Я стоял в полутёмном коридоре сестринской квартиры, и мир вокруг меня рушился. Медленно, почти беззвучно — как карточный домик, который складывается от лёгкого дуновения ветра. В руках — плотный конверт с деньгами для племянника. На учёбу, как он сказал. Или на новый ноутбук? Честно говоря, я уже запутался в их бесконечных просьбах.
Дверь в гостиную была приоткрыта — совсем чуть-чуть, будто случайно. Голоса доносились отчётливо, словно кто-то специально настроил громкость этого спектакля для меня одного. Я замер, не успев постучать.
— Да ладно тебе, попроси у дяди Павла! — голос племянника звучал так буднично, будто речь шла о походе в магазин за хлебом. — Он же у нас как личный банкомат, всегда выручит.
Смех. Они смеялись. В груди что-то сжалось, будто невидимая рука стиснула сердце.
— Ну а что? — это уже брат, его тон такой же легкий, почти веселый. — Он же всё равно один живёт, деньги девать некуда. Пусть хоть какая-то польза будет.
Воздух в коридоре стал вязким, тяжёлым. Я попытался сделать вдох, но получилось только судорожно втянуть немного кислорода. Двадцать лет… Двадцать лет я считал, что у меня есть семья. Что все эти праздники, встречи, разговоры по душам — они настоящие.
— Я вообще не понимаю, на что он рассчитывает, — сестра говорила с той особенной интонацией, которую я всегда принимал за заботу. — Может, думает, мы ему чем-то обязаны? За его подачки?
Подачки.
Это слово ударило поддых сильнее всего. Я вспомнил, как помогал с первым взносом за её квартиру. Как оплачивал лечение матери. Как возил племянника на море — он тогда болел часто, врачи посоветовали климат менять. Всё это были… подачки?
В голове зашумело, словно я оказался под водой. Сквозь этот шум доносились обрывки их разговора — такого обыденного, такого спокойного. Будто они обсуждали погоду или цены на продукты, а не разбивали вдребезги чью-то веру в семью.
Конверт в руках вдруг стал невыносимо тяжёлым. Я медленно положил его на тумбочку у входа — там, где обычно оставляю ключи, когда прихожу в гости. В гости. Теперь это слово казалось издёвкой.
Развернулся и пошёл к выходу. Каждый шаг давался с трудом, будто я вдруг постарел лет на двадцать. В груди растекался холод — не злость даже, а какая-то пустота. Звенящая, оглушительная пустота.
Хлопнула входная дверь. Я знал, что они даже не выглянут — зачем? Банкомат же не прощается, когда уходит. Банкомат просто выполняет свою функцию — выдаёт деньги по первому требованию. Молча, безропотно, без права на чувства.
Только в машине, вцепившись в руль до побелевших костяшек, я позволил себе выдохнуть. И вместе с этим выдохом пришло осознание: всё, что я считал семьёй, было лишь красивой декорацией. А за ней — пустота и холодный расчёт.
“Ничего”, — сказал я себе. — “Всё правильно. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь”.
Неделю я жил как во сне. Ходил на работу, возвращался домой, механически выполнял привычные действия. А внутри всё кипело, бурлило, не давало покоя. Их слова крутились в голове, как заевшая пластинка: “банкомат”, “подачки”, “некуда девать деньги”…
И вот теперь они сидели за моим столом — все, кого я считал семьёй. Сестра Лена в своём любимом синем платье, которое я подарил ей на день рождения. Брат Андрей, как всегда, в джинсах и клетчатой рубашке — такой домашний, такой свой. Племянник Димка, уткнувшийся в телефон — наверное, очередную игру скачал. И мама… Она единственная смотрела на меня внимательно, словно что-то чувствовала.
Я накрыл на стол, как обычно — щедро, с размахом. Почему-то казалось важным сделать всё как всегда, в последний раз. Мамин любимый салат, котлеты для Димки, запеченная рыба для Лены — она следит за фигурой. Даже бутылку коньяка достал, хотя обычно не пью.
— Павлуш, ты что-то случилось? — мама первая почувствовала неладное. Она всегда умела читать меня как открытую книгу.
— Да, мам. Случилось, — я встал, опираясь руками о стол. Почему-то было важно смотреть им в глаза. — Я на днях многое понял. О себе. О нас.
Лена наконец оторвалась от салата, Андрей поднял взгляд от тарелки. Даже Димка отложил телефон — наверное, впервые за весь вечер.
— Знаете, я всегда думал, что семья — это когда поддерживают друг друга. Когда радуются успехам, помогают в беде. Когда любят просто так, без условий и… без расчёта.
Я сделал паузу. В столовой повисла тишина — такая густая, что, казалось, её можно было потрогать рукой.
— Но теперь я понял: для вас я просто кошелёк. Удобный банкомат, который всегда под рукой. И знаете что? С сегодняшнего дня этот банкомат закрывается.
— Ты что несёшь? — Лена отбросила вилку, она звякнула о тарелку. — Какой кошелёк? Мы же семья!
— Семья? — я горько усмехнулся. — А ты помнишь, когда в последний раз спрашивала, как у меня дела? Не о деньгах, не о помощи — просто о жизни?
Андрей нахмурился, его желваки заходили — верный признак злости.
— Ты обязан помогать родным. У тебя есть возможность — значит, должен делиться.
— Должен? — это слово обожгло как пощёчина. — Я двадцать лет помогал вам. Не потому что должен — потому что хотел. Думал, мы семья. А оказалось…
— Оказалось что? — Лена вскочила, её голос дрожал. — Что ты богатенький дядюшка, а мы нищеброды? Да, мы просили помощи! Да, брали деньги! И что теперь?
— Теперь — всё, — я говорил тихо, но твёрдо. Откуда-то пришло спокойствие. — Никаких денег. Никаких просьб. Хотите общаться — давайте общаться. По-настоящему. Как семья.
— Да пошёл ты! — Димка вскочил из-за стола. — Думаешь, ты тут самый умный? Строишь из себя…
— Дима! — это мама. Её голос прорезал воздух как нож. — Сядь.
Но он уже хлопнул дверью. За ним поднялась Лена, потом Андрей. Они уходили молча, только каблуки Лены стучали по паркету как выстрелы.
Мы остались вдвоём с мамой. Она смотрела на меня долго, внимательно. Потом тихо спросила:
— Давно узнал?
— На прошлой неделе. Случайно услышал разговор.
Она кивнула, будто всё поняла. Поднялась, подошла, обняла за плечи — как в детстве, когда мне было больно или страшно.
— Ты правильно сделал, сынок. Только… дай им время. Может, поймут.
А я стоял, уткнувшись в её плечо, и чувствовал, как из груди наконец уходит такой тяжёлый, холодный ком, который мучил меня целую неделю. Всё правильно. Всё так, как должно быть.
После того вечера дом опустел. Знаете, как бывает, когда уезжают гости – сначала тишина режет слух, а потом начинаешь замечать какие-то мелочи… Вот царапины на подлокотнике кресла – это Димка в детстве машинкой играл. А вот на обоях пятно – Ленка чай пролила, всё извинялась потом. Сколько их, этих следов чужого присутствия в моей жизни?
Телефон не звонил. Совсем. Раньше я и не задумывался, как часто они звонили – вечером, утром, даже ночью могли разбудить. “Паш, выручай”, “Слушай, тут такое дело”… А теперь – тишина.
Мама заходила пару раз. Молча ставила на стол контейнеры с едой – пироги, котлеты. Словно извинялась за них всех. Я эти контейнеры потом неделями в холодильнике держал, не мог заставить себя открыть.
На работе Марина, наша бухгалтерша, спросила:
– Паш, ты что, болеешь? Какой-то смурной ходишь.
– Да нет, – говорю, – просто… с родными поругался.
– А-а-а, – протянула она понимающе. – Из-за денег, небось?
– С чего ты взяла?
– Да когда ж ещё родня ругается? Либо из-за денег, либо из-за наследства.
Я тогда чуть кофе не подавился. Неужели со стороны всё было настолько очевидно?
А потом случилось неожиданное. Сижу вечером, телевизор смотрю – какой-то дурацкий сериал, просто чтоб не молчало в квартире. Звонок в дверь. Открываю – Димка на пороге мнётся.
– Дядь Паш… можно к тебе? У меня это… гитара новая. Покажу?
Он протискивается мимо меня в коридор, прижимая к груди потёртый чехол с гитарой. Разувается, путаясь в шнурках – совсем как в детстве, когда прибегал ко мне уроки делать.
– Чай будешь? – спрашиваю машинально.
– Ага. С лимоном, если есть.
Помнит, паршивец. Я всегда лимон для него держал.
Сидим на кухне. Он что-то бренчит на гитаре – какую-то попсу, но старается. Рассказывает про колледж, про какую-то Машу с параллельного потока. Щёки краснеют, когда про неё говорит. Первая любовь, что ли?
– Слушай, дядь Паш… – он вдруг откладывает гитару. – Я тогда… ну, в тот вечер… Короче, я придурок был. Прости, а?
Голос у него срывается. Совсем пацан ещё.
– Да ладно, – говорю. – Проехали.
Он заходит теперь иногда. Просто так – поболтать, музыку свою показать. Денег не просит, даже намёком. Я ему недавно предложил помочь с оплатой музыкальных курсов – так отказался. “Сам заработаю”, говорит.
Мама тоже зачастила. Принесла как-то старые альбомы:
– Давай посмотрим? А то у меня глаза уже не те…
Сидели, перебирали фотографии. Она рассказывала про молодость, про отца – как познакомились, как жили. Я столько нового узнал… Оказывается, отец тоже всем помогал, надорвался на двух работах. Мама говорит:
– Вы с ним похожи. Только он до пятидесяти не дожил, а ты вовремя остановился.
От этих слов что-то внутри ёкнуло.
Лена с Андреем как отрезало. Видел пару раз в городе – делали вид, что не замечают. Ну и ладно. Я на днях в театр ходил, познакомился там с одной… Тамарой. Она в музыкалке преподаёт. Интересная женщина, умная. Договорились на концерт сходить.
Знаете, что странно? Деньги-то остаются. Раньше вечно не хватало – то одному помоги, то другому. А теперь… Ремонт в ванной сделал. Путёвку на море присмотрел – давно не был. Даже на курсы английского записался.
Вчера Димка спросил:
– Дядь Паш, а тебе не одиноко?
– Да нет, – говорю. – Просто тихо.
– Это хорошо или плохо?
– Знаешь… наверное, хорошо. Просто непривычно.
– Павлик, у тебя молоко убегает!
Голос Тамары из кухни заставил меня оторваться от ноутбука. Чёрт, опять заработался! В последнее время много заказов – открыл своё дело, небольшое пока, но перспективное. Ремонт и обслуживание компьютеров, оказывается, довольно прибыльная штука, если подойти с умом.
– Иду-иду! – кричу, спасая завтрак.
Тамара качает головой, вытирая плиту:
– Ты бы хоть таймер ставил, горе-повар.
Она живёт у меня уже третий месяц. Сначала просто приходила в гости, потом осталась на выходные, а потом как-то незаметно перевезла свои вещи. Её кошка Муся теперь дрыхнет в моём кресле, а на кухне появились какие-то невероятные специи и травы.
– Мам, привет! – доносится из коридора голос Димки. Он теперь называет Тамару “мам” – сначала в шутку начал, а потом привык.
– О, явился! – Тамара выглядывает из кухни. – Есть будешь?
– Не, я на репетицию, – он влетает на кухню, чмокает Тамару в щёку, хватает яблоко из вазы. – У нас через неделю концерт в “Гитаре”, придёте?
– А то! – киваю. – Все билеты уже купил.
Его группа неожиданно выстрелила – играют каверы русского рока, но в своей обработке. Народу на концертах всегда полно.
– Дядь Паш, – Димка мнётся у двери, – можно я это… Машу приведу? Ну, познакомиться…
– Наконец-то! – всплёскивает руками Тамара. – Я уж думала, ты никогда не решишься.
Когда он убегает, мы с Тамарой переглядываемся и смеёмся. Год назад я и представить не мог, что всё так повернётся.
Звонок в дверь застаёт врасплох – сегодня вроде никого не ждём. Открываю – на пороге Лена. Похудела, какая-то дёрганая.
– Привет, – говорит. – Можно войти?
Мы сидим в гостиной. Тамара деликатно ушла на балкон – цветы полить, как сказала.
– Паш, – Лена крутит в руках чашку с чаем, – я тут подумала… В общем, я работу потеряла. И Андрей… у него проблемы в фирме.
– И ты пришла за деньгами? – спрашиваю прямо.
– Нет! – она вскидывается. – То есть… я не знаю. Просто поговорить хотела. Мы же… всё-таки родные.
– Родные, – киваю. – Только год понадобился, чтобы это вспомнить?
– Я всё понимаю, – она опускает глаза. – Мы… я… вели себя отвратительно. Особенно с этими разговорами за твоей спиной.
– Да уж.
– Знаешь, – она впервые за весь разговор смотрит мне в глаза, – когда всё рушится, начинаешь понимать, кто действительно был… семьёй. Ты нам всегда помогал не потому, что должен был…
– А потому что любил вас, – заканчиваю за неё.
– Да, – она сглатывает. – Паш, я не за деньгами. Честно. Просто… может, попробуем всё сначала? Я даже с твоей Тамарой хочу познакомиться. Мама говорит, она хорошая.
Смотрю на сестру – постаревшую, растерянную. Год назад я бы сразу полез за кошельком, начал бы решать её проблемы. А сейчас…
– Знаешь что, – говорю, – приходите в воскресенье на обед. С Андреем, с детьми. Тамара отлично готовит. Поговорим, познакомимся заново. А там видно будет.
Она кивает, часто-часто, словно боится, что передумаю.
Вечером сидим с Тамарой на балконе. Она перебирает какие-то ноты – готовится к урокам, я листаю заказы на завтра.
– Возьмёшь их на работу? – спрашивает вдруг.
– Кого?
– Андрея с Леной. У тебя же бизнес растёт, нужны люди.
– Посмотрим, – улыбаюсь. – Если правда хотят начать сначала – почему нет?
Она прижимается к моему плечу:
– Знаешь, что в тебе самое удивительное? Ты никогда не перестаёшь верить в людей.
– Нет, – качаю головой. – Просто теперь я верю в себя. И знаю цену… всему.
С улицы доносится гитарный перебор – Димка репетирует во дворе. Из квартиры напротив пахнет пирогами. На стене тикают часы – те самые, напольные, которые я купил год назад, чтобы не было так тихо.
Только теперь тишина не кажется враждебной. Она уютная, домашняя. Правильная.
– Кстати, – Тамара поворачивается ко мне, – я тут подумала… Может, поженимся? А то живём как не пойми кто.
– Ого! – я даже закашлялся. – А как же романтическое предложение, кольцо, стихи?
– Ой, вот только не надо этих условностей, – она смеётся. – Я же видела, как ты вчера ювелирный магазин изучал в интернете.
Достаю из кармана коробочку:
– Это должен был быть сюрприз…
– Ну так удиви меня!