Алла проснулась от того, что кто-то гремел посудой на кухне. Полседьмого утра. Суббота. Она потянулась рукой к Роману — его место пустое, только подушка еще хранила тепло.
— Опять, — выдохнула она в потолок.
Из кухни доносился голос свекрови:
— Ромочка, я тебе омлет с помидорами сделала. Как ты любишь. А эта твоя спит до обеда, как барыня какая-то.
Алла закрыла глаза. Считала до десяти. До двадцати. До тридцати. Полгода. Полгода Татьяна Николаевна живет у них. Сначала на неделю — соседи затопили. Потом еще на неделю — ремонт затянулся. А потом просто осталась.
Встала, накинула халат. На кухне Роман сидел над тарелкой, а свекровь порхала вокруг него, как наседка.
— Доброе утро, — сказала Алла.
— О, проснулась! — Татьяна Николаевна улыбнулась своей фирменной улыбкой. Той самой, после которой всегда следовала гадость. — Я Ромочке завтрак приготовила. Тебе тоже сделать? Хотя ты же на диете вечно сидишь.
— Я не на диете.
— Ну да, ну да. Просто фигура у тебя… специфическая.
Роман уткнулся в телефон. Как всегда.
— Рома, мы же собирались сегодня в магазин за краской? — напомнила Алла.
— А зачем вам краска? — вклинилась свекровь. — Обои нормальные. Я вчера присмотрела в каталоге — с розочками. Очень мило.
— Мы хотим покрасить стены в спальне.
— Краска — это так… холодно. Неуютно. Вот обои — другое дело. Рома, скажи ей.
Роман пожал плечами:
— Может, и правда обои лучше?
Алла налила себе кофе. Руки слегка дрожали.
— Мы договорились о краске.
— Ну и что, что договорились? — Татьяна Николаевна села напротив. — Люди меняют решения. Правда, Ромочка? Ты же не хочешь жить в казарме?
***
На работе было спокойно. Алла вела онлайн-урок английского, объясняла времена, проверяла домашние задания. Здесь она была сама собой — уверенной, знающей свое дело. Ученики ее любили.
В перерыве позвонила подруга Настя:
— Ну как там твоя война?
— Никак. Вчера пришла — она Роме объясняет, что я неправильно стираю его рубашки. Представляешь? Двадцать первый век, а она про стирку рубашек.
— Слушай, а почему он молчит?
— Потому что он… — Алла замолчала. Что сказать? Что муж превращается в тряпку при матери? Что она больше не узнает человека, за которого выходила замуж?
— Алл, может, съезжайтесь? Снимите что-нибудь.
— Это наша квартира. Мы ее вместе покупали, кредит платим. Почему я должна уходить?
После работы Алла зашла в магазин. Купила продукты, вино. Думала заехать за краской, но… какой смысл? Все равно будут обои с розочками.
Дома было тихо. Странно. Алла прошла на кухню — никого. В гостиной — пусто. Из их спальни доносились голоса.
— …она тебе не пара, Ромочка. Ты посмотри — три года, а детей нет. Дома бардак. Готовить не умеет.
— Мам, ну что ты…
— Я правду говорю! Моя подруга — юрист. Она все оформит быстро. Квартира на тебя записана?
— Пополам.
— Ну ничего, это решаемо. Главное — начать. Гони ее в шею, пока не поздно. Пока она тебе ребенка не подкинула от кого попало.
Алла стояла в коридоре. В ушах шумело. Сердце билось где-то в горле.
— А Светочка, помнишь, дочка тети Вали? Она развелась недавно. Такая хозяюшка! И готовит, и шьет. И фигура — не то что у этой твоей…
Шаги. Алла метнулась на кухню, включила чайник. Дверь спальни открылась.
— О, ты пришла! — Татьяна Николаевна улыбалась. Та самая улыбка. — Мы тут с Ромочкой говорили, что тебя ужином побаловать. Я котлетки сделаю, как он любит.
Алла смотрела на нее. На мужа, который не поднимал глаз.
— Отлично. Я буду в комнате.
***
Ночью она не спала. Роман лежал рядом, дышал в подушку.
— Ты не спишь? — тихо спросила Алла.
— Ммм?
— Я слышала ваш разговор.
Тишина.
— Ты ее слушаешь? Ты правда думаешь, что я лишнее звено?
Роман повернулся к ней:
— Ну она просто волнуется. Мама есть мама. Ты тоже могла бы быть мягче.
— Мягче? Я полгода терплю, как она командует в моем доме. Решает, что мне носить, что готовить, как жить. А теперь еще и разводить нас надумала.
— Она не надумала. Она просто…
— Что — просто? Подругу-юриста подключает, Светочку сватает. Это просто?
— Ну ты же знаешь, какая она.
Алла села в постели:
— А ты какой? Где тот человек, который три года назад говорил, что мы команда? Что вместе горы свернем? Ты мог бы быть мужем. Но ты пока — мамино продолжение.
— Алла…
— Спи.
***
Два дня они почти не разговаривали. Татьяна Николаевна расцвела — готовила любимые Ромины блюда, переставляла мебель, громко обсуждала по телефону, какая невестка неудачная.
В среду Алла пришла раньше обычного. В прихожей стояли чемоданы.
— Это что? — спросила она у Романа.
— Мама… она хочет вещи привезти. Насовсем.
— То есть?
— Ну она же все равно у нас живет. Зачем платить за ту квартиру?
Алла молча прошла в гостиную. Татьяна Николаевна раскладывала какие-то бумаги на столе.
— А, Алла! Хорошо, что пришла. Я тут смотрю — у вас тарифы за коммуналку завышенные. Надо будет сходить, разобраться. И еще — я освобожу шкаф в прихожей под свои вещи. Твои пальто можно в спальню перенести.
— Татьяна Николаевна…
— И называй меня мамой уже. Сколько можно церемониться? Мы же семья.
— Мы не семья.
Свекровь подняла голову:
— Что, прости?
— Семья — это я и Роман. Вы — гость. Который задержался.
— Рома! — взвизгнула Татьяна Николаевна. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?
Роман вышел из кухни:
— Алла, ну зачем ты так?
— А как? Как мне разговаривать с человеком, который уговаривает тебя со мной развестись? Который подыскивает тебе новую жену?
— Я забочусь о сыне! — Татьяна Николаевна встала. — Я вижу, как он мучается! Как ты его не ценишь!
— Я его не ценю? Я?
— Да! Дом запущен, детей нет, уважения никакого! Я в этом доме — как в аду! Меня тут не уважают! Она разговаривает со мной, как с чужой! А кто стирал твои рубашки, пока она сидела в своем Zoom? Кто готовил? Кто порядок наводил?
Алла почувствовала, как внутри что-то лопнуло. Полгода накопленной злости, обиды, усталости — все вырвалось наружу:
— Знаете что, Татьяна Николаевна? Вы выжали из него все соки и волю. Всю жизнь. Он ничего не решает, а жмурится, пока вы портите наши отношения. Вы вырастили тридцатидвухлетнего мальчика, который не может сказать матери “нет”. И теперь хотите, чтобы он всю жизнь так и прожил — под вашей юбкой!
— Как ты смеешь! Я всю жизнь ради него! Я все ему отдала!
— Вот именно — все! Даже право на собственную жизнь!
— Я все разрушу! — свекровь тряслась от злости. — Я добьюсь, чтобы он тебя бросил! Ты об этом пожалеешь!
— А я добьюсь, чтобы он наконец вырос. Или ушел. Мне все равно.
— Хватит! — Роман стоял между ними. Лицо бледное, руки дрожат. — Хватит обеих!
Тишина. Слышно было, как тикают часы на стене.
— Мама, — голос Романа звучал тихо, но твердо. — Я тебя люблю. Ты много для меня сделала. Но я живу с женой. Это мой выбор. Мой дом. Моя жизнь. Или ты собираешь вещи, или мы с Аллой переедем. Но так больше продолжаться не может.
Татьяна Николаевна смотрела на сына, как на предателя:
— Ромочка… Как ты можешь? Я же… Я же для тебя…
— Мама. Пожалуйста.
— Она тебя настроила! Она тебя обработала! Ты пожалеешь! Вот увидишь — пожалеешь!
Свекровь выбежала из комнаты. Хлопнула дверь.
Роман и Алла стояли посреди гостиной. Молчали.
— Прости, — наконец сказал он. — Я был тряпкой.
— Был.
— Думаешь, она уедет?
— Не знаю. Но ты сказал. Это важно.
***
Татьяна Николаевна уехала на следующий день. Гордо, с скандалом, проклятиями. Обещала никогда больше не переступать порог. Хлопнула дверью так, что задрожали стекла.
Алла и Роман стояли у окна, смотрели, как такси увозит чемоданы и коробки.
— Как думаешь, надолго она обидится? — спросил Роман.
— Недели на две. Максимум месяц.
— И что потом?
— Потом ты ей скажешь, что любишь, но жить будете раздельно. Что будешь навещать, звонить, помогать. Но жить — раздельно.
— А если я не смогу?
Алла повернулась к нему:
— Тогда в следующий раз уеду я. И это будет навсегда.
Роман кивнул. Обнял жену.
— Пойдем за краской?
— Пойдем. Только не розовую.
— Боже упаси.
Они оделись, вышли из дома. Весенний воздух был свежим, пахло талым снегом и свободой. Впервые за полгода Алла почувствовала, что может дышать полной грудью. В своем доме. В своей жизни.
А Татьяна Николаевна позвонила через три недели. Плакала, просила прощения, говорила, что любит. Роман ответил, что тоже любит. И пригласил на ужин. В гости. На два часа.
Это было начало новой жизни. Где у каждого — свой угол.