Ирина стояла у плиты. А за её спиной Галина Сергеевна резала колбасу.
Даня сидел у себя в комнате — в той, которую им выделили. Он не хотел выходить. Вообще.
— Мальчишка совсем не говорит, — сказала Галина Сергеевна будто мимоходом. — Это нормально?
Ирина не ответила. Не успела. Потому что следом, тоже будто случайно, прозвучало:
— А кушать он небось любит. Как и все.
Ирина замерла.
— Я работаю, — сказала она тихо. — И на себя, и на Даню зарабатываю сама.
Галина Сергеевна пожала плечами:
— Ну, тут-то вы на всём готовом. Павлуша за свет платит, за газ. Стол тебе накрыт.
В этот момент вошёл Павел. Веселый, в расстёгнутой куртке. Принёс хлеб и пакет с пельменями.
— Всё, женщины, я вас накормлю! — объявил он. — Сейчас шедевр сварю!
Ирина посмотрела на него. Глаза горели.
— Паш.
Он даже не обернулся.
— Мам, ты соль не забыла купить?
— Купила, сынок. Я всё помню. Я — мать.
Тогда Ирина ничего не сказала. Просто прошла мимо них обоих и тихо закрыла за собой дверь в комнату.
В тот вечер она собиралась поговорить о школьной поездке. У Дани — конец года. Класс едет на экскурсию в Питер. Три дня. Автобус, музеи, всё включено.
Даня сам попросил. Тихо, смущённо. Ирина видела, как он хотел, но как боялся даже заикнуться.
А ей стало стыдно. Потому что денег как раз не было. Зарплата на карту придёт только через неделю. И Ирина подумала — может, попросить у Павла.
Он же муж.
За ужином все молчали. Павел что-то листал в телефоне. Ирина вздохнула и начала:
— Паш, тут у Дани в школе…
Галина Сергеевна подняла глаза. Взгляд острый, настороженный.
— Поездка намечается, — договорила Ирина. — Три дня, Питер. Класс весь едет.
— А-а, — протянул Павел. — Ну да. Нормально.
Пауза.
— Стоит восемь тысяч.
Павел кивнул, но не сразу ответил. Будто подумал.
— Когда надо?
— До пятницы желательно.
И тут Галина Сергеевна положила вилку. Жёстко. Громко.
— Павлуша, — произнесла она медленно. — Ты хоть соображаешь, что делаешь?
Павел поморщился:
— Мам, ну давай не сейчас.
— Сейчас! — отрезала она. — Мы не обязаны тратиться на этого ребёнка. У каждого своё потомство!
Ирина вздрогнула.
Даня встал из-за стола. Просто встал — и ушёл.
Павел смотрел в тарелку.
Ирина тоже молчала.
А Галина Сергеевна продолжала жевать, будто ничего не случилось.
Ирина не спала всю ночь.
Лежала — смотрела в потолок. Слушала, как Павел храпит. Как Галина Сергеевна ходит на кухню за водой.
А Даня ворочался рядом. Сын не спал тоже, она знала. Просто молчал. Молчал — и это было страшнее всего.
Утром Ирина встала рано. Сама не понимала, что делает. Взяла старую дорожную сумку из шкафа, начала складывать вещи. Своё — в одну стопку. Данино — в другую.
Галина Сергеевна вышла на кухню, увидела.
— Уборку затеяла? — спросила она. И улыбнулась.
Ирина ничего не ответила.
— А вообще правильно, — продолжила свекровь, насыпая себе чай. — Порядок должен быть. Мы теперь все вместе, значит, каждый должен знать своё место. Не так ли?
Своё место.
Ирина почувствовала, как что-то щёлкнуло внутри. Будто включатель.
— Даня, — позвала она негромко.
Сын вышел из комнаты. Бледный. С тёмными кругами под глазами.
— Собирайся.
Он посмотрел на неё. В глазах — вопрос.
— Быстро, — сказала Ирина. И впервые за много дней её голос прозвучал твёрдо.
Галина Сергеевна поперхнулась чаем:
— Это вы куда?!
— Нам надо уйти.
— Куда?! Куда ты пойдёшь с ребёнком?
Ирина застегнула сумку. Взяла ключи.
— Не знаю пока. Но не здесь.
Павел выскочил из своей комнаты в трусах, взъерошенный, сонный:
— Что происходит?!
— Я ухожу. Мы уходим.
— Ты это серьёзно?
Ирина молчала.
— Ира, ну давай поговорим нормально, — он попытался взять её за руку.
Она отдёрнула.
— Ты вчера молчал. Когда твоя мать сказала, что мой сын — обуза. Ты молчал, Паша.
— Мама просто, она вспылила.
— Она сказала правду. То, что думает. А ты молчал.
Галина Сергеевна встала со стула. Голос зазвенел:
— Я своё мнение высказала! Я тут живу! И если кому-то не нравится — вон дверь! Никто не держит!
— Вот именно, — кивнула Ирина. — Никто не держит.
Даня уже стоял с рюкзаком. Готов.
Они вышли. Павел выбежал следом, на лестницу, босиком, в одних трусах:
— Ира! Стой! Куда ты?! Мы же всё обсудим!
Но она не обернулась.
Съёмную квартиру нашла за день. Старый дом, скрипучий паркет.
Деньги взяла из заначки. Той самой, которую копила на зимние сапоги Дане. Ладно. Сапоги подождут. Остальное заняла у подруги.
Павел звонил. Ирина не брала трубку.
Потом стал писать:
«Ира, прости. Давай вернёмся к нормальной жизни».
«Мама не хотела тебя обидеть».
«Я люблю тебя».
Она читала — и не отвечала.
А Даня молчал. Сидел у окна. Смотрел на двор, где играли дети. Не просился гулять. Не включал телефон.
Однажды вечером Ирина присела рядом:
— Дань, ты скажи. Если что болит, скажи.
Он молчал.
На работе Ирина старалась держаться. Но всё валилось из рук. Перепутала дозировку лекарства — хорошо, старшая медсестра проверила. Забыла внести данные в карту. Два раза не услышала, как её зовут.
— Ты в порядке? — спросила коллега Светлана.
— Да, — соврала Ирина.
На третий день Светлана притащила её в ординаторскую, заварила крепкий чай:
— Рассказывай.
И Ирина рассказала. Всё. Про Павла. Про свекровь. Про ту фразу. Про то, как Даня встал из-за стола и ушёл. Как молчал Павел.
Светлана слушала. Потом взяла её за руку:
— Знаешь, у меня тут на днях пациентка была. Пожилая женщина. Умная очень. Мы с ней разговорились о жизни. Она мне одну вещь сказала: «Если человек не защитит своего ребёнка, потом сам себе этого не простит».
Слова будто обожгли.
Ирина приехала домой и впервые за неделю не плакала.
Через пять дней пришёл Павел.
Постучал в дверь. Стоял на пороге с пакетом. Внутри — игрушечный динозавр для Дани и цветы.
— Можно войти?
Ирина пропустила.
Павел сел на диван. Вертел в руках пакет:
— Я всё понял. Мама была неправа. Я был неправ. Прости меня.
— За что?
— Ну. за то, что не остановил её. Не защитил вас.
Ирина села напротив. Посмотрела ему в глаза:
— Паша, ты знаешь, в чём твоя проблема? Ты пытаешься угодить всем сразу. Маме. Мне. Но так не получается. Надо выбрать.
Павел встал. Прошёлся по комнате. Остановился у окна:
— А что ты хочешь? Чтобы я её выгнал?
— Нет. Я хочу, чтобы в следующий раз, когда она скажет что-то про Даню — ты не молчал. Чтобы ты сказал: «Это мой сын». Понимаешь?
— Но он же не…
Ирина встала. Голос стал ледяным:
— Договаривай.
Павел замолчал.
— Он не твой по крови? Да? Вот об этом ты хотел сказать?
— Ира, я не то имел в виду…
— Уходи, — сказала она. — Уходи, Павел. И возвращайся только тогда, когда поймёшь, кто ты. Муж. Или маменькин сынок.
Он ушёл.
Даня вышел из своей комнаты. Стоял в дверном проёме. Смотрел на мать.
— Мам, мы больше не вернёмся?
Ирина обняла его. Крепко. Так, что сын еле дышал:
— Не знаю, Дань. Но пока нет. Пока мы здесь. Вдвоём. И этого достаточно.
Прошло три недели.
Ирина работала в больнице, дежурила почти каждый день — деньги были нужны, съемное жильё не дешевое. Даня ходил в школу, но молчал всё больше. Замыкался.
А Павел звонил. Каждый день.
Ирина не брала трубку. Просто смотрела, как телефон светится. И снова — молчала.
Однажды вечером пришло сообщение от Светланы с работы:
«Ира, срочно. Твой муж только что звонил. Его мать в реанимации. Инсульт».
Ирина замерла с телефоном в руках.
Галина Сергеевна. Инсульт.
Она села на диван. Дышала тяжело. Мысли путались.
Можно было ничего не делать. Просто не ехать. Забыть.
И вдруг поняла: если не поедет сейчас — она станет такой же. Равнодушной. Именно такой, какой была Галина Сергеевна.
— Дань, — позвала она. — Собирайся. Едем.
Сын поднял голову:
— Куда?
— В больницу. К бабушке Гале.
В реанимации было холодно и пахло хлоркой.
Павел сидел в коридоре. Один. Растрёпанный, бледный. Когда увидел Ирину, вскочил:
— Ты пришла?!
Она молча кивнула.
— Врачи говорят, что тяжело. Очень тяжело. Может не выжить. — Голос его дрожал.
Ирина посмотрела на него. Этот взрослый мужчина сейчас был похож на испуганного мальчика.
— Я могу помочь, — сказала она. — Я здесь работаю, знаю врачей. Посмотрю её карту. Поговорю с заведующим отделением.
Павел схватил её за руки:
— Спасибо. Спасибо теб
Она освободилась:
— Я делаю это не для тебя. Я делаю это потому, что так нужно.
Ирина ухаживала за Галиной Сергеевной почти месяц.
Приходила после смены. Проверяла капельницы, говорила с врачами, следила за анализами. Меняла бельё. Вытирала лицо влажной салфеткой.
Галина Сергеевна почти не приходила в сознание. Лежала — и дышала. Тяжело. Хрипло.
Павел был рядом. Смотрел на жену с благодарностью и стыдом одновременно.
Галина Сергеевна начала приходить в себя через три недели.
Сначала открыла глаза. Потом начала узнавать людей. Говорить не могла — левая сторона лица была парализована.
Но смотрела.
Смотрела на Ирину, которая каждый день приходила. Поправляла подушку. Давала воду. Расчёсывала волосы.
И в этих глазах Ирина увидела — осознание.
Однажды вечером, когда Павла не было, Галина Сергеевна вдруг заплакала. Бесшумно. Слёзы просто текли по щекам.
Ирина подошла ближе. Села рядом на стул:
— Не плачьте. Всё будет хорошо.
Свекровь попыталась что-то сказать. Рот шевелился, но звуки не складывались.
Ирина взяла её руку.
— Я знаю, что вы хотите сказать.
Галина Сергеевна сжала её пальцы. Слабо. Но сжала.
А потом — шёпотом, с трудом, едва слышно:
— Прости.
Ирина замерла.
Этого слова она не ожидала.
Ирина почувствовала, как ком подкатил к горлу. Она наклонилась ближе:
— Я не держу зла. Честно.
Галина Сергеевна закрыла глаза. Губы дрожали.
В эту секунду в палату вошли Павел и Даня.
Сын нёс в руках торт. Маленький, круглый, с одной свечкой.
— Мы решили отметить, что бабушка Галя уже лучше себя чувствует, — сказал Даня. Голос дрожал, но он улыбался.
Павел подошёл к матери. Взял её за руку. Посмотрел на Даню. Потом — на Ирину.
И сказал громко, чётко, твёрдо:
— Мама, знакомься. Это Даня. Мой сын.
Галина Сергеевна открыла глаза. Посмотрела на мальчика. И кивнула.
Прошёл год.
Галина Сергеевна восстановилась. Не полностью — левая рука всё ещё слушалась плохо, говорила медленно, с паузами. Но жила. И это было главное.
Они теперь все вместе. В той самой квартире, где когда-то случился тот ужин.
Только теперь всё по-другому.
Вечером они сидят на кухне. Ирина моет посуду, Павел вытирает. Даня учит уроки за столом. Галина Сергеевна дремлет в кресле у телевизора.
— Знаешь, — говорит Павел тихо, — я всё думаю, если бы ты тогда не ушла…
— Не было бы ничего, — обрывает Ирина. — Мы бы так и жили.
Он обнимает её. Крепко. Так, что она чувствует — он больше не отпустит.
— Спасибо, — шепчет он.
— За что?
— За то, что вернулась. За Даньку. За всё.
Ирина прижимается к нему и закрывает глаза.
Наконец-то в квартире мир.
