1941 год. Август.
– Как же так, Илья Борисович? – она со страхом смотрела на него.
– А чего ты так смотришь, Верунчик? Откуда в твоих глазах такое изумление? Али стар я, ты считаешь?
– Нет, не старый, но…
– Мне всего пятьдесят два года. Ты не смотри, что косматый и бородатый, уже сегодня не будет этой бороды, да волосы на голове сбрею. Негоже по окопам с такой копной бегать.
– Вас берут?
– Отчего же не взять? Я, к твоему сведению, стрелок хороший. Еще в Гражданскую молодым воевал, с той поры навыки не утратил, на зрение тоже не жалуюсь.
– А как же мы с Тоней?
– А чего? Как и другие бабы – знай себе работай и дитё воспитывай. Мужики ведь что… должны своих оберегать, защищать. Вот я этим займусь. Через недельку сюда уж другой сторож заселится, вроде как Егорыч от своих сбежать хочет. Полна хата детей и внуков, ни сна ни покоя, вот и нашел он выход. А ты, милая, внучку мою береги – ты и она, вот кто у меня самые близкие люди. Да матушку свою слушать не забывай, она хоть и ворчливая у тебя да вредная, но дело порой говорит.
– Поедом она меня ест, уже Тоне говорит, что в подоле её принесла. Нет тепла в её душе.
– Пусть лучше она, чем другие люди скажут, – заметил Илья Борисович. – А душу и согреть можно, надо только подход найти. А вы обе упрямые.
Когда он уезжал, Вера провожала его вместе с Тонечкой стоя на перроне.
– До скорой встречи, дочка! – махал он, стоя на площадке в вагоне.
– Я буду ждать вас, папа! – она пыталась скрыть свои слёзы, но не могла их удержать…
С той поры она жила ожиданием письма, боясь получить страшное извещение. И когда кто-то получал похоронки, Вера вздрагивала и гнала от себя плохие мысли.
****
1945 год
– Что, опять Борисыч письмецо прислал? – Екатерина Федоровна вышла во двор и увидела дочь, сидевшую на лавочке возле дома.
– Прислал, – радостно произнесла Вера, прижимая к себе свернутый в треугольник литок. – Пишет, что победа уж близко. Господь услышал мои молитвы, сохранил его. Все ранения были лёгкими, заживали быстро и вновь он возвращался в строй. Наш герой!
– Да, а кто меня ранее уверял, что Бога нет, что Советский человек не должен в это верить? – усмехнулась мать. – А, глянь, как Великая Отечественная началась, как Борисыч твой на фронт ушёл, так поверила, молиться стала.
– Мама, атеистов сейчас уж мало осталось… – прошептала Вера, дотронувшись рукой до крестика, который достала из сундука в августе сорок первого.
– А когда я молилась пред иконами – насмехалась, – Екатерина Федоровна подошла к веревке и стала снимать белье.
Вера только вздохнула. Нет, ей не кажется – мать и правда ревнует её к Илье Борисовичу. Да только смешно – ведь Илья Борисович дедушка Тони, не чужой человек. И то, что в она письмах его называет папой, это не скрывает – в конце концов он мог стать её свекром, а по сути, так и есть. Вера себя вдовой считала, наплевав на то, что не женаты они с Алексеем были. У них дочь, а это важнее всяких условностей.
– Мама, а ты знаешь, что Илья Борисович обратно в колхоз вернется и будет вновь в своём доме жить?
– А Степан? Погонит своего брата, что ли? – удивилась Екатерина Федоровна.
– Отчего же…Дочки Степана Борисовича в город подались, там учиться будут. А сам Степан Борисович и Аглая Егоровна к вдове старшего сына переберутся, будут с внуками нянчиться.
Вера погрустнела, вспомнив, как писала Илье Борисовичу, что на двух его племянников похоронка пришла.
– Пусть вернется сперва, а там уж как Господь решит.
Он вернулся. Похудевший, загорелый, осунувшийся и будто постаревший не на четыре года, а на все десять лет. На лице его сияла улыбка, но глаза выдавали боль и тоску по ушедшим однополчанам. Увидев Тонечку, он удивленно вскрикнул:
– Неужто это наша ягодка?
– Да, дедушка, это я! Не узнал меня? – девочка заливисто смеялась.
– Как же тут узнать? Уезжал когда, была маленькой, а теперь уж невеста. А ты? Неужто ты меня сразу узнала?
– Не-а, – бесхитростно ответила девочка. – Я снимок видела, а потом мама сказала: «Смотри, дед идёт!»
– А смотри, что я тебе привез из самого Берлина! – он достал из чемодана свёрток и девочка ахнула – поразительно красивая фарфоровая кукла!
– Деда, спасибо тебе, ни у кого такой нет! – она обняла дедушку, прижавшись щекой к его медалям.
– Папа, пойдемте в дом, мама щей наготовила из крапивы. А еще Тоня клубники луговой набрала, пирог испекли на простокваше. Как же хорошо, что вы написали, когда приедете!
Он сидел за столом и с аппетитом хлебал щи.
– Вкусно-то как! Сто лет такие не ел!
– А чего вкусного-то? – проворчала Екатерина Федоровна. – Пустые щи на крапиве. Мяса нет.
Но всё же Вера уловила её довольную улыбку от этой похвалы.
– Ну не скажите, Катерина Федоровна. Сидишь, порой, с этой тушенкой в окопе, глаза закрываешь и мечтаешь о домашних щах. Аж запах чудится.
– Тушенку ел, о щах мечтал. Чудак человек! Мы мяса не видим, порой картошку мерзлую ели. От грибов и рыбы, что из реки ловим, аж воротит, – поморщилась Екатерина Федоровна. – Ладно хоть муку на днях получили, да корова спасает. И та чуть не издохла, едва зиму пережила. На молоке вот и выжили. Кур всех поперебили еще в сорок третьем.
Илья Борисович встал, прошел к чемодану и вытащил три банки тушенки.
– Вот, паёк на дорогу давали. Держите, Екатерина Федоровна.
– Мать честна! Вот это богатство, – её руки потянулись к жестяным банкам, но она их одернула тут же и покачала головой: – Нет, не могу. Заберите.
– И не подумаю, – он сердито посмотрел на неё. – Глядеть тошно на то, какие вы худые больно. От Верунчика тень осталась, Тоня вон как тростиночка. Да и вы, насколько я помню, всегда справнее были. Ну теперь я за вас возьмусь! Деньжат немного с собой привёз, купим поросят в городе, по десятку кур, до осени как-то проживем, а там и мясо будет, и яйца. Ничего, ничего, прорвемся. Впереди нас ждут только лучшие времена, всё самое плохое осталось позади.
****
1946 год. Март.
– Мам, а где ты была? – спросила Вера, когда та вошла в дом. На лице у неё появилась смущенная улыбка, которую она тут же поспешила спрятать.
– Я что, отчитываться за каждый свой шаг должна?
– Не должна, но всё же.
– У Таисии я была, посидели, поговорили, наливочки вот она своей достала.
– Интересно, – Вера широко улыбнулась. – У тебя еще одна подруга Таисия появилась? Та, прежняя, час назад заходила, искала тебя.
– Ну у Борисыча была, а что? – рассердилась Екатерина Федоровна, поняв, что дочь её во вранье уличила. – Встретил меня по дороге, да прицепился: научи козу доить, да научи. Не смогла отвязаться, пришлось идти. У Прасковьи козу на что-то выменял, не поняла я уж на что, да не интересно.
– И что, научила? – со смехом спросила Вера.
– Бедная коза, измучает он её, но ничего, завтра еще раз покажу.
Вера смеялась уже в голос. Козу Илья Борисович выменял три дня назад, доить он их умел, так как ранее, когда еще с Алёшкой они жили, у них были козы, которых они в колхоз сдали. А матушка врет, потому что признаваться не хочет, что амуры с Ильей Борисовичем крутит.
На следующий день Вера пришла к нему и с порога заявила:
– Хватит уж прятаться, люди смеются. Как школьники скрываетесь ото всех. Взрослые же люди, свободные.
– Ты знаешь? – он облегченно вздохнул.
– Да все уж знают.
– Верунчик, жить с Катериной хочу, а как сказать ей об этом, не знаю. Боюсь я её.
– Сам виноват, знал, с кем связываешься, – рассмеялась Вера. Но она не могла не отметить, что мать изменилась. Похорошела, стала чаще улыбаться и уже не ворчала так, как раньше. А ведь ей всего сорок девять лет, она вполне еще привлекательная женщина. Она будто подобрела, ласковее стала. Видимо, любовь в сердце растопляет теплом ледяную душу.
– Ну так что, дашь совет?
– Матушка моя – человек прямолинейный. Вот как есть, так ей всё и говори.
Вечером Екатерина Федоровна заспешила к Илье Борисовичу, сказав дочери байку про козу. Вера едва сдержала ухмылку.
Пришла она часа через два, села напротив дочери и, посмотрев в глаза, улыбнулась:
– Знаешь ведь всё.
– Знаю, – кивнула она. – И все знают.
– Да уж… Решили, что и правда хватит народ смешить. Съезжаемся мы. Я к Илье Борисовичу жить пойду, а вы с Тонечкой здесь.
– Одни?
– Прям вот уж одни. А куда же Семён подевался?
Вера удивленно посмотрела на мать.
– Чего зенки таращишь? Думаешь, только о нас с Борисычем люди шепчутся? И про вас с Семеном разговор идет. Вера, ты же в этот раз не глупи, сделай всё по уму. Семён человек порядочный, умный. Опять же – врач по образованию, уважаемый человек.
Вера кивнула. Да, судьба подарила ей второй раз счастье испытать любовь. Он приехал к ним в село четыре месяца назад, пережив потерю близких и родных во время Великой Отечественной. И рядом с Верой его сердце растаяло. Ему было всё равно, что Тоня у неё нагулянная. Самое главное, что Вера была добрым и чутким человеком, она будет хорошей женой и матерью. А еще он любил её и она тоже испытывала к нему самые тёплые взаимные чувства.
ЭПИЛОГ
Теперь бабушка и дедушка Тонечки жили вместе, она чаще ночевала у них, чем в доме с матерью и отчимом, хотя Семен её не обижал, дочкой называл. Просто Екатерина Федоровна и Илья Борисович баловали свою внучку и ей было с ними интересно. Бабушка учила шить и вязать, а дед брал с собой в лес или на рыбалку, в то время, когда мать и отчим много работали.
В 1949 году у Веры родилась вторая дочь – Леночка, а спустя два года и сын Егор.