С утра Мария собиралась на работу, как обычно – термос с зелёным чаем, бутерброды в контейнере, папка с отчётами. Но к обеду голова разболелась так, что даже буквы на мониторе начали расплываться. Она впервые за два года взяла отгул – обычно старалась не пропускать, берегла дни на случай, если свекрови понадобится помощь с больницей или Ире – с очередными проблемами.
Мария, прислонившись лбом к холодному стеклу автобуса, думала о том, как хорошо сейчас будет дома. Выпить горячего чаю с малиновым вареньем, которое осенью варила вместе со свекровью, закутаться в плед.
Их голоса она услышала ещё в прихожей.
Рука замерла на дверной ручке – разговор из кухни звучал приглушённо, но каждое слово било по вискам сильнее головной боли.
– Думаешь, она заметит? – Ирина, золовка, говорила вполголоса. От её обычной звонкости не осталось и следа. – Она же их почти не носит. Полгода в шкатулке пылятся. Только на новый год надевала, помнишь?
Мария прижалась к стене, чувствуя, как холодеет спина. Тело словно застыло, а в голове пронеслось: “Вот почему Ира тогда так внимательно рассматривала серьги за праздничным столом.”
– Ириш, это же память, – голос свекрови звучал неуверенно, с той особой интонацией, которая появлялась у неё всегда, когда она не могла отказать дочери. – Как-то нехорошо. Всё-таки её бабушка.
– Мам, ну что ты как маленькая? – В тоне Ирины появилось знакомое раздражение, от которого Мария обычно старалась её отвлечь разговорами о работе или новых сериалах. – Подумаешь, серьги! У неё украшений – половину можно продать, не обеднеет. Вон, на прошлый день рождения Лёшка ей колье купил. А мне нужен первый взнос за квартиру. Ты же не хочешь, чтобы я в сорок лет с тобой жила?
Сапфировые серьги.
Те самые, что бабушка отдала перед свадьбой. Мария до сих пор помнила тот день до мельчайших подробностей. Она тогда приехала попрощаться – через неделю должна была стать женой Алексея и переехать в другой город.
Бабушка достала шкатулку – старую, еще довоенную, с чуть облупившейся крышкой. Руки у неё дрожали, но глаза сияли: “Это не просто украшение, Машенька. Твой дед продал мотоцикл, чтобы их купить – единственную ценную вещь, что у него была. Береги их”. Она помнила, как прохладные камни легли в ладонь, как бабушка смахнула слезу: “Он всю жизнь говорил, что я красивее любых сапфиров. А теперь они твои – носи, вспоминай нас”.
Через месяц бабушки не стало – тихо ушла во сне. А серьги стали единственной материальной памятью о ней.
– Скажем, что она сама решила продать, – продолжала Ирина, и от её деловитого тона к горлу подступила тошнота. – Ну, знаешь, чтобы семье помочь. Она же у нас такая, правильная.
Мария сглотнула подступившую горечь. Три года она пыталась стать частью этой семьи. Вспомнились бессонные ночи у Ириной постели, когда та сломала ногу и мучилась от боли.
Походы по больницам – такси туда и обратно, термос с бульоном, бесконечные очереди на рентген. Воскресные обеды, которые она готовила, даже если валилась с ног после рабочей недели – потому что “так принято в семье”.
Свекровь, которой она помогала делать ремонт, красить стены, переклеивать обои.
“Правильная”. В устах золовки это звучало как приговор. Как насмешка над всеми её попытками стать своей.
– А он и не узнает! – голос Ирины стал медовым, тем самым, которым она всегда уговаривала мать. – Главное, чтобы ты молчала.
Мария на цыпочках отступила от двери. Спустилась на первый этаж, стараясь не скрипеть ступеньками. Каждый шаг давался с трудом – ноги словно налились свинцом.
Вышла во двор, побрела к детской площадке. Села на лавочку – ту самую, где обычно сидели с Ириной по вечерам, делились секретами, строили планы.
Февральский ветер пробирал до костей, забирался под тонкое пальто, но она не чувствовала холода. В голове крутились обрывки воспоминаний: вот Ирина плачет у неё на плече, рассказывая об очередном неудачном романе – “Ты единственная, кто меня понимает, Машка”; вот они со свекровью пекут пироги, и та говорит соседке: “У меня не невестка – дочка родная”.Телефон в кармане завибрировал так неожиданно, что она вздрогнула. На экране высветилось: “Лёша”. Палец замер над зелёной кнопкой. Сможет ли она говорить нормально? Не выдаст ли себя голосом?
– Да? – собственный голос показался чужим.
– Маш, ты где? – В трубке шумел офис, кто-то окликал Лёшу по имени. – На работе говорят, ты отгул взяла. Что-то случилось?
“Случилось, – хотелось закричать ей. – Твоя сестра хочет украсть память о моей бабушке. А твоя мать собирается ей помочь”.
– Да, – она с удивлением услышала, как спокойно звучит её голос. – Голова разболелась. Гуляю, воздухом дышу.
– Сильно болит? – В его голосе мелькнуло беспокойство. – Может, за тобой приехать?
“Приехать и увидеть, как твои родные делят мои вещи?”
– Нет, всё в порядке. Просто нужно проветриться.
– Точно? – Он помолчал. – Ты какая-то странная.
“Ты даже не представляешь, насколько”.
– Просто устала, – она заставила себя улыбнуться, хотя знала, что он не видит. – Ты это. Может, в аптеку зайдёшь? А то дома таблеток нет.
“Дома”. Слово царапнуло горло. Место, которое она считала домом, где пыталась создать семью, оказалось просто красивой декорацией.
– Хорошо, – сказал он. – Зайду.
– Купи что-нибудь от головы.
Она просидела на лавочке ещё час. Смотрела, как молодые мамы катят коляски, как старушки несут сумки из магазина, как дети возвращаются из школы. Обычная жизнь, обычный двор. Всё как всегда – и всё совершенно иначе.
В подъезд она вошла, когда уже начало темнеть. Поднялась на свой этаж – медленно, словно давая себе время передумать. Может, просто уехать? Собрать вещи и исчезнуть? Но что-то внутри требовало закончить это. Посмотреть им в глаза.
Ключ повернулся в замке непривычно громко. В прихожей пахло пирогами и предательством.
– Машенька! – Людмила Петровна выглянула из кухни, вытирая руки о фартук. – А мы тут с Ирочкой чай пьём. Присоединишься?
Её лицо было таким привычным, таким родным – чуть тронутые сединой виски, морщинки в уголках глаз, заботливая улыбка. Как она могла? Как они обе могли?
– Спасибо, – Мария разулась, аккуратно поставила ботинки на полку. Всё как обычно. Будто ничего не случилось. – Я, наверное, прилягу. Голова всё ещё болит.
Шкатулка стояла на туалетном столике – там, где она её оставила утром.
Обычная деревянная шкатулка, купленная на местном рынке. Потёртые уголки, чуть поцарапанная крышка. Ничего особенного. Кроме содержимого.
Серьги лежали на бархатной подушечке – два сапфира в серебряной оправе. Не слишком дорогие по нынешним меркам. Не бриллианты, не золото. Просто камни цвета летнего неба в простой оправе. Но для неё они всегда были дороже всех сокровищ мира.
За спиной скрипнула половица. Она даже не обернулась – узнала походку Ирины, лёгкую, танцующую.
– Красивые, – голос золовки был непривычно мягким. – Ты их так редко носишь. Только по праздникам.
“А ты считаешь, сколько они могут стоить. Прикидываешь, хватит ли на первый взнос”.
– Да, – Мария захлопнула крышку. Звук получился резким, как выстрел. – Берегу для особого случая.
– Для какого? – Ирина подошла ближе, и в зеркале отразилось её лицо – красивое, с правильными чертами. Лицо женщины, которую она три года считала сестрой.
“Для того дня, когда пойму, что больше не могу притворяться частью этой семьи”.
Мария молча прошла к шкафу. Чемодан лежал на антресолях – тот самый, с которым она когда-то приехала в этот дом. Красный, потёртый по углам, с наклейкой от старого путешествия на Чёрное море. Тогда они ездили вчетвером – она, Лёша, Ира и свекровь. Казалось, это было в другой жизни.
Она сняла чемодан, поставила на кровать. Щёлкнули замки.
– Ты что делаешь? – В голосе Ирины появились тревожные нотки. – Маш?
Мария методично открывала ящики комода. Белье, футболки, свитера. Что брать? Что оставлять? Руки двигались сами, складывая вещи стопками.
– Машка, ты чего? – Ира нервно рассмеялась. – У тебя командировка, что ли?
В прихожей хлопнула дверь – вернулся Лёша. Его шаги, тяжёлые, уверенные, приближались к спальне.
– Маш, я таблетки купил! И фруктов захватил, – он замер на пороге. – Это что?
– Чемодан, – она продолжала складывать вещи, не глядя на мужа.
– Я вижу, что чемодан, – в его голосе появились металлические нотки. – Зачем?
– Еду к маме.
– Прямо сейчас? – он шагнул в комнату. – Маш, что происходит?
Она наконец подняла глаза. Лёша стоял в дверях – растерянный, взъерошенный после рабочего дня, с пакетом из аптеки в руках. Любимый. Родной. Чужой.
– Ты знаешь, сколько стоят сапфировые серьги? – спросила она вдруг.
– Что? При чём тут…
– Твоя сестра знает. И мама твоя тоже.
Повисла тишина. Такая плотная, что, казалось, её можно потрогать руками.
– Ты о чём? – Лёша положил пакет на тумбочку. За его спиной маячило бледное лицо Ирины.
– О том, что сегодня я случайно услышала, как твоя семья планирует украсть мои серьги. Бабушкины серьги. Чтобы продать их и купить Ире квартиру.
– Маша! – Ирина шагнула вперёд.
– Что? – Мария повернулась к ней. – Не собиралась их брать? Или не собиралась продавать? Или, может, не говорила маме, что я и не замечу пропажу?
– Машенька, что случилось? – В дверях появилась встревоженная свекровь. – Я слышу крики.
– Ничего особенного, Людмила Петровна, – Мария аккуратно положила в чемодан фотоальбом. – Просто ваши дети решили, что раз я часть семьи, значит, мои вещи можно брать без спроса. Особенно если эти вещи можно выгодно продать.
Свекровь побледнела:
– Доченька.
– Не называйте меня так, – голос Марии дрогнул впервые за вечер. – Пожалуйста. Я вам не дочь. Я – та правильная дурочка, которая три года пыталась стать вам родной.
– Маш, подожди, – Лёша схватил её за руку. – Давай поговорим спокойно. Что значит “украсть серьги”? Откуда ты это взяла?
– Я слышала их разговор. Сегодня. Когда пришла домой пораньше.
Он повернулся к сестре:
– Ира?
– Лёш, я, – она запнулась. – Я просто пошутила! Мы с мамой просто болтали.
– О том, как провернуть кражу так, чтобы я не заметил? – Мария захлопнула чемодан. – Отличная шутка, правда?
В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тихим всхлипыванием свекрови.
– Я к маме, – Мария застегнула молнию на куртке. – На неделю. Может, больше. Мне надо подумать.
– О чём? – голос мужа звучал глухо.
– О том, сколько ещё я готова притворяться частью семьи, где меня считают чужой.
Она вернулась через месяц – когда почувствовала, что снова может дышать полной грудью.
Лёша звонил каждый день: сначала умолял вернуться, потом злился, потом затих на пару дней, а потом позвонил и просто сказал: “Я всё понял, Маш. Правда понял”.
Квартира встретила её новой тишиной. Ира теперь заходила редко – только когда действительно хотела увидеться, а не по привычке “мы же семья”. Людмила Петровна больше не настаивала на воскресных обедах.
– Знаешь, – сказала как-то Мария мужу, когда они сидели вечером на балконе, – я ведь не сразу поняла, что случилось на самом деле.
– В смысле? – он отвлёкся от ноутбука.
– В истории с серьгами. Дело же было не в них. Вернее, не только в них.
Она помолчала, подбирая слова. За месяц у мамы она много думала об этом.
– Понимаешь, я так старалась стать идеальной невесткой, сестрой, женой. Что перестала быть собой. А твои родные, они просто отзеркалили это. Если человек сам к себе относится как к половику у двери – грех не вытереть ноги, правда?
Лёша отложил ноутбук:
– Ты никогда не была половиком, Маш.
– Была, – она грустно усмехнулась. – Но больше не буду.
Теперь она носит серьги чаще – не прячет в шкатулку “для особого случая”. Надевает их в офис, в магазин, на прогулку. Когда Ира впервые увидела их после её возвращения, дёрнулась, отвела глаза. А Мария вдруг сказала:
– Красивые, правда? Знаешь, я нашла в интернете мастера, который делает похожие. Может, на день рождения себе закажешь? Если хочешь, я узнаю цены.
Это не было прощением – просто признанием того, что прошлое осталось в прошлом. Как и её попытки быть “правильной” невесткой.
Она больше не готовит воскресные обеды для всей семьи – теперь они с Лёшей часто уезжают на выходные за город или ходят в новые кафе.
Не сидит с Ириной допоздна, обсуждая её проблемы – у золовки появился психотерапевт, и, кажется, он помогает ей лучше, чем могла бы помочь “сестра”.
Не пытается заменить свекрови дочь – у той, как выяснилось, прекрасно получается строить отношения с невесткой, которая не растворяется в чужой семье.
– Мам, – позвонила как-то Ирина, – помнишь, ты говорила, что хочешь научиться работать на компьютере? Я тут курсы нашла.
Раньше Мария тут же вызвалась бы помочь. Теперь просто порадовалась, что Ира наконец начала заботиться о матери сама, а не перекладывать это на чужие плечи.
А серьги. Серьги стали для неё чем-то большим, чем просто память о бабушке. Теперь это напоминание о том, что настоящая любовь – это не когда ты растворяешься в другом человеке или семье, а когда остаёшься собой.
Иногда, возвращаясь с работы, она видит свекровь у подъезда – та всё так же кормит голубей, обсуждает с соседками новости. Здоровается. Иногда перебрасывается парой фраз. Но больше не пытается быть “доченькой” – и от этого их отношения стали спокойнее.
