— Мам, а можно я сегодня не пойду в школу?
Аня выдохнула, опёршись лбом о прохладное стекло балкона.
За окном просыпался Сочи — гудели маршрутки, на ветру колыхались мокрые пальмы, а откуда-то с рынка тянуло рыбным духом. Под ногами скрипели старые доски, в воздухе витала слабая влага.
— Паш, мы уже это обсуждали. Последний день перед выходными, потерпи, — она говорила спокойно, но в голосе звучала усталость.
Павел вышел из комнаты, неуверенно натягивая носки. Он хмурился, морщил лоб и усевшись на пуфик, буркнул:
— Мам, ну мы же и так всё время не вместе… Ты на работе, я в школе… — он помолчал и добавил, как бы между делом: — А папа нас бы с тобой не оставил.
Удар. Быстрый. Без предупреждения.
— Паш, папа ушёл. Это не из-за тебя и не из-за меня. Так бывает — голос дрогнул, но она держалась.
Они переехали в Сочи почти год назад.
Аня в разводе, из Астрахани. Первые месяцы были как в тумане: устраивалась на работу, искала жильё, цеплялась за каждую мелочь, чтобы не сорваться. Город казался чужим, но море давало странное чувство, будто всё возможно.
Жили скромно: однушка с облупленными обоями, вечная сырость, спартанский быт. В магазине одежды на Пластунской, где она работала, Аня улыбалась клиентам, а вечером падала на диван без сил.
Игорь появился внезапно.
В аэропорту, где она провожала подругу. Очередь на досмотр, случайный разговор:
— Извините, вы случайно не на Москву?
— Нет, я местная — ответила она, сама удивившись, как легко произнесла это слово.
Он улыбнулся:
— Тем лучше. А я вот — только прилетел. Подскажете, как до центра?
Такси, кофе, прогулка вдоль набережной. Словно давно знакомы. Он умел слушать, а она молчать, не оправдываясь.
Через неделю он переехал к ней.
Игорь был уверенным, ухоженным, чуть старше. Привозил вино, говорил «малышка», гладил по волосам. С ним Аня чувствовала себя нужной.
Но с Пашей он был холоден. Не груб, нет. Просто как будто не замечал. Сын замыкался. Рисовал в тетрадях лодки и глаза без зрачков.
В один из выходных, когда Паша был на экскурсии с классом, Игорь сказал, не глядя:
— Аня, мне тяжело. Я не готов жить чужой семьёй. Ты классная, правда. Но это не моё.
Он собрал вещи за пятнадцать минут. Она сидела у батареи и смотрела, как поднимается пар из остывшей кружки чая.
Прошло несколько месяцев. Аня старалась не думать о личной жизни. С головой ушла в работу, занималась с Пашей, по вечерам смотрела сериалы, делала зарядку.
Была весна. Всё вокруг цвело и дразнило надеждой.
Только в начале лета она решилась дать ещё один шанс отношениям. Женя появился через знакомых: коллега пригласила её на шашлыки, где они и разговорились. Смешной, уютный, с добрыми глазами. Работал в типографии, приносил домой конфеты, по вечерам крутил винтики в старом проигрывателе.
— Ну что, пацаны, жарим картошку? — Крикнул он однажды, стоя у плиты в фартуке.
Паша улыбнулся. Аня замерла, впервые за долгое время наблюдая, как её сын смеётся.
Были вечерние игры, море по выходным, пельмени всей семьёй. Всё, как в кино. Но кино, увы, имеет сценарий.
— Я тебя люблю, но не хочу быть отчимом. Я пытался, правда. Но мне тесно — сказал Женя однажды, запинаясь.
Он ушёл ночью. Бесшумно. Только старая зубная щётка осталась в стакане.
Аня лежала на диване, ощущая, как в груди — дыра. Не боль. Просто пустота.
Через неделю она собрала Пашины вещи. Купила билеты. Они уехали к родителям в Астрахань.
Побыв с ними несколько недель, Аня чувствовала, что задыхается, не от близких нет, а от ощущения, что потеряла себя.
Однажды утром, пока Паша ещё спал, она вышла на крыльцо с чашкой кофе, вдохнула степной воздух и поняла: пора возвращаться.
— Мам — сказала она вечером. — Я останусь пока в Сочи. Нужно многое обдумать. Я вас очень люблю. Присматривайте за Пашей. Я буду приезжать.
Она поехала одна. С тяжестью в груди, но с ясным пониманием, что так будет честнее.
Сочи встретил привычно: солью в воздухе, гудящими улицами, тишиной в съёмной квартире. Ане казалось, что стены стали ближе. Словно давят.
Прошло ещё почти полгода. Работа, редкие звонки к родителям, чаты со школьной учительницей Паши. Внутри усталость и желание начать всё заново. Но уже по-настоящему.
Она познакомилась с Алексеем случайно на остановке, когда опаздывала на работу. Она подбежала к остановке и спросила у рядом стоящего автомобиля, как давно уехал автобус. А Алексей предложил подвезти ее.
В машине они разговорились и ей вдруг стало легко и непринуждённо, как давно уже не было. Алексей оказался приезжим из Ярославля, открыл в Сочи сервис по аренде катеров, быстро обжился, снял квартиру с видом на порт. Через пару недель он пригласил её на ужин, а потом всё закрутилось.
Алексей — её новый мужчина — был как вспышка. Яхты, шумные компании, рестораны на крышах. Он смеялся легко, трогал локоть, смотрел в глаза с вызовом.
— Ты другая — сказал он. — С тобой не скучно.
Она растворялась. Перестала спрашивать, где он по ночам. Поверила, что рядом с ним значит, особенная.
И чем больше он исчезал, тем крепче она старалась держаться.
Однажды, в ночной аптеке, она взяла тест. Не потому что почувствовала, а потому что надеялась. Хотела, чтобы он остался. Хотела семью, даже если одной придётся строить.
Ничего. Пусто.
Алексей начал отдаляться. Разговоры стали короче. Слова, холоднее.
— Ты что, специально хочешь забеременеть? — Спросил он однажды, резко.
Она не ответила сразу. Потом — честно:
— Я боялась, что ты уйдёшь. Хотела, чтобы ты остался. Хотела семью…
Он посмотрел долго, выдохнул:
— Это не любовь. Это — страх. Ты не меня любишь. Ты просто не хочешь быть одна.
Он ушёл. Без истерик, без криков. Просто захлопнул дверь.
Аня стояла босиком, чувствуя, как пол холоден. И как впервые внутри ничего не болит. Просто пусто.
И в этой пустоте вдруг стало… легко.
После ухода Алексея Аня будто вышла из дурмана. Словно долго жила под водой и вот наконец вдохнула. Воздух резанул лёгкие, но в этом была правда. И правда оказалась проще, чем все эти лихорадочные попытки “построить счастье”.
Она жила одна. В той же квартире с облупленными обоями, где слышно, как соседи чихают. По утрам душ, кофе, автобус, работа.
Вечером книги, редкие звонки маме, новости про школу, в которой теперь учился Паша. Без подробностей. Он, похоже, не обижался. Или научился не показывать.
Она боялась скуки, но скука не пришла. Пришла тишина. Странная, вязкая. Иногда пугающая. Иногда как спасение.
Раз в неделю она звонила Паше. Сын говорил коротко, спокойно.
— У меня всё нормально.
— Уроков много?
— Да так.
— Ты скучаешь?
Пауза.
— Чуть-чуть.
— Я приеду скоро.
— Хорошо.
Но «скоро» всё откладывалось. Аня думала: как появиться перед ним? Что сказать? Что дать?
Однажды вечером она нашла старую коробку с его рисунками.
Там были лодки. И глаза без зрачков. И один странный рисунок корабль на воде и фигурка, стоящая на краю палубы. Фигурка с длинными волосами. Подпись: “мама”. Лодка плыла, а берег оставался далеко.
Она положила рисунок обратно. Села на пол. Долго молчала. Потом встала и начала писать.
«Мам, я скучаю по вам. Я скучаю по Паше. Но главное, я скучаю по себе. По той, которую потеряла. Я уже не та. Я хочу быть рядом с ним. Я теперь другая».
Ответ пришёл быстро. Без упрёков. Только: «Приезжай. Мы тебя ждём».
Сборы были простыми. Она не брала много вещей. Зато прихватила старый фотоальбом, коробку с Пашиными поделками и новый альбом для рисования.
Поездка в Астрахань прошла как во сне. Только когда увидела вокзал, знакомые ржавые заборы и шаги матери на перроне, что-то дрогнуло внутри. Руки затряслись.
Паша сидел на диване, играл в планшет. Услышав, что она вошла, замер. Потом медленно поднял глаза.
— Привет — сказала она.
— Привет — ответил он.
— Можно обнять?
Он кивнул. Сдержанно, по-мужски. Но, когда она присела рядом, уткнулся в плечо. Долго сидели так, молча. Как будто не нужно было слов. Как будто всё уже сказано.
В тот вечер они долго разговаривали. Про школу. Про учительницу по литературе, которая странно хромает. Про велосипед, который дед отремонтировал. Про то, как Паша по ночам смотрел на Луну и думал, где мама.
Аня слушала. Не перебивала. Просто была рядом. Слушала и понимала: её место здесь.
Через неделю они уехали обратно. В Сочи.
Но теперь всё было иначе.
Она сняла новую квартиру чуть больше, светлее, с нормальной вентиляцией. Работала, но не до изнеможения. Готовили ужины вместе. По выходным в горы, на море, в музей. Паша снова рисовал. Теперь птиц, пейзажи и иногда… людей. С глазами.
Однажды он протянул ей рисунок. Там была женщина босиком, с короткими волосами, на фоне волн. Она смотрела вверх. Подпись: “мама. сильная.”
Аня сжала лист. Глубоко вдохнула.
Она больше не искала опору. Она ею стала.
Вечером, когда Паша уже спал, она сидела у окна, в темноте, обняв кружку тёплого чая. За стеклом мерцали огни Сочи, вдалеке слышался шум дороги, иногда лай собак.
Она смотрела в темноту и думала, как странно всё получилось: чтобы снова стать собой, нужно было сначала потеряться. Пережить падение, предательство, страх. Пройти через одиночество, сомнение, вину. И всё равно остаться живой.
Теперь она знала: счастье, это не когда кто-то говорит «я тебя люблю». А когда ты сам себе шепчешь: «Я справлюсь. Я здесь. Я есть».
И если когда-нибудь Паша запутается, (когда вырастет) потеряет себя, она будет рядом. Не для того, чтобы спасать. А просто, чтобы быть. Как якорь. Как дом.
И может быть, однажды он скажет кому-то:
«Моя мама… Она не убежала. Она вернулась. И осталась».
И этого будет достаточно.
