покрывали трещины, как морщины на лице старика. Лифт не работал, и они поднимались пешком на третий этаж. Мать шла первой, её сумка грохотала по ступеням.
— Вот… мы здесь, — Алина открыла дверь, пропуская мать в узкий коридор. Запах сырости и старых обоев ударил в нос.
Мать медленно осмотрела комнату: облезлый диван, стол с покосившейся ножкой, окно, заклеенное плёнкой от сквозняков. На кухне капал кран.
— Так это ваша «времянка»? — спросила она, проводя пальцем по пыльной полке.
— Да, — Максим бросил куртку на стул. — После пожара…
— Пожар, — мать повторила, будто пробуя слово на вкус. — А где вещи? Ваша мебель, фотографии?
Алина потупилась. Они оставили всё в проданной квартире, забрав только одежду и документы.
— Сгорело, — сказал Максим, избегая её взгляда.
— Всё? Даже мои часы, которые я тебе подарила на тридцатилетие? — мать пристально смотрела на Алину.
— Мам… — голос Алины дрогнул.
— Хватит! — мать резко хлопнула ладонью по столу. Стакан подпрыгнул, зазвенев. — Вы думаете, я слепая? Где документы на квартиру? Страховка? Следы огня на вас?
Тишина повисла, как тяжёлый занавес.
Разрыв
— Мы продали квартиру, — выдохнула Алина, чувствуя, как с плеч падает гора лжи. — Год назад.
Мать медленно опустилась на диван. Её лицо стало похоже на маску из белого воска.
— Почему? — спросила она тихо.
Максим заговорил первым, слова лились, как оправдания подсудимого: крах фирмы, долги, коллекторы… Алина добавила детали: ночи без сна, страх, стыд. Мать слушала, не перебивая.
— Вы продали мой подарок, — наконец сказала она. — Мой труд, мои годы… Чтобы спасти бизнес, который прогорел?
— Мы пытались вернуть деньги! — Максим вскочил, его тень заколебалась на стене. — Я не хотел…
— Молчите! — мать подняла руку. — Оба.
Она достала из сумки фотоальбом, потрёпанный уголками. На раскрытой странице — молодая мать Алины стоит у швейной машинки, заваленной тканью.
— Видишь? — она ткнула в фото. — Это я через месяц после того, как твой отец ушёл. Шила на заказ, чтобы платить за ту самую квартиру. Спала по три часа, кормила тебя кашей на воде. А ты… — её голос дрогнул.
— Мам, мы не хотели… — Алина попыталась взять её за руку, но та отдернула ладонь.
— Вы думали, я не пойму? — мать закрыла альбом. — Я бы помогла. Но вы решили меня обмануть. Как он.
«Он» — это отец. Алкоголик, который исчез, оставив долги. Сравнение обожгло Алину.
Старые тайны
Ночью мать ушла «подышать». Алина нашла её на скамейке у подъезда, кутающуюся в пуховый платок.
— Знаешь, почему я копила на твою квартиру? — спросила мать, не глядя. — После смерти бабушки я нашла её дневник. Она писала, как продала свои золотые серьги, чтобы купить нам еду, когда папа потерял работу. Я поклялась, что ты никогда не узнаешь такой нужды.
— Прости, — Алина села рядом, чувствуя, как слёзы катятся по щекам. — Мы боялись тебя разочаровать.
— Разочаровать? — мать повернулась к ней. В её глазах светились слёзы. — Ты моя дочь. Даже если бы ты жила в землянке, я бы гордилась твоей честностью.
Неожиданный выход
Утром мать разложила на столе документы: сберкнижку, договор аренды своей хрущёвки, ключи.
— Я сдала свою квартиру, — объявила она. — Этих денег хватит, чтобы погасить ваш долг. А жить будем здесь. Вместе.
— Мама, ты не можешь… — начала Алина, но мать перебила:
— Могу. Два поколения женщин в моей семье жертвовали всем ради детей. Теперь моя очередь.
Максим молча смотрел в пол.
— А я устроюсь на работу, — сказал он вдруг. — Водителем, грузчиком… Не важно.
Мать кивнула:
— Завтра начнём.
Новые швы
Через месяц они переехали в двухкомнатную квартиру рядом с парком. Тесновато, зато своё. Максим развозил продукты, Алина вернулась к профессии бухгалтера. Мать штопала одежду, продавая изделия в интернете.
Как-то вечером, зашивая дырку на рукаве Алининой блузки, мать сказала:
— Видишь? Шов почти не заметен. Главное — не прятать дыры, а аккуратно их чинить.
Алина улыбнулась. Их жизнь теперь напоминала лоскутное одеяло — пёстрое, прочное, сшитое любовью и правдой.