— Вить, ты вообще в своём уме? — Алиса уронила на стол ложку и вытерла руки о полотенце, хотя ничего жирного на них не было. Просто привычка. Когда злилась, всегда так делала — что-то хватала, потом резко бросала, и обязательно вытирала руки. Как будто не руки, а отношения с этими людьми.
Виктор вздохнул, не отрываясь от телефона. Там, судя по звукам, тиктокерша с глупым голосом рассказывала, как открыть бизнес с нуля и стать миллионером за месяц.
— Ну чего ты сразу на крик-то срываешься? — протянул он, почесав шею. — Это же не я придумал. Это Маришка просто… спросила. Ты же знаешь, она всегда мечтала о своём деле.
Алиса взвизгнула от злости.
— Салон красоты! На мои деньги! В моей квартире! Она, значит, мечтала, а я двадцать лет пахала на эту трёшку? В ржавом лифте с бомжами ездила, в душ с ковшиком ходила, копила каждую копейку — а теперь, значит, её мечты должны на мои квадратные метры лечь? Виктор, ты серьёзно?
— Не надо орать, — поморщился он. — И, между прочим, ты не одна эту квартиру покупала, а с Игорем.
— С Игорем я ещё и разводилась одна. И долю его выкупала одна. Так что не начинай, — Алиса прищурилась. — И ты прекрасно знал: это МОЯ квартира. До брака. Даже не вздумай…
Он пожал плечами и встал из-за стола. Пошёл мыть кружку. Одну. Свою. Как всегда. Даже чашку за собой помыть — подвиг. А на него салон оформлять?
— А маме ты сказала бы, что она эгоистка, если бы отказалась нам помочь? — бросил он через плечо.
— Не приплетай сюда твою маму! — Алиса подскочила. — Это твоя сестра решила, что раз я у неё на свадьбе конверт жирный положила, то теперь должна ей бизнес открыть?
— Ну и что, что сестра? Ты могла бы хотя бы выслушать…
— Я выслушала. Четыре раза. На кухне, в машине, на даче и по телефону, когда она в очередной раз перепутала, что у меня обед, а не приём в банке. И каждый раз одна и та же песня: “Алиса, ты всё равно в этой квартире одна не справишься, продай, купи поменьше, мне чуть-чуть, ну совсем немного, на стартап”.
Алиса вдруг уселась обратно, резко, с хлопком. Руки сложила на груди. На лице — обида, сарказм, и след от подушки: она сегодня даже не накрасилась.
— И вообще, Вить, а ты сам-то хоть понял, что сказал? Салон. Красоты. Марина. Сидит — и мечтает, на мои деньги ногти людям пилить. У неё вчера в сторис мохито с утра, сегодня — новый телефон, завтра — опять что-то “запускает”. А ты ей веришь. А мне — нет.
Квартира была на третьем этаже. Панелька, хрущёвка, с трещиной в ванной и балконом, завешанным старыми шторами, которые Алиса стыдливо не снимала — напоминали о бабушке. Своей, не Витькиной, у той бабушка даже при жизни была как привидение — вечно где-то “в деревне”, “на даче”, “по делам”.
Когда Алиса её купила, ей было двадцать девять. Сама копила, два кредита, помощи от родителей — ноль. Игорь тогда больше мешал, чем помогал, зато потом благородно “уступил” свою долю за полтора миллиона — хотя вложил в лучшем случае в занавеску и ужин на двоих.
Теперь Алиса жила тут с Виктором уже пятый год. И не сказать, чтобы плохо — но в последнее время всё чаще возникало ощущение, что она в собственном доме гость. Особенно когда на кухне оставалась одна, с посудой, крошками и внезапными разговорами “о вложениях”.
— А может, продать и правда? — предложила Валентина Петровна через неделю, придя на чай. — Купите поменьше, с ремонтом. А с остального и Маришке хватит, и вам на машину. Молодые вы ещё. Алиска, ну что тебе одной в такой квартире делать?
Алиса смотрела, как чайник доходит до кипения, и держалась за край стола так, будто тот мог её утащить сквозь пол подальше от этого диалога.
— Мне — жить. И вещи мои здесь. И душ. И шкаф, который я собирала по скидке два года.
— Да что ты всё про вещи! — вскинулась Валентина Петровна. — Жизнь не в вещах, а в людях. А люди — это семья. Ты могла бы поддержать мечту Марины, между прочим. Она вообще-то старается, идей у неё море.
— Она с прошлого лета “запускает марафон женственности”, — бросила Алиса, — а деньги на ногтевой кабинет собирает с меня. Уж извините, я старомодная. Я свои мечты зарабатываю сама.
— Ну ты и злюка, — буркнула свекровь и отвернулась к окну. — Всегда ты была… особенная.
“Особенная”, ага. Та, которая всегда мешает им жить как хотят. Не даёт “вдохновиться”, “начать с чистого листа”, “войти в поток”. Ещё один поток — и Алиса войдёт в Сбер с требованием выдать ей наличными всё, что осталось, и уедет к чёртовой бабушке. Если бы та не умерла три года назад.
— А что, если я тоже открою салон? — бросила она вечером Виктору, стуча ложкой по краю кастрюли. — Назову его “На свои”. Будет кабинет с табличкой: “Маникюр за честно заработанное”. Нравится?
Он закатил глаза:
— Ты превращаешься в ведьму. Реально. У тебя на лбу скоро появится: “Я сама”.
— А ты превращаешься в чью-то тень. Маму слушаешь, сестру слушаешь, а свою жену — в грош не ставишь. Ты вообще понимаешь, как это унизительно — предлагать женщине продать своё жильё ради бизнеса её золовки?
Он встал, бросил полотенце на стол. Громко, как будто объявлял войну.
— А ты вообще понимаешь, что всё не вечно? Всё ж в жизни бывает! А если мы впряжёмся, все вместе — получится! А ты одна — никому не нужна будешь!
Молчание. Только капает вода из крана. И Алиса стоит, как вкопанная, с губами, побелевшими от сдерживаемого крика.
— Вот и всё, Вить, — сказала она тихо, медленно вытирая руки. — Раз ты так считаешь, то не стоит тянуть. Давай. Съезжай. Сегодня. Не завтра. Не потом. Сейчас.
— Чего?
— Сказала же — всё. Конец кино. Не продам. Не обсуждаю. А ты — иди. Хочешь жить с мамой? Живи. Хочешь с сестрой салон строить — строй. Только не на моей крови и не в моей квартире.
Он смотрел на неё, как будто она сошла с ума.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
Он ушёл в тот же вечер. Собрал рюкзак, взял куртку, документы, ноутбук. Алиса помогла сложить шнуры в мешочек. Как хорошая хозяйка.
Когда за ним закрылась дверь, она села на пол. Не плакала. Только дышала тяжело, как после бега. И вдруг заулыбалась.
— “Ты никому не нужна будешь”, — прошептала она. — Ну, посмотрим, Виктор Сергеевич. Очень даже посмотрим.
***
Через два дня он прислал СМС:
«Алиса, я пока у мамы. Нам надо всё обдумать. Надеюсь, ты остынешь».
Алиса только фыркнула. Остыть? Ей бы сковородку остудить, которой она чуть не швырнула в дверь, когда он хлопнул ею на прощание. Остальное — давно выкипело.
Она как раз тогда пол мыла — бесилась, швыряла ведро, драила кухню с остервенением. Вечером на диван села, чай с мятой налила. И вдруг — спокойно. Вот совсем. Словно вытащила занозу, которая год сидела и болела.
— Да ты что, Алиса! — Лариса, её коллега по бухгалтерии, округлила глаза, запихивая в рот пирожок с яйцом. — Ты его прямо выгнала? Не верю. Ты ж у нас всегда дипломат…
— Всё, Ларчик, теперь я не дипломат. Я теперь суверенное государство. Без визового режима и кредитных обязательств, — отмахнулась Алиса и вытерла руки влажной салфеткой. — Пусть теперь с мамой своей обсуждает инвестиции в ногтевой рай.
— А ты… ты совсем-совсем решила?
Алиса допила кофе и кивнула:
— Я ему дала два года. И что? Он даже посудомоечную так и не подключил. Только болтал. Всё мечты, идеи, поддержка сестры, великая цель. А на деле — тапки разбрасывает и в холодильник тупит.
— Ну ты же понимала, кто он.
— Понимала. Но верила, что подрастёт. А он — как был, так и остался. Только теперь ещё и с претензиями. В тридцать пять. Мама говорит, сестру жалко. А мне кто сочувствует?
Лариса посмотрела в окно и тихо произнесла:
— Ну ты, конечно, молодец. Только жаль всё равно. Привычка ведь. С ней тяжелее, чем с мужиком расстаться.
Алиса усмехнулась. Да, привычка была. Но жить под гнётом чужих желаний — вот это хуже любой привычки.
На третий день после его отъезда в квартиру пришла Марина.
Без предупреждения, в обтягивающих джинсах и с наращёнными ресницами, как в бою. С порога:
— Алиса, мы с Витей сейчас всё обсудили, и я решила — я тебе помогу всё рассчитать. Мы с подругой нашли помещение, нам надо всего миллион двести. Это не так много, если учесть, сколько стоит твоя квартира. Всё можно сделать быстро, с риелтором, мы уже нашли…
— Стоп. — Алиса подняла руку, как на школьном уроке. — Ты не поняла. Я тебе уже сказала — нет. Всё. Никаких «если», «вдруг», «возможностей».
Марина надула губы:
— Ты вообще человек? Или ты — счёт-фактура с ногами? Вечно только о деньгах думаешь. Никакой женской солидарности!
— Женская солидарность — это когда ты не лезешь в чужую квартиру с мечтой открыть маникюрный концлагерь. И не рассказываешь мне, что я жадная, потому что не хочу продавать единственное жильё. Иди отсюда, Мариш. Пока я культурная.
Та ещё пару секунд стояла, открыв рот, потом развернулась — и хлопнула дверью так, что карниз дрогнул.
— Слушай, он же не выписан? — спросила Лариса вечером, когда они переписывались.
— Нет. Прописан. Но квартира — моя. До брака. Документы все есть. Хочешь, покажу? — Алиса сфоткала и отправила Ларисе скан выписки из ЕГРН, которую она хранила на телефоне в папке «Доказательства».
— Ну хоть с этим порядок. А то знаешь, как бывает… Потом по судам бегай.
Алиса вздохнула. Она уже читала форумы. Знала, что если на него не оформлено, он и претендовать не может. Но всё равно было противно. Потому что Виктор ей теперь названивал каждый вечер. То с тоской в голосе:
«Алиса, ты слишком жёсткая…»
То с подковыркой:
«Ну что, не скучаешь, хозяйка жизни?»
То с раздражением:
«Ты меня на улицу выкинула, как кота!»
— Ты взрослый мужик, — отвечала она. — Не кот. А если кот — то уж очень наглый. Ешь, валяешься и дерёшь обои.
А потом Валентина Петровна пришла снова. На этот раз — в сопровождении участкового. Без звонка, без тапочек. Алиса открыла — и чуть не упала.
— Вот, — говорит, — знакомься, старший лейтенант Шамардин. Я заявила: ты незаконно выселила моего сына. Квартира хоть и твоя, но он в ней зарегистрирован. А значит, ты не имела права его выгонять. Вот пусть сейчас полиция решает.
Алиса молча вытащила из ящика документы. Права. Договор купли-продажи. Выписку. И, конечно же, заявление о разводе, которое уже лежало в сумке, готовое к завтрашнему походу в ЗАГС.
— Проживание по месту регистрации не даёт права собственности, — объяснил участковый, ковыряясь в бумагах. — Вы, конечно, можете подать в суд на временное проживание, но хозяйка имеет право… да-да, это собственность. Всё в порядке.
Валентина побелела.
— Ты что, совсем с ума сошла? Он же твой муж! Ты же должна была его понять!
— Он теперь почти бывший. А ты — совсем не моя родственница. Так что с вещами — на выход, — ответила Алиса, глядя ей прямо в глаза. — И запомни, Валентина Петровна. У меня нет желания больше слышать про Мариныны идеи. Она мне не подруга. Не родня. Даже не хорошее воспоминание.
В тот вечер она сняла обручальное кольцо и положила его в коробочку из-под серёжек, которые подарила себе сама — на прошлый день рождения. Сама, потому что Виктор забыл. Сказал, «закрутился на работе», а потом купил ей термокружку с надписью «Миссис Вселенная». Да, с орфографической ошибкой.
Алиса села на балкон с чаем, закуталась в плед и впервые за долгое время ощутила, что дышит полной грудью. Без чужих желаний, без просьб и давления. Просто — сама.
И где-то внизу, под её окнами, пробежала чья-то собака, завизжали дети, закричала бабка из соседнего подъезда, что «опять кто-то бросил окурок в мусорку».
Алиса улыбнулась.
— Ну что, коты мои бывшие. Добро пожаловать в реальность. Я больше не миссис никто. Я — просто Алиса. И мне так легче.
***
— Алиса, ну мы же взрослые люди… — голос Виктора звучал спокойно, даже с мягкой обидой. — Я просто не понимаю, почему ты так резко. Зачем этот развод? Зачем заявление?
Она смотрела на него как на человека, с которым вместе пережили ураган, но он всё ещё стоит на руинах и предлагает… застеклить веранду.
— Вить, ты в суд подал, — спокойно сказала она, поправляя волосы. — На право временного проживания. При том, что ты живёшь у мамы и трижды за месяц мне угрожал, что «ещё увидишь, как я умею быть гадом». Ты вообще в своём уме?
— Это не угроза, это эмоции. Мы оба перегнули. А квартира — ну, технически, я же зарегистрирован. Мне негде жить. Почему бы не…
— Потому что ты тут не живёшь. И жить не будешь. Иди с мамой обои выбирай. Или Марине в салоне помощь предлагай. Я — не твой запасной аэродром.
Суд был через две недели. Ничего страшного, никакой драмы — обычный районный, с облупленными стенами и пластиковыми стульями. Алиса пришла в чёткой белой рубашке, с собранными волосами и тремя папками документов.
Виктор — с мамой. Валентина Петровна была в коричневом плаще с меховой оторочкой и держала сына под локоть, как калеку.
— Говори, Витенька. Чётко и уверенно. Она тебе жена. У тебя по закону есть право. Пока развод не вступил в силу, ты член семьи. — Её шепот был слышен через весь коридор.
— Доброе утро, — кивнула им Алиса. — У меня всё готово. Я подготовила выписки, переписку, заявления. Если хотите, могу ещё и аудио приложить — как вы, Валентина Петровна, обещали «выгнать меня на улицу в одной майке». Помните? Вы тогда ещё лопали пирожки с ливером у меня на кухне.
Валентина побагровела. Виктор потупился.
Судья, женщина лет шестидесяти с уставшим лицом и грустными глазами, вникла быстро. Сама посмотрела, сама уточнила.
— Нет брачного договора. Квартира приобретена до брака, за личные средства. Проживание супруга — по договорённости. Семейные отношения фактически прекращены. Есть заявление на развод. Угрозы, давление, конфликт. Проживание невозможно. Отказать.
И всё. Три минуты. Как отрезала нитку.
Виктор вышел, не глядя. Валентина попыталась кинуть что-то вслед — но судья строго бросила:
— И будьте благодарны, что она не подала встречный иск за моральный ущерб.
— Ну ты даёшь, — восхищённо сказала Лариса, когда Алиса всё ей пересказала. — Аж захотелось развестись с кем-нибудь. Ради кайфа.
Алиса смеялась. По-настоящему. Со слезами. Со сдвинутой тушью. С таким освобождением, как будто она не мужа сбросила, а рюкзак с кирпичами.
В тот же вечер она удалила номер Виктора. И его мамы. И Марины. И всех общих знакомых, кто писал ей «ну может всё же дашь сестре шанс?».
А через месяц она съездила на юг. Одна. Без объяснений. Без расписаний. Без «а Вите понравится?». Бродила по набережной, пила вино из бумажного стаканчика и слушала, как шумит море.
Вернувшись домой, она впервые заметила, как красиво светит лампа на кухне. Простая, из «Леруа». Но уютная. Как будто говорит: теперь тут спокойно. Теперь — твой дом.
И когда ей однажды позвонили из налоговой и по ошибке спросили:
— Вы — Алиса Викторовна?
Она сказала:
— Нет. Я просто Алиса. И мне этого достаточно.
Конец.